Женщина с всклокоченными волосами и почему-то в ярком сарафане судорожно прижимает платочек к красным от слез глазам, хлюпает носом, кривит в плаче губы. С ее подбородка стекают капельки и обрушиваются на мертвенно-бледную кожу человека, еледышаще лежащего на кровати. Это ее муж.
Другая женщина, постарше первой, молча сидит по другую сторону кровати и отрешенно смотрит куда-то, неизвестно куда, теребя морщинистыми грубокожими руками край серого фартука. Она не рыдает и не причитает – за свою жизнь она похоронила слишком многих, чтобы остались слезы – она лишь тяжко вздыхает, представляя, что еще одной пустотой в ее душе стало больше.
Ее сын, не тот, который сейчас лежит перед ней, другой, старшенький, неумело успокаивает жену брата, обняв ее за вздрагивающие плечи худыми пальцами. У самого в глазах стоят слезы, но не скатываются вниз. Держатся в веках-стаканах.
В комнату входит отец, тяжело опускается на стул в углу, стул жалобно скрипит под грузным телом, но тот не обращает внимания на это. Только что, в соседней комнате отец разговаривал с доктором… Хотя, что это был за разговор: доктор развел руками и покачал головой, а отец провел шершавой ладонью по внезапно задрожавшему подбородку и устало побрел к двери. Вот и весь разговор.
Белобрысый мальчишка в шортиках и клетчатой рубашке держится за руку старшей сестры. Он еще не понимает ничего, но, улавливая эмоции окружающих, увлажняет глаза и хнычет, тыча пальчиком в сторону кровати. Для него ведь отец просто засыпает… Сестра выпускает его руку, присаживается перед ним, обнимает его, пряча заплаканное лицо за его спину. От этого мальчик начинает хныкать еще громче.
В соседней комнате, на табурете, откинувшись спиной на стену, задрав остренький подбородок вверх и закрыв глаза, сидит доктор. Одна рука его покоится на столе, другая свисает с плеча вниз. Они неподвижны. Он весь неподвижен, и только грудь под складками халата и свисающей медалькой стетоскопа спокойно дышит.
Доктор знает, что все кончено и его присутствие в той комнате ничего не исправит и даже будет лишним. Нет, он не чувствовал себя виноватым в том, что не смог помочь. А нужно ли вообще помогать таким вот безнадежно больным, уже не реагирующим на внешний мир, повисшим меж двумя – тем и этим – мирами, тихо угасающим в своих постелях. Вряд ли им самим нужна такая помощь. И желание родственников продлить его - мучения? - пребывание здесь, не проявление ли эгоизма?
В комнате с абажуром заголосили громче, в причитания жены диссонансом вплелся плач ребенка…
Доктор открыл глаза, оттолкнулся рукой от стола, резко встал и сделал решительный шаг к двери. Пора! Дверь со скрипом открылась, и доктор вошел в комнату. Он знал, что увидит там, эту картину он видел сотни раз, пора бы и привыкнуть, но каждый раз начинало щипать глаза, а в голове образовывалась шумящая пустота, которую, казалось, слышат все вокруг.
Жена безутешно рыдала на груди мужа. Ее шурин выпустил ее плечи и уже не пытался успокоить, сам стоял, опустив руки и наклонив низко голову, всхлипывая. Мать, все также без слез, не разжимая сомкнутых губ, закрыла глаза и тихо-тихо завыла, раскачиваясь на табурете. Отец, уткнувшись лбом в неподвижную кисть руки, шептал что-то неразборчивое, шмыгая носом, роняя слезы на белую – цвета смерти – простыню. Сынишка, вырвавшись из объятий сестры, подбежал к своей маме и обнял ее колени – выше не доставал – все еще не понимая причины своего плача. Его сестра сидела на полу, закрыв лицо руками.
Доктор неслышно, стараясь не задеть никого, подошел к умершему, взял его запястье, подержал немного, отпустил. Вздохнул, и так же тихо попятился к двери. Вышел, глубоко затянулся ночным воздухом. Подумал как всегда, что же означает улыбка на губах умирающего? И, мягко хлопая крыльями, полетел в ночь, к манящим огням Города.
Спустя какое-то время тело на кровати потеряло свою объемность, истаяло цветными искорками и исчезло. Люди в комнате, утомившись от плача, успокоились. Кто-то вышел в другую комнату, шурша перьями. А мальчик, увидев, что никто больше не плачет, плакать перестал тоже и поднялся к потолку, помогая себе небольшими еще белыми пушистыми крылышками…
… за пределами желтого круга, разбитого на осколки силуэтами людей, равнодушно растут стены. За ними покоится Город. Его двенадцать Башен взрезают пустоту черного неба, невидимо, но надежно охраняя его.
С земли огни Города кажутся звездами…
* * *
…В палате реанимации человек в кислородной маске, опутанный проводами, медленно открыл глаза и шевельнул пальцами. Он улыбался. Первое, что он сказал прибежавшей медсестре, было: « У них у всех крылья!..»