в которой Урс слушает странствующего монаха
- Я сойду, - Урс коснулся плеча возницы. - Останови здесь, папаша.
Подвозивший его крестьянин натянул вожжи:
- Тпрруу! Стоять!
Тащившие груженый бочками с пивом воз кобылы охотно остановились. Взяв лежавшие рядом узелок и посох, паренек соскочил на землю. Протянул хозяину телеги полгроша - вторую часть обещанной платы:
- Счастливой дороги, папаша. Спасибо, что подвез.
Ничего не ответив, возница щелкнул кнутом, и лошади потянули воз дальше. Урс постоял, пристраивая узел на конце срезанной в лесу палки. Положив ее на плечо, побрел к видневшимся впереди домишкам - предместью Вигенбурга. Телега, на которой он так удачно ехал все утро, уже с ними поравнялась. За шестнадцать дней, прошедших с момента бегства из Мевеля, Урс почти все время путешествовал на своих двоих. Несмотря на подгонявший его страх и желание поскорее оказаться как можно дальше от родного города приходилось экономить. Когда "дублеты" схватили Урса у порога собственного дома, в кошеле на поясе лежала довольно приличная сумма - шесть с половиной гульденов. Деньги, которые за день до катастрофы дала ему матушка, нужно было теперь растянуть хотя бы на пару месяцев. Но как паренек ни старался, грошик за грошиком они исчезали в мозолистых крестьянских лапах, кошеле возницы или за щекой странствующего торговца. Кроме еды пришлось прикупить кое-что из необходимых в дороге вещей - хороший нож, кресало, старый, но теплый плащ, служивший ему постелью. Спал он в эти дни чаще всего в лесу.
Видела бы его теперь матушка, Урс судорожно вздохнул. При мысли об арестованной фрау Анне, в груди паренька болезненно сжалось сердце. Как это уже не раз бывало, накатила тоска. В такие моменты от собственного бессилия хотелось завыть. Завыть, как тогда, когда бежал со всех ног по ночному Звездному тракту. Несся прочь от развалин Старой башни, прочь от проклятого Мевеля, ставшего ловушкой для его семьи...
- С дороги, сопляк! Затопчу!
Грозный окрик и нарастающий за спиной стук копыт заставили погруженного в раздумья Урса зайцем отскочить на обочину. Обмирая от невольного страха, он смотрел, как мимо проносится целая кавалькада. Судя по одежде, двое рыцарей со слугами. Паренек чертыхнулся, проводил конных недобрым взглядом. Со злорадством увидел, как оборвыши, возившиеся у дороги, кинули в них несколько комьев земли. С завидной ловкостью угодили последнему всаднику в спину, но человек даже не оглянулся. Через несколько мгновений верховые скрылись за хибарами. Обстрелявшие их мальчишки, что-то крича, побежали следом.
Поправив на плече посох с узелком, Урс зашагал по тракту.
* * *
У входа в харчевню висела добротно сделанная из дерева и проволоки клетка. В ней имелось колесо, в котором без остановки бежала коричневая белка. Урс долго стоял, с любопытством наблюдая, как зверек несется вперед, оставаясь при этом там же, где был. Ранее такой забавы ему видеть не приходилось.
Наконец голод напомнил о себе, и паренек вошел в открытую дверь заведения. Внутри, несмотря на дневной час плавал сизый туман. Дым от очага, вместо того чтобы уходить через проделанное в крыше отверстие, расползался по всей харчевне. В горле сразу запершило, на глаза навернулись слезы. За длинным столом сидели четверо и, покашливая, торопливо хлебали какое-то варево.
Из едкого тумана на Урса выдвинулась грузная фигура в сером фартуке, с огромным мясницким ножом на боку. Лицо человека до половины было замотано грязной тряпицей, над которой горели воспаленные глаза. Смерив паренька взглядом, повар гнусаво поинтересовался, что ему тут нужно?
- Пожрать чего-нибудь горячего, - ответил Урс.
- Есть гороховая похлебка с салом. За грош цельный горшок получишь.
- Тащи.
- Садись, - мужчина в фартуке указал на свободное место с краю стола. - Сейчас принесу. Пива налить? Полгрошика кварта - пей не хочу.
- Да, - Урс прислонил посох к бревенчатой стене. - И краюху хлеба!
Покосившись на бородатого соседа, который, вытянув жирные губы трубочкой, дул на горячее варево в деревянной ложке, он сел. Пристроил узелок на полу, так, чтобы стоял между ногами. Поморгал заслезившимися глазами и следом за остальными начал кашлять.
Долго ждать не пришлось. Рябая замарашка, чуть постарше его, принесла пиво в огромной щербатой кружке. Отхлебнув, Урс скривился: хмельной напиток беззастенчиво разбавили. Хорошо, если на треть. Но ругаться было не с руки.
- Кушайте, - вернувшаяся девка поставила перед ним дымящийся горшок, положила кусок хлеба. - Может, еще што принесть?
Урс отрицательно помотал головой. Принялся хлебать, стараясь не обращать внимание на вкус пригоревшего варева. И размышлять над тем, что ему делать дальше. Цель, которую он поставил перед собой, когда на второй день после побега проснулся в промозглом лесу, была достигнута. Ну, или почти достигнута. Столица княжества - Вигенбург - находилась не далее чем в полу-лиге от него. Пересечь предместье и вот они - крепостные стены, ворота, стража...
Паренек выплюнул попавшийся в похлебке кусочек шкурки от сала: прожевать его было невозможно. Так же невозможно, как сунуться в городские ворота. Наверняка, здешнюю стражу уведомили о нем. Повторять судьбу несчастного Ганса ученику ювелира совсем не хотелось. Нужно было найти способ незаметно проникнуть в город.
Откусив кусок горьковатого, плохо выпеченного хлеба, Урс запил его пивом. Теперь, после скверной похлебки, оно казалось не таким уж дурным на вкус. И вообще время, проведенное в дороге, показало беглецу, что привыкнуть можно ко всему. К одиноким ночевкам в холодном и сыром лесу, где неподалеку от твоего костра охотятся волки. К стертым в кровь беспрестанной ходьбой ногам. К чувству голода, сосущему под ложечкой по несколько суток подряд. Научило загонять свой страх глубоко-глубоко внутрь, жить с ним и, самое главное, - прятать от других. Так, чтобы никому из встреченных на тракте прохожих-проезжих в голову не пришло, что ты чего-то боишься. Чтобы ни один крестьянин, у которого ты купил хлеба или попросился переночевать на сеновале, не заподозрил в тебе беглеца. Не вцепился в воротник, не позвал на подмогу соседей и не потащил к старосте.
Закашлявшись, Урс утер слезящиеся глаза. Сидевший рядом с ним мужик кончил есть и выбрался из-за стола. Расплатившись, вышел из харчевни. Словно на смену, в дверь сразу же шагнул новый посетитель. Высокий, еще не старый мужчина в черной рясе, подпоясанной веревкой - нищенствующий монах. Осенив себя знамением, святой отец зычно, нараспев сказал:
- Да прибудет Господне благословение на доме сем, его хозяевах и гостях! Ибо рек Господь Всемогущий: люб мне тот, кто дает пищу телесную слугам моим. Зачтется каждый кусок хлеба и глоток пива, коими добрые люди делятся с ними.
Из тумана появился хозяин. Поклонился, получив благословение. Предложил святому отцу присесть, отдохнуть. Подкрепиться, чем Бог послал.
- Господь отблагодарит тебя сполна, добрый человек, - странствующий монах уселся напротив Урса. - А я не забуду упомянуть в своих молитвах.
- Куда путь держишь, святой отец? - оторвавшись от похлебки, спросил чернорясого сосед по лавке - красномордый мужик в бараньем кожухе.
Кашлянув, монах ответил, что звать его Кнутом, из обители Нищих Братьев на границе с Туршем. Идет-бредет по землям урренским поклониться мощам святых близнецов Августа и Густава. В этом году ровно сто лет исполнится, как их мамаша - Хильда - прабабка нынешнего курфюрста, основала монастырь рядом с могилой невинноубиенного сыночка - Августа. Извели того во младенчестве колдовством по приказу императора, который хотел род курфюрстов пресечь и весь Уррен под себя загрести.
Порчу тогда наслали на обоих братьев, да только явил Господь Всемогущий чудо и Густав выздоровел. Прожил потом до шестидесяти годков, добрую память о себе оставил. Правил по справедливости и простых людей от императорских мытарей всегда защищал. За что его народ прозвал "Честным". А когда помирать собрался - завещал схоронить себя рядом с братом Августом. И стали на их могиле чудеса случаться - больным, которые туда придут, Господь исцеление шлет, скорбящим - покой в душе, а тем, кто на монастырь жертвует - исполнение заветного желания...
- Эх, может, и мне туда сходить, - пробормотал один из слушателей. - Помолиться, да попросить у Близнецов помощи. Совсем житья от мытарей не стало. В прошлом месяце кобылу за долг в казну забрали.
Монах придвинул к себе принесенный хозяином горшок:
- Благодарствую.
Обвел сидевших за столом взглядом светло-серых, почти прозрачных глаз. Сказал:
- Настоятелю нашему - отцу Андреусу - на Рождество чудеснейшие откровения были. Три ночи подряд к нему ангел являлся, - прервавшись, рассказчик зачерпнул гороховый суп и стал есть.
- Какие? - заинтересовался сосед Урса по лавке. - К беде аль добру?
- Дай пожрать человеку, - сидевший рядом мужик толкнул его локтем в бок. - Ты вон брюхо набил - не мешай святому отцу.
Брат Кнут торопливо проглотил горячее варево, остудил рот пивом и сказал:
- Явившись в первую ночь, ангел предрек, что весной помрет император Карл.
- А так и случилось, - покачал головой мужик в бараньем кожухе. - Знать, взаправду видение от Бога.
- Во вторую ночь, - продолжил монах, - крылатый вестник сказал отцу Андреусу, что будет война.
Страшное предсказание прозвучало совсем обыденно, и его смысл не сразу дошел до людей.
- С кем это война? - спросил задержавшийся у стола хозяин. - На востоке небось? С язычниками?
- Нет, - Кнут уставился перед собой, как будто что-то увидел. - С новым императором. Начнет он всех налогами душить, разошлет повсюду мытарей и "мертвоголовых". Мытари будут последний грошик у бедняков отымать, а наемники тех, кто воспротивится, резать станут. Весь Уррен запылает...
Снова прервавшись, чернорясый вернулся к еде, а посетители растерянно переглянулись. Сидевший с самого края, на одной лавке с Урсом мужик быстро поднялся и, положив на стол несколько биллонов, пошел к двери. Сосед монаха мучительно закашлял.
- Страшные вещи сказываете, святой отец, - вздохнул хозяин харчевни. - Я...
- А в третью ночь, - будто не слыша, продолжил чернорясый, - показал ангел нашему настоятелю, как курфюрст Леопольд со своими рыцарями гонит "мертвоголовых" прочь. Да так гонит, что те оружие наземь бросают и опрометью улепетывают. Курфюрст наш, с божьего соизволения, всех до одного врагов изничтожит, даже духа их в княжестве не останется!
- Пойду я, - мужик в бараньем кожухе встал. - Мне... - он не договорил и, тряхнув головой, ушел.
Хозяин харчевни заморгал воспаленными глазами. Узкий лоб прорезали морщины. Он собрался что-то сказать, но двое мужиков, вместе с Урсом остававшиеся за столом, подались к святому отцу.
- Верно кажете, - тихо сказал один. - Пора их всех хорошенько в зад пнуть.
Второй посетитель - здоровенный парень с медной серьгой в ухе, покосившись на ученика ювелира, заявил, что чужакам в Уррене не место. Гнать их поганой метлой, а то совсем житья не стало. Куда ни ткнешься - всюду императорские людишки. Последний грош - и тот отобрать норовят. Где чуть звякнет, сразу туда кидаются. Всей стаей. Как псы голодные.
- Довели людишек, - вздохнул второй мужик. - Нам вареный горох похлебать в радость, а мастеровщина в городе мясо через день за обе щеки трескает.
Он рассержено отпихнул от себя пустую миску. Нахмурившись, хозяин харчевни тяжело посмотрел на него, но ничего не сказал.
- Да что там цеховые, - проворчал парень с серьгой. - Я с ребятами в прошлом годе на новой ярмарке торговые лавки ставил. Насмотрелся на приезжих купцов. Из самого Годштадта были. Такую торговлю вели, что к вечеру кошели от серебра завязать не могли. А жрали-пили-то как! Чуть животы не трескались, без памяти под столами валялись. Девок кажную ночь к себе водили...
- Мне знакомый сказывал, - загнусавил хозяин харчевни, - ихний купец, где не торгует, один налог платит. В императорскую казну. А нашему с кажного гроша три части отдать надо. Князю, городу и императорскому мытарю. С таких доходов не шибко-то и разбогатеешь.
Быстро орудуя ложкой, монах водил по сидящим за столом острым взглядом и согласно кивал.
- А говорят-то они как, - парень с серьгой скорчил презрительную гримасу. - Лопочут непонятно. Все слова наши перекривят, а потом на тебя же вылупятся и "дураком" обзовут, если переспросишь.
- За людей нас не считают, - поддакнул второй мужик. - Не дай боже, попасться в лапы стражнику из пришлых! Шо ты, - он закатил глаза. - Так обдерет, што уж лучче в тюрьму или под кнут идти.
Сыто рыгнув, святой отец отложил ложку. Взялся за пиво. Сделав несколько глотков, он отер влажные губы тыльной стороной ладони и назидательно произнес:
- Не зря в народе говорят: "Какой хозяин, такие слуги". Вот император Карл не отцом родным своим подданным был, а злым отчимом. Даже вдов и сирот обижал. И слуг себе подобрал таких же. Сущих злодеев. Где ни хожу, все от императорских стонут.
Хозяин корчмы уныло пробормотал:
- Што поделать. Власть императорская - она от Бога.
- Уррену от Господа испокон веков свой хозяин поставлен, - монах нахмурился. - На земле наш владыка - курфюрст Леопольд.
Чернорясый остановился, словно ожидая от собеседников возражений, но те молчали.
- Император Карл, - продолжил святой отец, - не просто так долго перед смертью хворал. За грехи его тяжкие, колдовство богомерзкое и угнетения, что подданным чинил, послал ему Бог наказание. И душу его к себе не принял - отдал самому Диаволу на расправу.
- Грят, у него в брюхе черви завелись, - быстро сказал второй мужик. - Еще када живой был, все нутро они ему выели.
Монах согласно кивнул.
- Правду говоришь, - подтвердил он. - Нашему отцу-настоятелю знакомый придворный в письме рассказал, что перед смертью смердел Карл, будто отхожее место.
Наморщив длинный нос, Кнут с отвращением покрутил головой.
- Мерзко жил и мерзко помер, - берясь за кружку, закончил он. - И новый император... Им, сказывают, племянник старого будет. А он всем в дядюшку пошел. Не станет под ним добрым людям житья. Совсем не станет.
Урс торопливо вытер мякишем донышко своего горшка и отправил хлеб в рот. Нужно было уходить, но то, о чем через мгновение начал рассказывать чернорясый, заставило его остаться. Кнут заговорил о Мевеле. Дескать, побывал он в славном городе на прошлой неделе...
* * *
Жил да был в Мевеле золотых дел мастер по имени Петер. Человек работящий, зажиточный, Господу и властям послушный. Жил-поживал, добра наживал, Богу молился, и все у него было хорошо. Пока не женился. Замуж взял девку красивую, но родом не из Мевеля, а со стороны, из семьи "пришлых голодранцев". Говорили ему родные и знакомые, что не стоит коренному мевельцу брать в жены чужую, говорили...
- Да только сами, небось, знаете, - монах обвел слушателей насмешливым взглядом, - что все грехи от баб. Через них сам Диавол действует, нашего брата искушает, с пути истинного сбивает.
Вот Петер вместо того, чтобы к советам умных людей прислушаться, уперся, как баран, и женился на чужачке. Ему, кто эту девку знал, говорили: опомнись парень, не пара она тебе. Красавица, да не чиста умом и телом, как все пришлые. Посватайся лучше к своим, из городских - любая за тебя пойдет. Да где там! И слушать не хотел, ничего кроме нее не видел, будто опоили человека...
- Может, вправду, каким зельем опоили? - перебил парень с серьгой. - У нас тут...
- Подожди, - остановил его хозяин корчмы, - пусть святой отец доскажет.
- Да, да, - поддержал второй мужик. - Интересно же.
Родители первыми отступились, потому как единственный сын, привыкли с детства баловать. Сказали: делай Петер, как знаешь, не станем тебе больше указывать. Лишь бы ты, сынок, счастлив был. В общем, никого он не послушал и в конце концов все сделал по своему. Девка-то больно красивая была. Не то, что бюргеру - рыцарю отвести под венец не стыдно.
- Но забыл Петер, - чернорясый покачал указательным пальцем, - что не в женских прелестях счастье. Груди белые, щеки красные, бедра пухлые - все суета и тлен. Главное - вера в Бога и жизнь праведная. Ибо рек Господь: "Не гонись за счастьем земным".
Женился наш мастер, сыграл богатую свадьбу, и появилась у него в доме хозяйка. Была она девка хитрая, не даром из пришлых голодранцев. Тех папаши да мамаши ловчить, хитрить, изворачиваться сызмальства приучают. Чужакам соврать - что нам глоток воды сделать...
Отец Кнут приложился было к кружке с пивом, но оказалось, что она опустела. Не успел он взглянуть на хозяина харчевни, как тот сам предложил еще налить. А парень с серьгой и его приятель тоже себе заказали. Перед тем, как отойти от стола, хозяин посмотрел на Урса:
- А ты? Давай, говори. Чтобы я потом опять не бегал.
Паренек отрицательно мотнул опущенной головой - щеки Урса горели, губы дрожали от гнева:
- У меня еще есть.
- Только вы, святой отец, - хозяин повернулся к монаху, - без меня дальше не сказывайте. Я быстро.
- Хорошо, - Кнут кивнул. - История сия весьма поучительна. Жаль, что людей так мало. Ее бы каждому послушать не мешало. А то люди о Боге забывать стали.
- Вы тут до вечера оставайтесь, - предложил парень с серьгой. - Днем-то все при деле, кусок хлеба для себя и детишек зарабатывают. А как стемнеет - сюда, в "Белку" - много народу придет. Людишки любят здесь посидеть. Вот бы и рассказали всем.
- Про Мевель, - поддержал товарищ, - да о чудесных и страшных знамениях, кои вашему настоятелю привиделись. У нас имперских людишек не любят. Да только боятся.
- Ничего, скоро все переменится, - успокоил монах. - Не зря отец Андреус пророческие картины видел. Переполнилась чаша божьего терпения, прольется гнев на головы нечестивцев. Я посижу здесь до вечера, путь свой продолжу завтра. Переночую - на ночлег меня братья к себе примут, тут обитель неподалеку - и в путь! Мощам святых Августа и Густава поклониться.
Вернулся хозяин, и, промочив горло, отец Кнут возобновил рассказ:
- Женка ювелира не дура была, и, пока свекр со свекрухой жили, нутро свое змеиное не показывала. Тише воды, ниже травы ходила, себя блюла. В церковь с мужем по три раза в день хаживала. Через год забрюхатила...
Первый младенец года не прожил - помер, второй до двух дотянул и от горячки сгорел. Может, оно и к лучшему было, что детишки в невинном возрасте, не согрешив, представились. К себе их Господь забрал несмотря на родительницу. Ювелир после смерти детишек тосковать начал, еще больше к жене присох - не оторвать было. Друзей-товарищей, родителей оставил, все с ней день-деньской сидел... Вскоре, один за другим представились его папаша с мамашей. Схоронил он их, жена волю почувствовала и стала вести себя, как ей хочется. Дом забросила, в церковь ходила через день, деньги из мужа начала тянуть. Зачастили в дом к мастеру Петеру ее родичи. То один, то другой приедет. Переночуют, денег выпросят, по трактирам городским пропьют и к себе. И так круглый год напролет. Только ювелир что-то заработает, как его женка на себя потратит или родичам своим отдаст. Дескать, родным помогать надо - бедные они, да и Господь велел.
- Я бы такую бабу, - не выдержал хозяин корчмы, - бил бы с утра до ночи. Как только бы о деньгах заикнулась - получай! - Он нанес воображаемый удар. - Вот мужики, соврать не дадут! Я свою Марту раз в неделю бью просто для острастки. Чтобы знала, как себя с мужем вести. Попробовала бы она у меня... - хозяин закашлялся.
- Баба для того и создана, чтобы мужа слушать, - сказал парень с серьгой. - Правда, святой отец?
Монах кивнул и, прихлебывая пиво, неторопливо продолжил:
- От Господа велено мужам жен и чад своих держать в строгости и повиновении. Всегда так было и будет. Да только мастер Петер слаб оказался, и вскоре жена его совсем под себя подмяла. Что скажет, то он и делает. Тем более, что она снова понесла, и чуть что не по ней - сразу в слезы, крик, волосы на себе рвать...
Урс взмахнул рукой и глиняная кружка, ударившись о стену, с треском разлетелась в дальнем углу корчмы. Все подскочили, испуганно уставились на паренька. Выпучив налившиеся кровью глаза, хозяин поднялся. Заорал:
- Ты, что - с ума сошел?!
Размахивая руками, подступил к Урсу. Остальные с любопытством следили за происходящим. На лице парня с серьгой явственно читался интерес - будут ли бить захмелевшего чужака? Похоже, он и сам был не прочь принять участие, помочь хозяину.
- Крыса бежала, - Урс, не мигая, смотрел орущему владельцу харчевни прямо в глаза. - Вот я в нее и швырнул. Да не ори ты, папаша, - повысил он голос. - Сколько с меня за твою кружку причитается? Я заплачу.
Ученик ювелира порылся в спрятанном за пазухой кошеле:
- На, держи. Тут и за жратву будет. И пива мне еще принеси.
Он положил на стол четверть гульдена. Хозяин молча взял монету. Недоверчиво попробовал на зуб. В этот момент в харчевню вошли двое. Внимание толстяка переключилось на новых клиентов. Те заказали похлебки, колбасок и вина. Вежливо поздоровавшись с монахом, опустились за стол.
* * *
На улице моросил дождь. Белка в клетке устала от своего бесконечного путешествия. Выбравшись из колеса, она сидела на задних лапках и грызла лесные орехи. На стоявшего в дверном проеме, следившего за ней Урса, зверек внимания не обращал. За спиной паренька, в задымленной харчевне странствующий монах продолжал свой лживый рассказ о мастере Петере. В какой-то момент, поняв, что больше не выдержит, Урс взял кружку с пивом и нарочито неспешно вышел за дверь. Узел с посохом он оставил у стола, дав понять подозрительно зыркнувшему хозяину, что бежать с его драгоценной посудиной не собирается. Впрочем, на уход паренька никто кроме повара внимания не обратил - все слушали болтовню чернорясого. Тот уже закончил с прошлым семейства Граф и подбирался к настоящему:
- Забрала она в доме полную власть, а тут как раз в Мевель перебрался один типус. И если поначалу женка мастера просто зловредная баба была, так этот - Джорданом его звали - оказался настоящий злодей. С малолетства в ученики к проклятому алхимику поступил, продал душу Диаволу. Потом люди его хозяина на костер отправили, но самому Джордану удалось улизнуть.
Бежав в Мевель от людского гнева, проклятый колдун стал заводить на новом месте знакомства. В доверие к честным бюргерам втираться. Дескать, лекарь он, любую болезнь излечить может, недорого возьмет. Некоторых, действительно, от хворей избавил, да только места в Раю лишил. Ибо Диавол и его приспешники ничего просто так не делают. За любую помощь от адских сил, человеком принятую, - дорогую цену заплатить придется. Не сегодня, так завтра, не завтра, так на смертном одре. Диавол ни о чем не забывает, у него каждый на учете. Все до одного грешники в особые книги записаны! Кому что дадено и что взамен стребовать полагается. Любой грех, даже в мыслях человеком совершаемый, сразу огненным пером, кровавыми чернилами ложится на выделанный из человеческой кожи пергамент. И когда приходит время Господу новопредставившегося судить, куда ему отправляться - на небеса или в преисподнюю - Диавол тут как тут. Хвостом дрожит, копытами от нетерпения постукивает, а в когтях уже книжка наготове. Господь бы и рад душу к себе принять, он все простит, но черт своего не упустит - зря что ли старался? Сует свои записи, а там красным по белому: все грехи - от первого до последнего. И никуда грешнику не деться, приходится вместо Рая в Ад отправляться.
В рассказе монаха последовала короткая пауза, во время которой кто-то из слушателей, покашливая, заказал чернорясому пива. Тот степенно поблагодарил и сказал, что Господь мужику не забудет. Любое благодеяние своим слугам он как жертву себе лично приемлет. Нет вернее пути к Богу, чем помощь Святой Церкви.
- Чтоб ты лопнул, болтливая скотина, - прошептал Урс.
От голоса монаха мутило. Хотелось вцепиться ему в глотку, разбить кружку о бритую башку. Или просто уйти. Но желание узнать хоть какие-то новости о матери пересиливало. Приходилось терпеть всю эту грязь, которую чернорясый лил на его родителей. Сейчас брат Кнут рассказывал, как фрау Анна снюхалась с проклятым чернокнижником. Продала душу Диаволу, и стала самой настоящей ведьмой...
- Поначалу они хотели и ювелира сбить с пути истинного, - говорил монах, - Джордан ему всякие богомерзкие сочинения подсовывал, прельстительные речи вел. Думал, что мастер Петер в Господе нашем Всемогущем усомнится. Да только не на того попал. Как всякий настоящий мевелец, Граф в вере был крепок - искушению не поддался. А ведь алхимик ему даже Философский камень обещал добыть, если отступится. Но Петер устоял.
- Что же он к священнику не пошел, - с недоумением в голосе перебил один из посетителей харчевни, - если видел, с кем дело имеет? Почему не донес?
- Не все так просто, дети мои, - сокрушенно вздохнул святой отец. - Джордан был хитер, не даром у Диавола в помощниках ходил. Он ведь не в лоб ювелиру сказал "продай мне душу и будут тебе все сокровища земные". Нет. Алхимик дело вел хитро. То подсунет мастеру еретическую книгу, то за кружкой доброго мевельского душевный разговор поведет, а жена перед сном в ухо ласково нашепчет. Такого тумана навели, что и монах не сразу бы догадался, кто пред ним.
В общем, понял вскоре колдун, что не станет Граф пособником в черных делах, и отступился. Отступился, но злобу лютую на благочестивого человека затаил. Своему хозяину козлоногому поклялся: раз не получилось Петеру душу испоганить, значит, заберет у него жизнь. Принесет в жертву Диаволу, и через это других людей окончательно погубит. Ведь за время, что в Мевеле прожил, успел проклятый алхимик найти нестойких в вере людишек, легко поддающихся соблазнам. За ними не пришлось далеко ходить - порой сами в руки шли.
Например, незадолго до того, как решили ювелира в жертву принести, приехал к Графам жить племянник Ганс. Сынок старшей сестры ювелировой женки. Парень он был сильный и хитрый. Думал мастер Петер пристроить его к ремеслу, на золотых дел мастера выучить, но тот оказался слишком ленивым. Ничего делать не хотел, хозяину своему грубил, да все по кабакам ошивался. Пил, гулял, к девкам приставал.
- Гнать нужно было такого! - возмутился хозяин харчевни. - У меня бы он и дня не продержался. Вылетел бы, как пробка из бутылки!
Кто-то из посетителей поддержал его, но брат Кнут сказал, что без колдовства, конечно, не обошлось. Мало того, что ювелирова женка как всегда за родича стояла, так еще алхимик тумана в глаза мастеру напустил. Не замечал Петер, что у него под самым носом делается, совсем не замечал. Как во сне целыми днями ходил. Сын единственный от рук отбился - работу забросил, старшим по Цеху грубить начал, дрался все время - и то не видел. Жена ему каждую ночь сонного зелья подмешивала, а сама, как только он уснет - к племяннику в кровать! Соблазнила ведьма парня, чтобы к себе привязать, чтобы слушался ее беспрекословно, ибо знала - скоро его сила понадобится.
От нахлынувшей ненависти к монаху Урса бросило в жар, тут же сменившийся ознобом. Паренька затрясло так, что начали лязгать зубы. Белка в клетке, словно почуяв, что с человеком творится неладное, перестала грызть орех и уставилась на чужака. Тяжело дыша, Урс вышел из-под навеса. Дрожа всем телом, еле сдерживаясь, чтобы не зарычать от бешенства, он подставил лицо под усилившийся дождь. Потекшие из глаз слезы растворились в дождевых струйках. В корчме продолжал бубнить проклятый монах, но усилием воли ученик ювелира заставил себя не слышать.
* * *
- Заманили они мастера Петера в ловушку и убили, - вздохнул Кнут. - Принесли в жертву Диаволу. А дело попытались представить так, будто разбойники на ювелира в дороге напали.
- Слыхал я ранее про этот случай, - прихлебывая вино, заметил один из слушателей. - Стражник знакомый сказывал - им тогда из Мевеля бумага пришла, чтобы некоего Ганса искали. Подмастерье, который в убийстве подозревался.
- Вот-вот, - закивал брат Кнут. - Мевельский прево был дельный человек, упокой Господи праведника, сразу понял, что дело нечисто. Не ввели его в заблуждение лживые слезы, которые хитрая вдова перед ним проливала. Взял он ее на подозрение, но поначалу вида не подал, что догадывается, кто ювелира убил. Чтобы не спугнуть.
А тем временем Джордан совсем страх потерял - привез в город старуху-колдунью с сыном-оборотнем. До этого жила она в глухой лесной чаще, зелья варила, да на шабаши летала. Большим уважением у самого Диавола пользовалась - много людских душ погубила. Глупым бабам из соседних деревень плод вытравливала, порчу на скотину насылала, хвори всякие. Сыночек ее - настоящий великан от матерого волка зачатый - даже говорить по-человечески не умел, только выть. В полнолуние, как водится, оборачивался диким зверем и глотки неосторожным прохожим, что в лесу заблудились, грыз.
- Вот таких помощников чертов алхимик привез в Мевель и к вдове жить устроил. Дом у покойного ювелира был большой, да еще Ганс - как хозяина погубил - испугался и удрал. С крадеными деньгами в Рухт подался. Добычу он прогулял быстро. Попытался тайком в Мевель под крыло своей ведьмы вернуться, но прево начеку был, день и ночь злодеев выслеживал. Как только убийца через городскую стену попытался перелезть - его стража схватила. Поместили Ганса в тюрьму, допросили - он сознался в убийстве. Но что душу Диаволу продал - утаил. Знал, такое костром закончится. Кроме того, надеялся, что сообщники его из тюрьмы вызволят.
Не зря надеялся. Как стало известно, что племянника поймали, вдовушка сразу к судье бросилась. На Святом Писании поклялась, что любовничек ни в чем ни виноват. Но судья ей не поверил, и суд назначил. Тогда она за помощью к своим, к пришлым голодранцам подалась. Они друг за дружку крепко стоят. Такой народишко, что своего просто так не отдадут, даже если колдун. Ну и Джордан времени не терял. Диавол ему за верную службу золотишка целый мешок отсыпал, так он на него для Ганса адвоката нанял. Чтобы тот прошения всякие писал, честным людям голову морочил. Крючкотвор сразу в столицу княжества поехал, нажаловался имперскому комиссару, что мевельский прево невинных людей хватает. Комиссар - поставленный покойным императором - только обрадовался, что можно верным слугам курфюрста навредить. Приказал суд отменить и чуть убийцу из тюрьмы на свободу не выпустил. Слава Богу, судья с прево - люди храбрые: кары не испугались, на своем настояли. Злодей в темнице остался, однако суд отложили.
Тут прево понял, что нужно торопиться, иначе чужаки совсем верх возьмут. Будут людей безнаказанно убивать и над законами смеяться. Стал он денно и нощно за вдовой следить. Увидел, как к ней в дом каждую ночь алхимик бегает. А с ним еще многие. Проводят они какие-то тайные сборища. И все из пришлых, ни одного коренного мевельца. Оно и понятно - чужаки нас всегда ненавидели и пакостили при случае, как умели. Недаром при императоре Максе, словно саранча на курфюршество хлынули - тысячи людей поубивали-ограбили! Города и села разорили, дома-земли себе позабирали. Весь Уррен к имперским землям присоединили, князя и дворян славы лишили, а простой народ в кабалу загнали...
- Ничего, отольются им наши слезы, - не выдержав, парень с серьгой грохнул кулаком по столу. - Мы им еще покажем, святой отец! Вот увидите.
- Ты потише, - прогнусавил хозяин корчмы. - Не шуми...
- Чево не шуми? - возмутился посетитель. - И так терпим, терпим, а житья нормального все нет и нет. Сам посмотри, что делается! Ведь честных людей режут, обирают, колдовством со свету сживают! Вон мевельский ювелир - уважаемый человек был, и что они с ним сделали? А кто нас - простых защитит?
Осторожный хозяин хотел что-то возразить, но вмешался брат Кнут:
- Верно говоришь, сын мой. Не будет на нашей земле покоя и достатка, пока всех пришлых к их хозяину в Ад не отправят. Не дадут они жизни честным людям, как их прадеды, что пришли сюда с мечом в руке. Нужно, по примеру прево из Мевеля, выжечь их осиные гнезда. По всему Уррену выжечь. Так, чтобы от чужаков и духа не осталось! Объединиться всем вокруг князя Леопольда и Святой Церкви, изгнать проклятых с урренской земли...
Ведь славный прево, когда понял, что дело с приспешниками нечистого имеет, только на свои силы рассчитывать не стал. Знал, без благословения и слова божьего победить врага рода человеческого не удастся. Поэтому пошел за помощью к святому брату Сервиусу - есть в одном из мевельских монастырей такой монах. Тихий, смиренный старичок - во всем мирском последний из последних, зато в благочестии - первый. Весь день проводящий в молитвах да трудах на благо монастырской общины. Раньше, в мирской жизни он был славным рыцарем - не раз поднимавшим меч на защиту простого люда от императорских притеснений. Но к старости решил, что пора Богу послужить, и в монастырь удалился, где праведной жизнью быстро вызвал к себе общую любовь и уважение.
Прево тоже брата Сервиуса всегда выделял - ходил к нему исповедоваться и в трудную минуту совета спросить. Пошел и сейчас. Рассказал монаху про убийство, вдову и алхимика. Брат Сервиус думал недолго - быстро всю правду прозрел. Подсказал ему Господь, что тут не просто человеческая алчность и блуд, тут сам Диавол замешан. Маячат его рога козлиные из-за спин людских. А как только святому брату стало ясно, что без дьявольских козней и черной магии не обошлось, сказал он прево, что ждать больше нельзя. Если дальше просто следить, проклятые приспешники Диавола еще много страшных дел натворят. Погубят жизни и души человеческие.
Решили той же ночью всех еретиков и чернокнижников, как они в доме покойного Графа соберутся, схватить. Что и сделали. Только сына ювелира упустили. Вдову, старуху ведьму с оборотнем, служанку - всех, кто в шабашах участвовал - схватили. Одного алхимика взять не смогли: предупредил Диавол приспешника об аресте. Заперся тот у себя в доме, сдаваться на суд Божий отказался. Надеялся, что козлоногий хозяин поможет ему из Мевеля выбраться. Да только Диавол тех, кто ему душу продает, завсегда обманывает. Наобещает, посулит, а потом бросит. Ему ведь и так хорошо - душа грешника сразу в Ад отправляется.
Вот он Джордана и оставил. Попытался алхимик спастись с помощью магии, но брат Сервиус особой молитвой лишил колдуна силы. Не смог тот ничего сделать супротив праведника. И прошло бы все хорошо - взяли бы проклятого алхимика и на костер отправили, но уж больно мевельский прево бесстрашен был. Горяч, честен, нетерпелив и к службе ревностно относился. Не захотел он ждать, когда чертов колдун к нему выйдет. Пошел сам бесстрашно, прямо в логово к зверю...
Брат Кнут неожиданно замолчал. Он закрыл глаза и некоторое время сидел неподвижно, как будто о чем-то размышляя. Слушатели смиренно ждали продолжение оборвавшегося на самом интересном месте рассказа. Долго терпеть им не пришлось. Монах, тонко чувствовавший, как нарастает напряжение, открыл рот, когда самый нетерпеливый уже хотел спросить, а что же дальше?
- Был у проклятого Джордана огромный черный зверь, - обводя собравшихся взглядом, произнес чернорясый мрачно. - Демон, которого алхимик богомерзкой магией служить себе заставил. Благодаря колдовству казался он людям страшной собакой. Держал колдун его под домом в глубокой норе, кормил человеческими костями - разрывал по ночам старые могилы. А когда удавалось погубить человека - поил свежей кровью...
Вот это чудовище и напало на бесстрашного прево, стоило ему со своими людьми в сад Джордана войти. Но мессир был человек по-настоящему храбрый. Не струсил, на шаг не отступил, даже перед ужасными клыками адской собаки. Достал свой меч, воодушевил людей, что с ним были. Дрался смело и почти победил. Иссек проклятого зверя клинком так, что тот всю свою черную кровь потерял... Но демон есть демон и, улучив момент, укусил он отважного бойца за руку. А клыки у дьявольской собаки были ядовитые, как у змеи.
Попал смертельный яд из раны в кровь прево, потек по жилам и погиб храбрец. Только успел отец Сервиус, что рядом, словно простой воин сражался, отпустить герою грехи. Проклятый демон после смерти прево быстро издох, а за ним колдун. Понял, что теперь его никто не спасет, и на пики бросился. Закололи чернокнижника, навалили сверху дров и сожгли вместе с мертвым чудищем. И дом его сожгли...
* * *
Несмотря на дождь и холод Урс все-таки дождался своего врага в засаде за деревьями, у поворота, ведшего с тракта к обители. Монах не соврал, когда говорил, что будет ночевать у братьев в монастыре. И несколько долгих часов, проведенных под дождем на ветру, не пропали даром. Урс замерз и сильно промок, но стоило вспомнить последнюю часть рассказа чернорясого, и ненависть заставляла забыть об усталости.
Заканчивая мевельскую историю, брат Кнут поведал, как с остальным благочестивым людом швырял камнями в прикованных к позорному столбу ведьм. Городской глашатай читал приговор, а люди кидали тухлыми яйцами и не только - в несчастных женщин. "Старый колпак" Шонхельм приговорил фрау Анну, старушку Габи, ее немого сына - к сожжению на костре. Бедняга Ганс, по-видимому, не выдержав новых пыток, умер в тюрьме. Служанка Гретхен каким-то образом сумела выкрутиться - отделалась покаянием и заключением в монастырь.
Огласив приговор, избитых женщин под улюлюканье толпы повезли за город. Впрочем, короткое путешествие не дало им передышки - бюргеры не успокаивались. Камни часто летели в повозки, и фрау Анну с Габи привезли на Чертову плешь без сознания. Брат Кнут хвастался, что раз по десять, не меньше, попал в каждую: такая меткость не могла остаться без награды... Урс скрипнул зубами и с тревогой уставился на дорогу - чернорясый шел не один. Рядом с ним шагал какой-то невысокий мужичок. Оба слегка пошатывались, видать, слушатели не скупились на выпивку для рассказчика. От досады и злости Урс даже застонал. Рассчитывать, что ему удастся справиться с двумя взрослыми людьми, не приходилось. Да и незнакомый провожатый ничего Урсу не сделал. Но отступать было нельзя - мучения матери, ее гибель на костре - требовали отмщения.
Тихо, длинно, от всей души ученик ювелира выругался. Вырвавшиеся из самой глубины души бранные слова прозвучали странным речитативом. Случайному слушателю показалось бы, что прижимающийся к мокрому и шершавому стволу дерева паренек - молится.
Не в силах больше сдерживаться, Урс выдернул приготовленный нож из земли и со всей силы воткнул в липу. Ударил так, будто перед ним был идущий монах. Острый, хорошо наточенный клинок больше чем на дюйм вошел в дерево. Чтобы его извлечь, пришлось немножко повозиться. За это время монах с провожатым подошли к повороту.
Чернорясый громко хлопнул своего спутника по спине и, что-то сказав, свернул со Звездного тракта на дорогу к монастырю. Сердце Урса на мгновение замерло. Потом ученика ювелира с ног до головы окатила жаркая волна. Он увидел, как монах бредет по раскисшей в грязь дороге к нему, а второй мужичок удаляется в сторону хибар предместья. Волнение Урса сменилось неведомой до сих пор пронзительно-острой, звериной радостью. Наверное, так чувствует себя за мгновение до последнего прыжка догоняющий косулю волк.
Пропустив чернорясого, Урс быстро огляделся по сторонам. Позади и далеко вперед - на добрую тысячу футов - чернело монастырское поле. За его оградой теснились нищенские хибары, кое-где в оконцах еще горели желтые огоньки. Там были люди, много людей, но далеко. Если монах закричит, его даже не услышат. На самом тракте - только одинокая фигура "провожатого". До него уже с полсотни шагов.
Сжимая в потной ладони деревянную рукоять ножа, Урс выбрался из-за укрывавших его деревьев. Согнувшись чуть ли не пополам, быстро пошел вдоль ограды. Потом нырнул в просвет под нижнюю жердь и оказался на дороге. Маячивший впереди монах шел медленно, с трудом выдирая длинные ноги из дорожной грязи. Расстояние между ним и Урсом начало сокращаться. Сам того не заметив, паренек побежал.
Что-то услышав, чернорясый оглянулся, но предпринять ничего не успел. Замахнувшись ножом, по-звериному взвыв, Урс прыгнул вперед. Ударил, метя в широкую спину. Острие воткнулось в левую лопатку. Из раззявленного, оскалившегося рта раненого вырвалось глухое:
- Ааа...
Урс выдернул нож. Быстро, боясь, что жертва побежит, снова ударил. На этот раз попал в мягкое. Громко охнув, монах зашатался. Попытался развернуться, но оскользнулся и шлепнулся в грязь. Беспомощно завозился под ногами паренька.
Чувствуя, как бешено бьется сердце, Урс отступил на шаг. По-другому взялся за рукоять ножа. Стал огибать корчившегося в грязи человека. Тот, не обращая внимания на своего убийцу, постанывая, пытался подняться. У него не получалось, руки с ногами не слушались, и монах все время валился на бок. В какой-то момент голова его запрокинулась, подставив белеющую в темноте шею. Нужно было добивать.
Глаза раненого уставились в небо. Словно жалуясь, монах выдохнул черным, влажным от крови ртом:
- Б-больно... Д-дышать не моху...
Рука с ножом замерла, так и не поднявшись. Звериный азарт атаки сменился тоской. Отвернувшись, Урс быстро пошел прочь. Под ногами громко чавкала грязь, заглушая хриплое дыхание раненого.
(Продолжение следует)