Perfidy - Измена (Зарисовки)

Склоняешь свою голову, мой драгоценный Энди Уорхол, стряхиваешь круглые очки, потираешь ладонью запястье и выплевываешь проклятья. Я нелепой атомной субмариной сижу здесь, занимая своими ошибками все пространство и не смогу это исправить. Я буду просить у тебя заветные прощения, нашептывая то, что ты должен сказать мне: «We’re ok, man. We’re ok». Я буду прижиматься щекой к твоим секонхендовским туфлям, сжимая руками твои ноги, я раздавлю мое дешевое достоинство о раскаяние. Хотя о чем я, после того, что сделал? Эй, простота наших умов – это синева неба, а шахты с моим дерьмом далеко внизу, они не имеют значения. Давай они не будут иметь значения? Не говори мне об Иуде, чтобы мне не пришлось тебя целовать, закрепляя мою измену. Не отнимай мои руки от своих резких скул, нет, не снимай хотя бы мой подарок, иначе я швырну его в сточную канаву, и какая-то крыса утащит к себе твое серебряное солнце.
Как в средненьких романах фельетонной эпохи, я буду всю жизнь осознавать в полной мере, что конкретно прoебал, с каждым годом все горше. Я выстрою свою страховую социальную лестницу, чтобы никогда не оставаться наедине с отражением в зеркале, стареющим, жалким, сплошное клише. Натыкаться на пустоту в конце телефонных линий, на невозможность и необратимость, если бы смерти. Боже, будь ты мертв, было бы легче. Я бы не тащил в себе горящий спичечный дом, так трепетно возведенный, так быстро падающий, в бесконечном реверсе моей памяти, скупящейся на жалость. Мне кажется, люди видят угли в моих зеницах и поэтому порой отшатываются от меня. Каждая тлеющая спичка подписана нашими с тобой днями. Он пару раз валился, этот неустойчивый алтарь, и все из-за меня. Скоро люди перестанут отшатываться - пепел сделает мои глаза совсем бесцветными.
Будь ты мертв, я бы за год-другой собрал свои озябшие куски по бледной квартире, пахнущей средством для мытья окон. И смотрел бы в новые глаза чужого цвета, держа за ребрами твоё фото с пошлой траурной ленточкой. Неистово жалел бы себя, внешне стойко сносил потерю, меланхолично застывал бы у окна в короткие и тяжелые зимние сумерки. Вместо этого я останусь Цахесом, моя душа уродлива и в лохмотьях. Останусь тем, кого надо травить в последнем акте, кто питается падалью и красит свои грязные грифовые крылья белым. Я буду побираться у чужих домов, искрящихся счастьем, выпрашивая искренности и доверия, с хрустом ломая позвонки тем, кто отроет мне двери. Я стану местной историей, городским сумасшедшим, пропащей ошибкой социализации. Методично и бесцельно стану уродовать души людей, дабы не завидовать им настолько сильно. Фонарные столбы есть и будут единственным источником света в моем полутемном квартале, от солнца режет глаза, а люди более не горят. Так, как горел ты. Изнутри, каждым словом. Ты – моё последнее откровение, дальше только вниз. Я прошу, прошу всего еще один шанс. Один шанс, Энди.