Ударит Слово - пулею в висок.
Потянут гарью дальние зарницы.
Свинцовым ливнем пулеметных строк
Рубеж столетий рвется на страницы.
Взревет станок, бумагою давясь,
В разрывах притяжения земного -
Ударит - влёт - кириллицею - в вязь
Пропитанною кровью русской Слово.
КРАЙ БЕЗЫМЯННЫХ МОГИЛ
У ТИХВИНА, ЧУДОВА, ВИШЕРЫ, МГИ
Моему дяде, Василию Петровичу Аболмасову, 1923 г.р.,
без вести павшему на Волховском фронте в 1942 году
ему было только 19
«От Любани до Мги погибала пехота,
Понимая, что помощь уже не придёт»
Николай Рачков
http://poet.master74.com/index.php?mattnum=1163
Болота, болота, болота, болота.
Проходит пехота. Редеет пехота.
Над Чудовым, Тихвиным, над Малой Вишерой
Вскипала заря окровавленной вишнею,
Дымилась земля опалено – ознобная,
Вгрызалась пехота в суглинки озлобленно,
Врастая в траншеи в промерзлой земле.
…Труднее всего умирать на заре.
- Смотри, это – наши: зарницы над Вишерой…
Сынок, потерпи, нас не бросят… ты… слышишь…
…Но утро пришло. И ушёл в небо взвод,
Ушёл, не узнав, что никто не придёт…
… В Орлянке под Курском вдруг вскрикнула мать.
…Он так не хотел молодым умирать
В начале войны, не дожив до Победы…
Простой паренёк девятнадцати лет.
В болота, в промёрзлые, злые болота
Врастала пехота, вгрызалась пехота,
И насмерть стояли, редея, полки
У Тихвина, Чудова, Вишеры, Мги.
Да сколько еще нам отдать было надо
Вас, без вести павших, прорвавших блокаду,
Вас, не захороненных, и не отпетых?
…Запомни, мой друг, как далась нам Победа…
…
Которую ночь сигареты курю,
Которую ночь я с тобой говорю…
…Пусть небом тебе станет наша земля,
Мой дядя, что был так похож на меня.
Здесь можно скачать видеофайл «От Любани до Мги»
(Александр Харчиков)
http://harchikov.pp.ru/
В нашей многовековой истории не найдется и ста лет без войн - локальных и мировых, справедливых и не совсем, гражданских и войн со своим народом. Мы живем на костях. Ни в одной стране мира нет такого количества безымянных могил.
По официальным данным последняя мировая война уходящего столетья унесла не менее 20 миллионов наших соотечественников. Теперь говорят о 40 (?) миллионах.
… Ни в одной стране мира государство не присылает бумагу, в которой оно, это самое государство сообщает, что ваш близкий, родной человек, ушедший защищать это государство, «пропал без вести». И веришь, веришь что он жив, что вернется. Но проходят годы, а он не возвращается. Недоверчиво косятся соседи. Помните, какие времена были? «Предателей» искали! Говорят, живет где-нибудь на Западе. А «перебежчик» полвека гниет в торфяниках под Питером…Сколько их? Не меньше, чем официально погибших! Не меньше 20 миллионов. Каждый год поисковые группы поднимают 14-15 тысяч человек. И хватит еще на столетие…
…Этим ребятам сейчас под тридцать. Им было девятнадцать, когда их послали в Афганистан. Многие вернулись калеками, многие - оставив здоровье. Оставив там 14, 5 тысяч ребят навечно. Им было девятнадцать, когда их послали на чужую землю. Как и тем, чьими костями полвека в девять ярусов выложены болота и леса России. Пройдя горькими дорогами Афгана, они вернулись, чтобы найти свое место в этой жизни и решили - «Надо жить!», так и назвали свой поисковый отряд. Профессия солдат - убивать, делать трупы. Обязанность государства - хоронить воинов. Только в России солдаты хоронят солдат. Через поколение. Внуки - дедов…
(КРАЙ БЕЗЫМЯННЫХ МОГИЛ
© Виолетта Баша, "Литературная газета", 2000)
Полная версия:
http://litzona.net/show_15477.php
В мае 2009 мне удалось узнать в архивах, что мой дядя не пропал без вести, а погиб на Волховском фронте.
ЛЕБЕДА-ПОЛЫНЬ
Грузовик проедет - и не видно солнца.
Марево укроет полдень в тополях.
И пылит дорога вдаль до горизонта.
И цветет гречихой курская земля.
В песенной сторонке синеглазых много.
Расплескалась в душах поднебесья синь.
Лето. Полдень. Детство. Дальняя дорога.
Колдовские травы. Лебеда-полынь.
В Солнцевском районе вправду много солнца.
За селом Орлянка нежная заря.
Вспыхнет ненадолго низкое оконце.
Ночью за рекою огоньки горят.
Есть одна деревня. Есть село такое...
Может, и сегодня помнят там меня?
Только справлюсь с жизнью, разберусь с судьбою -
Все хочу вернуться. Много лет подряд.
Завари мне, мама, колдовские травы.
Там, где у дороги дом родной стоял,
Лебедой-полынью, горькою отравой,
Поросла бурьяном рана пустыря.
Нищая церквушка. Старая ограда.
Заросли сирени пеною кипят.
Позабыты - брошены две могилки рядом.
Где-то в поднебесье высоко летят.
Схоронили бабушку. Старика забрали.
Все хотел вернуться, да не довелось.
Горевал он молча, тихий и печальный.
…А вернуться только мертвому пришлось.
Ивами расплачется сторона заветная.
Всполыхнет зарницами да прольется в синь.
Две могилки. Родина. Песенка не спетая.
…Вот она какая, лебеда-полынь.
1996
ДЕРЕВЕНЬКА
«Поставьте памятник деревне...»
(Николай Мельников)
Деревенька
В той стороне не соскучишься. Весело.
Весело так, что душу свело.
Боль моя, родина, милая, песенная.
Тропка лесная. Родное село.
Печка. Лампада. Да угол с иконами.
Теплое вымя. Коровья душа...
Детство далекое. Удивленное.
В старенькой мазанке нет ни гроша...
Бабушки милые. Русские женщины.
Труд от зари до зари на износ.
Тихое рабство. Лицо удивленное.
Отдых с неделю да на погост.
Вот и осталась мне лента атласная,
Сломанный гребень да пара икон.
Двух сыновей с войны похоронки.
Долг не оплачен. Во веки веков.
Это село опустело, заброшено.
Сгинул несчастный колхоз на крови.
Избы осели, пургой запорошены.
Выйди в поля да всех позови.
Печка, лампада да угол с иконами.
Весь белый свет - от крыльца до крыльца.
В старенькой рамке лицо удивленное.
Плачет Христос у такого лица.
В той стороне не соскучишься. Весело.
Тропка лесная. Родное село.
Боль моя, Русь моя, милая, песенная!
Броситься б в ноги... да душу свело...
1994
***
Говорить о заброшенных деревнях - аморально, их надо видеть. Когда-то там жили люди. Из печных труб шел дым. Две вековые старухи, которые за всю жизнь дальше своего села не бывали. Как они выживают, брошенные государством? Без денег, в восемьдесят лет согнутые, с радикулитом, ковыряются в грядках. Без медицинской помощи, кстати. Она у нас и в городах не бесплатная, эта пресловутая наша медицина, а нищая! А в селе - первобытный строй. В этой деревне электричество - «лампочку Ильича»!- провели только в 1961 году, до этого жили при лучинах и лампадах. В том самом 1961 году, когда «сверхдержава» ликовала, встречая Гагарина...
Они пережили кровавую коллективизацию (многие помнят по рассказам отцов), крепостное сталинское право на бесплатный тяжкий труд (их лишали паспортов и выдавали трудодни), и вновь - развал. В том селе, о котором пишу, в каждой семье один-два мужчины погибли на Великой Отечественной. Моя бабушка провожала сыновей, которые уходили с другими ребятами на войну всем селом. Все и полегли под Ленинградом. Сейчас во все горячие точки посылают в основном деревенских мальчишек. Потом привозят груз-200 в цинковых гробах. Городские чаще «откупаются». Сейчас там - повальная безработица. Недавно встретилась с моей нянюшкой, которую не видела десятки лет, она спросила, сколько получает журналист. Я ответила. Глупая, не хватило такта промолчать. Она даже не вскрикнула, а как-то тихо так ойкнула и замолчала. Это в тридцать раз больше, чем ее единственная нашедшая в селе работу родственница. А ведь у нас и журналисты не избалованы. Если один человек на всю семью нашел работу за десять-двадцать долларов в месяц - счастье. Они голодают. А мы рекламируем по телевизору недвижимость в Испании в миллион долларов. Гитлеру и не снилось.
Макарьевский монастырь
Макарьевский монастырь. До революции он был действующий . После революции из него сделали психбольницу. Со всех окраин из всех монастырей и церквей согнали священослужителей и устроили «дурку». В 1942 году немцы всех там расстреляли и сделали в монастыре казарму. В конце 1943 года прилетели самолеты и монастырь разбомбили. Остался один фундамент. И могила настоятеля. За которой до сих пор кто-то ухаживает. Кто?! Когда пешком-то 15 километров болотами от ближайшего населенного пункта, в котором два деда и две бабки живут.
Начинали копать от станции Погостье Ленинградской области. (Погостье - это Кировский район, а Макарьевский монастырь - уже Тосненский район). Ребята восстановили могилу святого Макария, обложили ее камнями. Территория большая - 500 квадратных метров. А какого века могилка та - то никому неизвестно. Обращались в Святоданилов монастырь, но узнать ничего не удалось. Оказывается, у нас Макарьевских монастырей много на Руси. Чуть дальше там часовня. Ребята мост построили через ручеек. «Пусть память будет», - считают они. Места святые, такие, что острые на язык нецензурный мужики в момент притихли. И уходить не хотелось. Есть еще такие места на Руси. Абсолютно безлюдные. Где только Бог близок. …И кости в девять слоев. Русские кости.
Умирающие села
Как жизнь там? - спрашиваю.
«Молодежи уже нет. - отвечает Дима. - Та, что осталась, спивается и это видно. Никто не работает. Негде! Живут воровством. У кого воровать, если все голь перекатная? Так воруют-то кто мешок зерна, кто что. Есть элеватор…»
-Тоска?
-Ужасная! В этот район ездим 6 лет. А работы там еще лет на 20 как минимум. Но без техники там уже делать нечего. Те места, куда можно проехать просто без машины, уже все выбраны. Физически просто не донести. В мешок влезает 2-3 человека. А мешки надо через болота тащить. Ребята нашли около 2 тысячи человек. В этих местах пересекались Ленинградский и Волховский фронт. Основные бои были 42-43 года.
Где-то в этих местах остались лежать мальчики из-под Курска, всем было по девятнадцать, призывалсь вместе, вместе и сражались, все из одного села. Название у него - Орлянка как птица скорбная. Среди них мой дядя, которого мне не увидеть никогда…
(КРАЙ БЕЗЫМЯННЫХ МОГИЛ
© Виолетта Баша, "Литературная газета", 2000)
Полная версия:
http://litzona.net/show_15477.php
ГОД 93-Й
Осень. Конец столетья.
Меж площадей знакомых.
Год девяностой третий -
Дата эпохи слома.
Ветер кроваво-красный
В год - От - Реченья - Третий -
Листья летят над царством,
Красной крупой столетья.
Непредсказуем ливень.
Век ли его окрасил?
Тот, что всегда был синим -
Нынче - кроваво-красный.
Или не так. Все просто,
Ливень как ливень – синий.
Листья кровавят осень -
Кровь течет по России.
Стекает с телеэкранов,
Стреляют по окнам танки -
Не поднимайтесь с диванов -
В дома к нам явились янки.
Художник рисует натуру -
Юная до неприличья,
То ли хмельная дура,
То ли власти обличье –
С названием Дермо Кратья,
Потягивается, зевает.
И криминальная братия –
Из танков - в Россию - стреляет.
Ветер гонит глумливо
Плакат по асфальту: Ельцин,
Мокнет, косится криво
Липнет к забору тельцем,
Боров - листвой припорошен,
Свиная ряска – хлеб суки,
И партбилет заброшен,
И окровавлены руки.
И уходили в небо
Не сдавшиеся батальоны.
Год Девяносто- Не- Быль -
Врезан в сердца патроном.
03.10.08
РЕКВИЕМ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ
ПОД ГИМН РАЗРУШЕННОЙ СТРАНЫ
2000
Век фантастических свершений.
Век не свершившихся прогнозов.
Неистовый, преступный гений
В костер бросает туберозы,
На человеческие кости
В огне горящие, взирает.
Расколотый в нейтрино космос
На звездах «Prodigy» играет.
В разрывах бомб, сердец и судеб
На фоне атомной грибницы,
Он точно знает все, что будет,
Прикрыв безумье плащаницей.
Под криминальные разборки
Колокола звонят к обедне.
Часы твердят над книжной полкой
Свой реквием тысячелетью.
В осенних сумерках зияют
Провалы взорванных подъездов.
Эфир на доллары меняют
Ростовщики телесиесты.
Под героиновое хобби
Любовь низвергнута до страсти.
Народ в похмелье от утопий
К шаманам тянется за счастьем.
И сумасшедшим навевая
Успокоительные сны,
Приходит эра Водолея
Под гимн разрушенной страны.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ
ЭССЕ О ПОВЕСТИ АЛЕКСАНДРА МУЛЕНКО «РУССКИЕ ПЛАЧИ» ( «Кладбищенский стрелок»)
(Виолетта Баша)
Рецензия на рассказ Александра Муленко "Русские плачи"("Кладбищенский стрелок")
Вот уже второе десятилетие идут в России реформы. Задумывали как лучше, получилось по Черномырдину….
Сейчас много говорят, что России нужен позитив. Кто бы спорил. Но чтобы он появился в искусстве – он должен возникнуть в жизни.
Нам, более или менее благополучным, наверное стоит почитать документальную прозу Александра Муленко и подумать, какой ценой оплачиваются «эксперименты» в нашей стране. Подумать о тех, кто не так преуспел в жизни.
Новый рассказ Александра Муленко (Вуклана Камагатага) называется «Русские плачи». Точнее не скажешь.
(Позднее автор сменил название рассказа на "Кладбищенский стрелок", видимо, чтобы не возникало прямой ассоциации с Галичем).
Лет 50 назад Россия создавала тяжелую индустрию. И, слава богу, что создала ее. Но опять же – какой ценой? Предприятия банкротят те, кому это выгодно. А что будет с людьми? Глупый вопрос? Вот эти «глупые вопросы» и задает автор.
«(5 марта 2005 года Орско-Халиловскому металлургическому комбинату 50 лет)
Всем не вернувшимся домой с работы посвящается…
« Передо мною ровная, укатанная техникой вершина отвала. Искусственная гора. Ей шестьдесят лет, возраст почтенный, пенсионный возраст. Горы долго живут. В отличие от людей их поднявших. А люди – их ровесники на кладбище у подножья отвала…»
«… Сын у неё сгорел восемь лет назад, накрытый выплеском стали в мартеновском цеху металлургического комбината….
...
- Андрюшенька. Сыночек мой. Живого провожала, тёплого. Металла кусок мне вернули в гробу. Холодно тебе в земле сырой. Ох, скорей бы меня зарыли рядом, нету сил на свете мыкаться…»
… И что матери теперь за дело, сколько тонн металла получит страна? Или сколько сотен тысяч долларов – новые хозяева предприятия?
Вы говорите, писать надо позитив? А вот мать уже в него не верит, и не поверит. Устала верить. Россия конечно великая страна. Но объясните это старой женщине, которой уже ничего не надо, кроме двух метров сырой земли … рядом с сыном.
«...Изба у Матрёны покосилась, править её было некому. Сын погиб на работе и следом от тяжёлой болезни умер её муж. Горе ускорило смерть старика. Оставались ещё сноха и внук, но они жили в городе и редко навещали старуху. Сама она носила воду, сама копала огород, полола, окучивала картошку и собирала колорадских жуков. Выживала. И ходила на кладбище каждый день - поправляла могилки усопших, обновляла цветы, разговаривала».
Еще один «глупый вопрос», как глуп был наверное Некрасов, спрашивая: «Кому на Руси жить хорошо?»
«Но всё же жил середняком и сетовал, что вот уже второй сезон не может достроить мансарду на даче. Вздыхал, но больше от зависти, чем по существу, глядя на гору, где стремительно поднимались дома городских милиционеров:
- Эх, мусора, мусора, мать вашу, кровопийцы народные».
Ностальгия по советским временам сейчас воспринимается как моветон. Но не по советским временам эта ностальгия звучит у автора. Нет. По душам, испортившимся в одночасье. Как только дали команду: «Хапай, кто сильнее!»:
«...Было время, а я его помню, когда люди не боялись оставить машину ночевать на улице, когда двери квартир не закрывались на замок и соседи доверяли друг другу. «Ключ под ковриком», - писал я на двери и мчался играть на улицу. Но счастливые эти дни уже в далёком прошлом и разумный хозяин сегодня живёт за бронированными дверьми и ставнями».
История нашей приватизации стала притчей во языцах. И мы рассуждаем об экономических моделях. А кто-то делает политический имидж на сочувствии к брошенному государством ( а кому оно на хрен то нужно?!) населению.
Автор - не политик, ему не нужен ни имидж «борца за права народа», ни какой другой имидж. Он кажется почти отстраненным, почти спокойным, и это спокойствие красноречиво. Он – наблюдатель.
«...Я случайный прохожий. Я поднимаюсь на отвал, потому что самая короткая дорога в посёлок, как мне кажется, лежит здесь. Я опаздываю на работу. Я спешу. Из-под моей ноги выворачивается камень и катится вниз, увлекая за собою другие осколки горной породы. Я – случайный персонаж. К истории, рассказываемой мною, я не имею никакого отношения. Я не положительный и не отрицательный герой. В этом времени я просто случайный человек, не стяжавший успеха в жизни».
Он просто сдержанно констатирует, так, как пишут в дневник капитаны последние записи на тонущем корабле:
«Мои карманы пусты, я давно уже не держал в руках денег. Ни российских, ни буржуйских – никаких. Вместо денежного довольствия нам на работе выдают «Гуркалы» - бумажные книжки, отпечатанные в новотроицкой типографии. Я могу отовариться в столовой или в ведомственном магазине, где всё очень дорого.
Чтобы выкупить у работников акции открытого акционерного общества «НОСТА», зарплату задерживают уже пятый месяц. И несут люди осколки вчерашней приватизации в кассу и обменивают на деньги собственность, не понимая, что с этого момента они полностью порабощены хозяином.
- Как выжить? Что есть?
- Воруют все. Ты погляди, как преобразился посёлок. На месте вчерашних лачуг фешенебельные дома «высшего руководства».
Воруют все. Разве что кроме горстки честных людей. Не слишком преуспевших как правило в жизни. Это - диагноз времени.
И опять – не участником истории, а сторонним документалистом, автор отмечает:
«...В отдалении гудит кран. Тянется, отрывая задние лапы с подушек, за грузом. Рядом «шаланда» - «КАМАЗ». Выхлопные газы вьются по ветру синею лентой и растворяются в предутреннем тумане.
- Это гаражи, - соображаю я. - Но что не спится людям в такую рань?
Я прохожу мимо и вдруг соображаю, что стал свидетелем присвоения чужого имущества – так называемой кражи. У меня на глазах разбирают крайний в ряду гараж. Среди бурьяна валяются лоскуты оборванной кровли. Плиты перекрытия покоятся в кузове автомобиля. Трое мужчин в спешке раскидывают стены строения и грузят в прицеп уцелевшие шлакоблоки. Увидев чужого человека, они прекращают работу и подходят ко мне.
- Ты ничего не видел, - говорит мне самый здоровый из них, - Повтори.
- Я ничего не видел.
- Вот так.
Мой собеседник удовлетворён услышанным.
- Воровство всё равно не остановить. Воруют все. Согласен?
- Как скажешь.
- То-то и оно»
Воруют все.
И каждый находит оправдание.
«...- Семью кормить надо, мужик!
Он оправдывается передо мной.
- Я пошёл?
- Иди. И помалкивай»
…
Вот они, опять и опять - вечные российские «глупые вопросы».
Можно оправдывать воровство? Кто прав, кто виноват?
Каждый крутится, как умеет. ..
Хорошенькая позиция?!
Выживай, как сможешь! А не сможешь – кладбище рядом. Где лежит сын Матрены. И где ей, рядом с сыном, хочется лечь самой, чтобы закончились ее муки на земле.
Людей, лишенных собственности и зарплаты, проверяет совесть.
И если ты не вор по природе своей… тебя делают рабом.
«...Я – подневольный человек. Я – раб. Передо мною тарелка борща и кость. Большая берцовая кость с мясом. Жирные пятна, переливаясь, кружатся в горячей похлёбке. Ложкою я вылавливаю картошку и капусту и ем, обжигаясь, горячее варево. Мой хозяин ко мне снисходителен. Вчера, между прочим, я без задней мысли сказал ему, что месяц назад главный сталеплавильщик Орско-Халиловского металлургического комбината целую смену высококвалифицированных рабочих – пятьдесят человек три дня эксплуатировал на своем приусадебном участке. Ломали старые постройки и обломками стен обсыпали набережную возле ручья.
- А его жена накормила нас до отвала».
Что это – в 21 веке? Вам ничего не напоминает? Работа за похлебку – что-то времен рабовладения, Римская империя? Феодальная Европа? Фигушки! Родина наша!
...
Что же в сухом, но таком горьком осадке?
Нет веры в правосудие. Нет перспективы. И идет самосуд. Тошнотворный и страшный. Сосед обокрал соседа. И не в коррумпированную милицию идет пострадавший. А сам расправляется с обидчиком. Насилие - за кражу.
Вот такое «Преступление и наказание».
А вы говорите, Достоевский!
(Виолетта Баша,
http://www.proza.ru/2005/03/07-108)
(Ссылка на повесть «Кладбищенский стрелок» , Александр Муленко:
http://www.proza.ru/2005/03/07-88)
КРЕСТНЫЙ СЛЕД
Александру Муленко
Ты идешь и не знаешь как -
Добрести до конца пути,
Повстречается вдруг река,
У которой все в наледи,
Этот лед на реке как сон,
Сколько б ни было ему лет –
За спиной чей-то злобный взгляд,
И недобрый петляет след.
В этом холоде есть одно,
Что спасает в конце пути –
Вдалеке чей-то светлый взгляд,
От которого не уйти.
Не река ведь была, а жизнь.
Что-то радости Бог не дал?
Ну а крест раз поднял - неси
До конца, коли сам поднял!
Не сегодня, не завтра, нет! –
Что-то сдвинется, треснет лед.
И по наледи за тобой
Может быть, не один пройдет.
Будет каждый второй - герой.
И не вспомнят, за кем прошли,
Каждый первый, а не второй
Не поверит, что так могли!
По эпохе нашей скользя,
Словно спичкой светя во мрак,
Скажут горько: «Так жить нельзя!»,
Не поверив, что можно так!
Не поверив рассказам тех,
Наших страшных, кровавых лет.
Но припомнят –
шел здесь Один.
И оставил
свой Крестный
…. След.
2005
«Так и ждут эти люди всегда
То хорошую власть, то погоду.
И - всё больше и больше беда.
И - всё меньше и меньше народу…»
http://litzona.net/show_613.php
Леонид Корнилов
Вымираем! Вымираем! Вымираем!
И уже не слышно крика. Русской стаи
Даже вздоха, даже шороха крыла.
Было время - птицей Феникс Русь слыла…
Улетающие птицы русской клином,
Белокрылым, тихим-тихим. журавлиным…
Млечный Путь да с головою невинно сеченой-
Русский Путь – с Крестом идти тропою в вечность…
