Помню, что привело нас на Смоленскую набережную весною 1981 года, желание Валерки Акопяна посетить магазин «Ганг», в котором порою бывали разные модные вещи, главными среди которых были индийские джинсы ─ единственные разрешенные советской властью. Кто знает, что смотрел там Валерка, помню, что ничего он не купил и возвращались мы налегке.
Я планировал зайти к Любе Вересовой, которая жила тогда на Мантулинской улице, 2, а Валерка вызвался пройтись вместе со мной, Машины у него тогда еще не было, ее купят ему только через год, после сдачи госэкзаменов, поэтому мы старались, вследствие своей жуткой нелюбови к гортранспорту, ходить пешком.
День был весенний, достаточно теплый и солнечный, поэтому пройтись было приятно, хотя ноги несли меня с утроенной скоростью – поскольку очень хотелось мне побыстрее увидеть Любу, которая, по моим расчетам, где-то через час-полчаса должна была вернуться домой из института.
Солнце ярко светило и играло в волнах Москва-реки, которая к тому времени уже вскрылась, но время от времени по ней еще проплывали одиночные льдинки. Мы бодро шагали вдоль парапета набережной от Бородинского моста к Калининскому, рассуждая о том, о чем я давно, за давностью лет, уж позабыл. Хорошо, что мы шли спиною к солнцу, иначе увидеть что-либо было бы сложно.
Вдруг в районе дома 10 мне послышался очень странный собачий лай. Сначала я не придал ему значения – ну лает псина и пусть себе лает. Но, пройдя несколько шагов я несколько удивился, поскольку никак не мог увидеть эту лающую собаку. Создавалось впечатление, что собака лаяла с небес, во что трудно было поверить, поскольку собаки, как и коровы, не летают.
Хотя движение по набережным в те годы было очень незначительное, но все равно я не смог бы услышать лай доносившийся из дома, поскольку, он был далеко от нас. Я спросил у Валеры – видил ли он где-нибудь собаку? Он ответил, что нет. Тогда я спросил – слышит ли он лай? Он ответил – да. Тогда я его спросил – где же собака? Он ответил, что не знает. Тогда мы остановились и внимательно оглядели все вокруг, но не увидели никакой собаки, двинулись дальше и заметили, что лай затихает.
Нет! Мы не могли уйти просто так! Были вопросы, на которые мы не нашли ответа. Первое – почему собачий лай не перемещается. Ведь, а в этом мы не сомневались, собака была уличная, не могла же она стоять как вкопанная на одном месте. Странно? Второе – лай был какой-то неестественный, по всему чувствовалось, что собака далеко от нас, как бы за ширмой. Трудно правильно выразить это звучание, но душою мы ощутили в нем не злобу, не простой перебрех собак, а страх, боль и мольбу. Еще удивительней? И главное – ну где же была эта чертова собака? Что же мы совсем ослепли! Пусть мы оба имели плохое зрение и носили очки, но все равно – как мы смогли не заметить эту статическую, неперемещающуюся собаку.
Мы повернули назад. Лай начал приближаться и мы усердно завертели головами, но собаки нигде не было видно. Вот незадача! Пройдя еще немного, заметили, что лай стал затихать. Следовательно мы опять прошли мимо этой злополучной собаки не заметив ее! Ну не в самом же деле она лает с неба? Вконец одуревший, я поднял голову и посмотрел наверх. Собаки в небе не было!
Развернувшись по-военному на месте, мы неспешным шагом двинулись в третий раз по тому же самому месту, лчень внимательно прислушиваясь к нарастанию громкости лая. Надо было хотя бы установить место, где он громче всего. Походив туда-сюда пару-тройку раз мы, в принципе, нашли место, где лает собака. Вот только собаки не было видно!
Значит где? В канализации – поблизости ни одного люка! В канализации???! Я, преодолевая страх (не люблю я всяких шатких перил, особенно над водой – постоянно боюсь прислоняться к ним), перегнулся через парапет набережной. О, Боже!...
… моему взору предстала очень шерстистая псина светло-коричневого цвета, размером с небольшую овчарку, только явно на коротких лапах, которая стояла наполовину скрытая водой в выходном отверстии ливнестока! На самом краю уступчика, которым заканчивался ливнесток. Как она туда попала осталась загадкой. Собака нам об этом не рассказала, а нам оставалось только строить предположения. Их было три.
Можно было подумать, что собаку бросили в реку либо шутки ради, либо решив утопить. А она не утонула, поплыла, но не имея возможности выбраться по крутой каменной отбортовке, устала и забралась на этот «островок». Такое мало вероятно – ну зачем топить собаку?
Не думаю, что она сама решила искупаться. А вот то, что еще где-то мог сохраниться лед – очень вероятно. Километрах в полутора, выше по течению, как раз напротив дома Любы, был Краснопресненский парк, бывшая , где не было набережной и где вдоль земляного берега могла сохраниться наледь. Может быть она за чем-то погналась или просто побежала по льду, который треснул и она грохнулась в воду. А затем течение потащило ее вниз, как раз прижимая к Смоленской, где шансы выбраться были почти нулевые.
Ну и последнее, что собака провалилась или полезла половить крыс в ливнесток и двигалась по его течению, пока не достигла выхода в реку, мне кажется менее всего вероятным.
Ну хорошо! Собаку мы нашли! А, что дальше?
Как вытащить ее оттуда, если нас разделяет отвесная каменная стенка, без какого-либо уступа сходящая в воду.
Сначала мы решили спуститься к воде у Бородинского моста и пройти к собаке по закраине набережной. Но подойдя поближе к нему, поняли, что это глупость. Спуститься не удастся. Валерка предложил найти открытый люк ливнестока и, поскольку там всегда есть лесенки-скобы, спуститься и утянуть собаку внутрь. В этом был резон и это достаточно безопасно, хотя и нереально – вряд ли бы такие толстяки, как я или Валера смогли бы проползти по ливнестоку. Хотя из разрабатывали специально для того, чтобы диверсионные группы, в случае оккупации города, могли бы по ним свободно передвигаться. Но, походя вокруг, мы никакого люка не нашли и вообще в воображаемом направлении ливнестока не было ни одного!!! люка или канализационной решетки.
Своей беготней по одному и тому же месту мы привлекли внимание прохожих. Понемногу собрался сочувствующий собаке народ, которой много шумел, галдел, сожалел, размышлял вслух, размахивал руками, но ничего толком не делал. Не помню уже как, но у нас в руках оказалась веревка, вернее старый буксировочный трос. Вроде бы, ее дал нам какой-то проезжавший водитель. И мы с Валеркой стояли как идиоты, комкая в руках бухту троса и глядели друг на друга, мысленно задавая вопрос: кому спускаться? Будь кто-нибудь из нас похудее, вопрос решился намного проще. А тут – два толстяка, каждый около ста двадцать килограмм весом…
И вот, когда уже Акопян сказал: «Я! Я все-таки полегче тебя буду!» и начал снимать куртку, чтобы дать рукам большую свободу, появился какой-то то ли парень то ли мужик, лет тридцати, а может сорока, очень плохо выглядящий, попахивающий застарелым перегаром. Я полезу – сказал он – у меня и место на Ваганьковском, среди порядочных людей, типа Высоцкого, приготовлено – мамка у меня там одна скучает. Мне и помирать не страшно. А собачку спасти – дело доброе сделать. Взял у меня фал и стал обвязывать его вокруг себя, даже не сняв свою куртку.
Я взялся за второй конец и, страхуемый Акопяном, через плечо начал стравливать конец, мало-помалу, опуская парня к урезу воды. Несколько напряженно-утомительных секунд и он уже рядом с собакой. Но – проблема – собака намного ниже его ног… ему приходится наклониться, чтобы ухватить ее… «у нее ошейник!» – кричит он нам радостно снизу… хватает ее за ошейник… приподнимает одной рукой, другой придерживаясь за веревку… но, через мгновение, собака вылетает из ошейника и плюхается в воду, судорожно дергая всеми лапами, сопротивляясь течению. Ей это не удается и она медленно плывет в сторону Бородинского моста. Я поднимаю парня.. «Не судьба ей жить, а мне – умереть» – заключает он, закуривает и уходит, удрученный, куда-то в сторону.
Тем временем толпа народа вдоль по набережной перемещается за собакой. Мы слышим крики и видим, что нам машут руками.
Идем…
Вот что – собака нашла еще один такой же ливнесток и забралась на него. Значит у нее есть еще надежда на спасение – решаем мы – еще не все потеряно…
– Что здесь происходит? – вдруг слышим мы грозный голос.
Оборачиваемся – стоит милиционер в полной выкладке – в шинели, ушанке, портупее и интересуется, чем вызвано такое скопление народа на набережной.
Мы ему в двух словах объяснили, что идет операция по спасению собаки, первая часть которой окончилась неудачей, ну вот теперь готовимся ко второй. Осталось найти добровольца, который спустится и вытащит собаку. Мент обвел глазами стоящих и сказал: «Полезу я». Проверил веревку, которая, к сожалению, как большинство буксировочных тросов была хоть и из очень прочного материала, но состояла из нескольких кусков, связанных между собою, обвязался и начал спускаться, опять же с нашей с Валеркой помощью.
Он очень умело спустился, практически распластавшись по склону набережной, потом закрепившись ногами за нижний ее край, стал понемногу наклоняться, так чтобы лечь вдоль уреза воды. А когда ему это удалось, то схватить собаку в охапку уже не составляло труда. Собака поняла что ее спасают и не сопротивлялась. Первый спасатель был конкретно неправ, таща ее за ошейник. Все животные боятся когда их отрывают от земли и держат на весу, ибо тогда они совершенно беспомощны – ни убежать, ни сопротивляться, остается только одно – вырваться. Вот он и не смог удержать испуганную собаку, только ухудшив ситуацию. А милиционер грамотно прижал ее к себе и вместе с ней стал переползать, чтобы стать в горизонтальное положение.
Как только он выровнялся, то обмотал собаку веревкой и мы ее без особого труда подняли ее на тротуар. Теперь оставалось самое главное – поднять милиционера. Не только самое главное, но и самое трудное – мужик он был достаточно крупный, хотя и похудее нас, причем, как я уже сказал выше – в полной выкладке. Мне стоило огромного труда опускать его плавно. Каково же будет поднимать?
Мало-помалу мы стали подтягивать трос. Тянул Валерка, через меня. И вот, когда уже была пройдена половина пути, нога мента сорвалась он свалился на бок, ударившись об набережную… попытался подняться… и… веревка лопнула! На его счастье, в тот момент он полулежал на боку, поэтому он не рухнул по инерции спиною в воду, а просто сполз вниз, погрузившись в ледяную весеннюю воду по самую задницу. Оба-на! Сердце екнуло! Не хватало еще трупов из-за дурацкой собаки.
Кидаем трос еле-еле держащемуся на краю набережной милиционеру, который он просто наматывает на руку и начинаем осторожно вытаскивать его из воды. Вытащили. С него льет – боже мой!
Теперь повторить подъем, только без ног! Никаких шагов! Веревка выдерживает нагрузку, но рвется при рывке. Мы тащим его еле-еле, он как бы на четвереньках поднимается… сквозь перила ему протягивают руки… Вытащили! Живого, холодного и мокрого!
Буквально через минуту подъехала патрульная машина и его упаковали в нее. Все! Завершилось. Прохожие говорят нам «спасибо», но мы не при чем, оглядываемся по сторонам… а милицейская машина уже уехала – спасателю надобно согреться. Вот какой прокол – мы не спросили, ни звания (на погоны я и не посмотрел), ни имени, ни фамилии. Вот так остался человек в моей памяти безымянным героем. На вид ему было лет тридцать, значит сейчас шестьдесят. Может отзовется..?
Народ начинает расходится, и тут я задаюсь вопросом: «А где же собака?» Какой-то невысокий худенький пожилой еврейчик говорит, что она ушла. Куда? Туда – отвечает он, показывая рукою неопределенно в сторону, и Калининского моста, и Проспекта Калинина.
Вот дура! Мы то думали ее обтереть хоть чем-то, обогреть…
А она ушла и ее судьба осталась неизвестной.