С тех пор я еще несколько раз бывал в особняке, но больше никогда не видел девушку. Лишь однажды, ожидая хозяйку, я услышал мелодию, которая заставила все внутри меня остановится. Печальная и горькая она вгрызалась прямо в разум, заставляя сердце замирать в раздумье, стоит ли сделать следующий удар. Когда я спросил у служанки, кто так прекрасно играет, та опустила глаза в пол и тихо прошептала: «Маленькая госпожа». Услышав это, я тут же вспомнил ее израненные руки. Наверное, больно так чудесно играть такими руками. Что произошло в тот вечер? Я не решился спросить. Да и кто бы мне ответил? Уж кто-кто, а графиня всегда умела хранить свои секреты. Будь то рецепты красоты или семейные тайны, о них не знал совершенно никто.
Время моего пребывания в этом городе вскоре подошло к концу, и я продолжил свою поездку, мало-помалу забывая все эти странные события. Передо мною проносились вереницы новых не менее интересных картин, они заполняли мой разум, а старые отодвигались куда-то назад.
Прошло пять лет и так случилось, что меня, уже не того юного авантюриста, который искал неизвестно чего, а человека более серьезного и степенного, снова закинуло в этот город. И, конечно же, я захотел навестить свою старую знакомую. С тех пор особняк, казалось, не изменился, но на деле в нем произошли весомые перемены. Старая графиня и ее сын, молодой задиристый весельчак, умерли полгода назад. Теперь в доме жила только одна «маленькая госпожа». Хотя какая маленькая. Девочка давно выросла и стала еще прекраснее, чем была. Она встретила меня в гостиной в черном траурном платье, и я поймал себя на мысли, что, несмотря на свою мрачность, оно ей неимоверно идет. Девушка рассказала, что смерть мужа все же сломила старую графиню, хоть та и не показывала того. В одной из разразившихся ссор с сыном та, схватив кинжал, вогнала его ему прямо в горло, когда же помутнение прошло, и она поняла, что натворила, то бросилась с балкона.
Я проговорил с молодой графиней до самого вечера и спросил разрешения навестить ее еще, и та согласилась. На следующий день я приехал к ней снова и чем больше мы говорили, тем сильнее я понимал, что не хочу покидать ее. Она казалась хрупкой и беззащитной, но стойкой. Слишком много пережила она за свою небольшую жизнь, и мне хотелось освободить ее от этого бремени, окружить заботой, чтобы она, наконец, могла стать слабой, как и положено девушке, когда рядом есть кто-то сильный. Сам не знаю как, но я влюбился в это нежное создание, в ее тонкие руки, изящный изгиб шеи, синие полные жизни глаза и мягкую улыбку.
Мы сыграли свадьбу, как только она сняла траур. Это была такая резкая перемена увидеть ее в белом. Она была неимоверно прекрасна, и я влюбился бы еще раз, если бы уже не был влюблен. Я увез ее к себе сразу же после свадьбы, чтобы ничто ей больше не напоминало о тех страшных моментах, когда она потеряла всю свою семью.
Спустя год моя маленькая герцогиня подарила мне наследника, и я, кажется, полюбил ее еще сильнее, если это было возможно.
В один из вечеров, сидя перед камином, она вышивала какой-то затейливый узор и рассказывала мне о нашем сыне, я же, потягивая вино, с улыбкой слушал ее рассказ. Негромко потрескивали дрова в камине, и ничто не предвещало никаких сюрпризов. Но все же один сюрприз был.
Что-то случилось со мной: рассудок мой помутился, я выронил бокал, и красное вино тут же впиталось в белый ворс ковра. Я взглянул на свою жену и увидел на ее губах улыбку, не ту, теплую и мягкую, которую я любил, а жестокую и холодную. Она медленно поднялась, отложив в сторону свое рукоделие, и подошла ко мне. Наклонилась поближе, и я увидел в ее потемневших глазах пляску диких огней, а она лишь только улыбнулась шире и начала говорить. Она говорила, а перед моими глазами проносились картины прошлого, которого я не видел и даже не знал.
Я видел, как юный граф в порыве страсти рвал на маленькой девочке платье и жадно впивался губами в ее тонкую шейку. Слышал, как она отчаянно просила его остановиться и плакала. А он только крепче сжимал ее руки, оставляя на них синяки. Слышал, как потом ругала ее графиня, за позволение появится перед гостем в таком непотребном виде, и как заставляла сидеть в своей комнате пока не сойдут все следы развлечений ее сына. Видел, как снова и снова граф повторял свои игры.
Видел, как блеснуло лезвие кинжала, появившись из складок платья, а потом впилось графу в шею. Видел, как в безмолвном ужасе отступала графиня от чудовища, которое жило в теле ее племянницы. Видел, как даже каменный бортик балкона не смог остановить ее.
Видел, ту же холодную улыбку и сумасшедший блеск глаз девушки, когда она медленно с наслаждением доставала кинжал из горла графа, когда заботливо зажимала его в руке изломанной графини, когда не спеша пила красное вино, водя окровавленными пальцами по краю полупустого бокала, когда этими же окровавленными пальцами играла мелодию, которую так часто играла мне.
Она говорила, говорила, а потом вдруг замолчала. И я хотел спросить у нее, за что же она так поступила и со мной, ведь я же ее любил. Но потом посмотрел ей в глаза и понял. За то, что не спросил, когда нужно было спросить. За то, что не догадался. За то, что не помог ей, не спас ее.
Она вдруг на мгновение сжала мою руку и отошла. Села за рояль и начала играть. Она мне часто играла. Я почему-то знал, что она будет играть до рассвета, а потом поднимется наверх и, убедившись, что сын крепко спит, безмятежно уснет сама, а вместе с ней уже навсегда уснет и живущее в ней чудовище. Утром испуганная служанка сообщит ей о случившемся, и она снова наденет черное и будет искренне плакать. А еще она прекрасно воспитает нашего сына. И каждый день будет рассказывать ему о его отце и показывать на портрет, который повесят над каминной полкой, чтобы он помнил, чтобы он не забывал, каким я был. Я почему-то все это знал. Но все это будет потом, позже, а пока она просто играла разрывающую сердце мелодию. Я любил, когда она для меня играла. И я просто закрыл глаза.
