Едва ли кто то задумывался об этом до меня, находясь в этом бесконечно пугающе мрачном и тусклом, сыром подземелье, которое не знала ни света, ни тепла, как казалось с момента своего основания... Быть может, конечно, здесь прежде ни что не мешало солнцу разгонять пронзительный холод, но теперь, единственный вход в келью загораживала мощная дубовая дверь, оббитая медными листами, на единственном маленьком окошке стояли прочные железные решетки, из-за которых свет, пролитый угасающим закатом казался тусклым и размытым, а одинокий, светильник, подвешенный на проржавевшей цепи к потолку, и вовсе казался лишним, среди всего этого унылого и скорбного царства, возникшего в этих серых стенах.
Я устало пожал плечами, отгоняя от себя тоскливые мысли, навеянные, обстановкой древней кельи, привычным движением запахнувшись в свой черный плащ, с вышитыми традиционными на ткани рунами и символами, значения которых знала пожалуй только Церковь или высшие чины Инквизиции, в обязанности которых входило следить за каждым шагом священников и в случае любого же проявления нечестивой ереси, действовать незамедлительно и безжалостно. Всеочащающий огонь, карающий меч правосудия, крест за спиной- как адепт Инквизиции, и недавний ученик, Южной Академии Святого Слова, я знал десятки способов восстановления истины, и сотни способов наказания преступника, за его лживые проповеди или безумные россказни.
Фанатизм, преданность делу, или просто безумие, заставляло Инквизиторов поступать так, как велели Кодекс и Законы, но я не был тем, кто мог оспаривать высшую власть Совета, и уж тем более вносить в планы Мудрейших свои поправки и коррективы. Инквизиция, как и любой другой орден, был гиганским организмом, где разумом был как раз Совет Мудрейших, а мне доставалась лишь скромная роль руки, сжимающей клинок... Ну и что удивительного в том, что порою, рука повинуется безумству?.. Не мне нужно было это решать.
В мои обязанности входило нести всюду святое слово истины, помнить способы очищения грешных душ, и тем более знать все варианты человекоубийства, как с оружием, так и без него.
Мой прежний наставник, теперь отрекшийся от меня в пользу нового приемника, высоко ценил хладнокровие и холодный гнев, но я не мог сдержать своего отвращения при брызгах крови, от удара меча,при хрусте костей, да и просто при лязге стали о сталь.
В любом случае, все мои чувства и эмоции были излишни в жестоком, но справедливом деле Инквизиции, и я убил их в себе, похоронив под маской циничного равнодушия и безразличия к чужой смерти.
Сказать, что я испытывал жалость при виде смерти других, было бы ошибкой. Скорее я понимал что смерть все равно не отвратима, но причинять ее раньше определенного срока, не было ни малейшего желания, хотя когда Совет говорил мне,что нужно убивать, я шел и убивал, как можно хладнокровнее и эффективнее, выбрасывая это из головы. В любом случае, мраморная маска безразличия возвысила меня в глазах Старейшин и прочих Собратьев ордена, и имя инквизитора, произносили хотя бы с толикой уважения...
Я уныло оглядел сырую келью, куда был послан по приказу Магистра, присутствовать на казни некого еретика, находящегося во власти немало известного в кругах Инквизиции и прочих мастеров смерти, палача Аззара, чье имя теперь заставляло в памяти воскреснуть образы плах, крючьев и топоров. Пыточных Дел Мастер знал свое дело...
Аззар - человек среднего роста, хрупкого телосложения, с черными прямыми волосами, спадающими, как струи дождя на его плечи, пронзил меня леденящим взглядом. Решительным жестом он стянул с головы алый капюшон палача и демонстративно отбросил его на крепкий деревянный стол, обнажив бледное, словно пепел лицо, иссеченное шрамами морщин, стянувшими кожу так, что Мастер напоминал скорее некого лесного хищника, хотя его жестокости и ярости мог позавидовать любой зверь.
-Довольно игр, Аззар, -лениво сказал я, расправив едва заметную складку на плаще,- Я устал от этого места. Давай покончим, с этим еритиком, и я должен явиться с докладом в Совет на рассвете. Как только ты можешь находиться среди всей этой грязи и зловония?..
На самом деле, место для пыточной было выбрано идеальным. Колоссальные каменные стены скрывали любой крик и вой, темница с пленниками находилась всего лишь в паре десятков шагов от входа в келью, а богатый арсенал различных орудий, оставался в этом месте еще с прошедших веков.
Стол, стул и койка в келье- это все, что можно было назвать обстановкой в комнате- все остальное являлось инвентарем пыточных дел, начиная от ножей и заканчивая горящим камином, где зловеще горели алым раскаленные железные прутья и печати.
Я пожал плечами. Шесть лет Инквизиции сделали меня терпимым к таким вещам, закалили мой разум и укрепили дух, поэтому, я по достоинству оценил богатый арсенал, пригодный для работы, ибо здесь были все варианты того, как вызнать правду даже из самого стойкого пленника. Конечно, я умел и сам, всем этим пользоваться в должной мере, но отвращение к подобной работе было сильнее, и я не стал прикасаться ни к пилам, ни к щипцам, ни к лезвиям.
Всего несколько мгновений назад, сподручные вынесли из подземелья тело недавно казненного, за политические интриги. Это дело не касалось Инквизиции ни в коей мере, но задевало интересы богатых вельмож, да аристократов, поэтому на этой казни мне было разрешено не присутствовать. На сколько позволяло судить мое невеликое умение вивисектора, несчастному просто перерезали горло.
Что же... смерть, как смерть. Едва ли можно найти в ней изъяны. Быстро, безболезненно и надежно. Один удар острого, как бритва лезвия, когда кожа и плоть расступаются перед сталью, смыкаяь за ней в то же мгновение... остается тонкая красная нить... вот и все на этом пожалуй... больше и нечего добавить... ну скажу, про море крови и холод, в застывших глазах умирающего... а может ненависть к палачу... а может и просто удивление, кто знает?
Как Инквизитор я смотрел на смерть равнодушно. Принимал ее такой, какая она есть. Да и стоило ли бояться того, что естественно, как дыхание? Как день и как ночь? Я не брался судить на счет того, что ждет нас по ТУ сторону жизни, но и понимал, что в сравнении с мирской суетой, там хотя бы покой... тот покой, которые берегли я и мне подобные. Мир не замечает тебя пока ты живешь, а когда ты умрешь, о тебе забудут на следующий день в первую очередь те, кто клялся, что ты навсегда в их сердце. Сама жизнь лжива, и ложь ее стара, как время, так какое же место здесь может святой истине? Неважно. Я имел цель и был обязан выполнить ее.
Я и сам сжигал, резал, рубил и колол, мало задумываясь о том, что ждет после смерти. В любом случае, убивает не клинок, наносящий удар, а рука, его сжимающая - а я как раз был мечом, в руках Старейшин. А если нет... что же... я буду готов ответить за свои поступки, когда придет время.
Я тяжело вздохнул, сдавив виски ладонями. Пульсирующий сгусток боли подкатился к самому горлу от нахождения в этом холодном и сыром подземелье. Я сделал тщетное усилие, на несколько мгновений, отвлекаясь от бреда, роившегося в моей голове.
-Чего ты ждешь, Аззар?- молвил я зло- Тебе заплатят, так выполняй свою работу! у Инквизиции много больше дел, чем у палача!
Глаза Мастера вспыхнули:
-Инквизиторы... вы только кичитесь своей силой и властью, а на деле не можете даже сами разобраться со своими пленниками. Палачи как прежде работают за гроши, когда вы утопаете в роскоши...
-Мне передать твои слова Совету?- деланно равнодушно заметил я, наблюдая за выражением лица Аззара.-Или ты думаешь, Старейшины не отреагируют на ересь?
Бесцветные уста палача прошептали проклятие.
-Плевать я хотел на твои угрозы, Инквизитор...-прошипел он- Я уже 13 лет, Мастер Палач, и не юнцу учить меня.
Я смерил его презрительным взглядом. О... этот взгляд у меня получался лучше остальных, словно лезвием пригвоздив его к камню. Слова этого ничтожества ничего не значили для меня. Жизнь научила относиться к любому, кто говорит против меня, без всяческой жалости и с долей ненависти. Когда живешь в мире постоянной борьбы, боли и измен, а еще из тебя пытаются делать бесчувственное орудие убийства, трудно смотреть на мир с улыбкой. Уж лучше смотреть с презрением, мир иного не заслужил в моих глазах.
-Делай свое дело, мастер. За этим я здесь. Наш спор к делу отношения не имеет.
Что я чувствовал продолжая этот разговор? Ничего. Как не почувствовал ничего при виде тела того убитого, несколько минут назад. Жалось? Сомнение? Страх?.. нет... время и мир вокруг меня, уже давно убили во мне подобные порывы. Я равнодушно взглянул на палача, зная, что тот подчиниться. Не важно за кем была правда в этом споре. Главное, что за мной был Орден, деньги, меч в руке, а вместе со всем этим и безграничная власть убийцы.
Аззар жестом пригласил меня следовать за собою, открыв потаенную, прежде не заметную дверцу в стене, противоположной входу, ведущей в следующую смежную келью, такую же мрачную и холодную, как предыдущую, где даже жаркий камин не дарил тепла.
Я двумя шагами пересек комнату, приблизившись к проходу брезгливо подняв плащ над лужами пролитой здесь некогда крови. Мои шаги гулко тонули в тишине, дробясь о серые камни, скатываясь осколками тишины. Если я шел по трупам, повинуясь приказам Старейшин, то это не значит, что отвращение было мне чуждо. Отвращение к душным сырым кельям... отвращение к крови разлитой по камням, и застывшей, как отпечаток чужой смерти... и черт возьми... отвращение к самому себе.
* * *
Следующая темница оказалась заполненной отвратительным смрадом и дымом, а так же, спертым, дурманящим воздухом. Меж четырех серых стен, ютился стол, с прикрепленными ремнями, деревянное кресло с высокой спинкой, покрытое бурыми подтеками, да камни очага, на которых плясало злое и жаркое пламя, но даже его было мало, чтобы наполнить теплом это крохотное каменное помещение. Здесь так же был холод,но холод иного рода.
Я поежился, подняв воротник черного плаща, невольно содрогнувшись от мысли о количестве лет, сколько эта проклятая всеми темница, была лишена солнечного света. Меня не тревожила мысль о том, сколько жизней было загублено здесь... мысль о чужой смерти не беспокоила холодного сердца, и в моих глазах небыло ничего, чтобы мог прочитать палач и истолковать как скорбь или сожаление. Мне не было жаль пленников... но было как то дико понимать, что многие из вошедших в эту темницу, назад уже не вышли никогда.
Привычная боль мыслей била в виски тупым лезвием, отвлекая и разрушая только что возникшие мысли. Давили каменные стены, давило гнетущее напряжение, давил какой-то первобытный страх, запертый меж камней.
Здесь даже небыло запаха дыма, или смога, от каленого железа, да обоженных кож- здесь присутствовало кое-что другое: стойкий запах плесени, сырости, пота, страха... и смерти. Да, смерти, как бы банально это не звучало. Я Инквизитор, а не Бард или арфист, чтобы воспевать аромат цветов и виноградных лоз, я не аристократ, кичащийся своими политическими интрижками, распивая дорогие вина и вдыхая хмельной аромат напитка нового урожая, я не торговец, наслаждающийся запахами только что привезенных из-за моря масел и благовоний... как бы то ни было- я убийца, и не смотря на довольно юный возраст, запах смерти, я мог различать столь же ярко, как и некоторые животные, только они были хищниками с рождения, а меня воспитали хищники... В принципе разница была не такая уж и большая. Когда Академии требуются новые воспитанники для обучения новых убийц, Магистры, как правило, не брезгуют ни чем...
Аззар хрустнул пальцами, привлекая мое внимание, показно пожал плечами:
- Ну, что? теперь Инквизиция довольна?
Я пожал плечами взглянув на него спустя несколько мгновений.
-Довольна? Чем? Этими допотопными методами допроса? Отнюдь... разве нет ничего более гуманного и действенного, кроме как вгонять иглы под ногти несчастным или клеймить их раскаленным свинцом? Это же бред!.. Палачи столько хвастают своим умением развязывать языки, а на деле, не сдвинулись в своем исскустве ни на шаг.
-Это для тех искусство, кто не нашем месте,- изрек Аззар мрачно,-А для нас это работа... тяжелая, кровавая, грязная, но работа! Скажи мне, инквизитор... ты убивал... жалел ли ты об этом?
-Жалеть или нет, решаю не я, а магистры,- отмахнулся я,- Разве меч может жалеть о пролитой им крови?
-Не зря мне говорили, что вся инквизиция бездумное орудие возмездия и уничтожения, убеждаюсь в этом постоянно...-мастер покачал головой,- но довольно, смотри же, Инквизитор, вот этот пленник.
Он медленно отступил в сторону, кивнув головой в противоположный угол комнаты, прежде скрытый для меня, где на неком подобии грубо сколоченного деревянного кресла, находился юноша, чей возраст едва ли достигал и 20 лет. Он был обнажен, кожа покрытая ссадинами и синяками, в следах засохшей крови. Худощавого телосложения, среднего роста, с длинными волосами падающими ему на лицо, неровно подрезанными до заточения в келью... Вопреки словам Магистра, направляющего меня на казнь, он не казался безумным или непомерно опасным - скорее всего просто какой то несчастливец, обронивший ненужное слово в присутствии стражи.
Я склонил голову изучая пленника. Веревки глубоко впились в его тело, порезы кровоточили, а на плече, пугая своей неправдоподобной жестокостью, выделялось клеймо раба, выжженное, как я знал, печатью каленной стали.
-Чья это работа? - молвил я палачу, не отрывая взгляда от несчастного.
-Трудно сказать сейчас...-тот развел руками- Но это печать Северного Королевства, а это, как я помню не во власти нашей славной инквизиции?
-Ты верно помнишь.- отрезал я холодно.- В чем его вина?
-Обыкновенный бред... он проповедовал, что боль не сильнее счастья и любви, а так же, что смерть не всегда хуже жизни. Верно, Дьявол его побери... в его-то ситуации. Жаль, что придется предоставить этому ничтожеству желанный подарок.
-Он безумен?
-Кто знает? за все пребывание здесь не промолвил ни слова... нем, как камень... терпит боль... молчит.
-Что еще?
-Ничего, кроме того, что во время своего учения упоминул имена кое-кого из высших чинов Церкви, напомнив их старые грехи перед народом... Ты же знаешь, что за это Стража не церемонится... за его проповедь отделался бы плетями, а так, он подписал себе смертный приговор... вот его и доставили сюда... откуда он знает про наших господ, так и не ответил, так какой прок держать его?
-Резонно,- молвил я, сделав шаг к пленнику, тут же обернувшись к палачу: - Приведи его в чувство. Мне интересно услышать то, что он говорит.
-Хочешь добиться того, что не смог Мастер?-хмыкнул Аззар, приблизившись к юноше и влив ему в рот несколько капель мутной воды из глиняного кувшина неподалеку.
Горло обреченного судорожно дрогнуло, он втянул через разбитые зубы немного жидкости, зайдясь хриплым кашлем. Я нехотя поморщился: доставлять такие муки за слова правды... черт побери этих безжалостных ублюдков. Аззар отошел в сторону, со стуком поставив початый кувшин на забрызганный стол и взглянул в мою сторону:
-Делай, что хотел, Инквизитор, но поторопись: поверь моему опыту - ему недолго осталось.
-Вижу... -ответил я равнодушно, - Ты постарался?
- Не так я, как стража...- палач покачал головой, - Эти псы не знают ничего, кроме приказов своих господ...
-Тогда чем ты отличен от них?
-А ты не понимаешь? Звоном золота...
-Так и думал...
Я приблизился к израненному, прочитав на его измученном лице непосильные страдания, доставляемые долгими часами пыток и избиений. Кровь на его ранах уже запеклась, следы от плетей не выглядели особо опасными, но было ясно, что юноша на грани, и вместе с каждым прошедшим зря мгновением, иссякали шансы услышать ответ на мучавшие меня вопросы.
Вода привела его в чувство, и в глубине померкших от боли глаз, вспыхнула искорка сознания и тусклый отблеск надежды. Я мрачно улыбнулся себе: эти пленники так наивны...
Я склонился над умирающим:
-Ты знаешь, кто я такой?
Грудь осужденного дрогнула набирая спертый воздух кельи и сухие губы выдохнули:
-Палач...
-Не верно...- покачал я головой - но суть от этого не меняется. Кто ты, и что же ты сделал такого, что попал сюда?
Аззард схватил меня за плечо:
-Ты забываешься, юнец... - прошипел он, - Твое дело засвидетельствовать казнь и убраться отсюда, а не вести беседы с этим...
-Убери руку, мразь.- прошипел я, и нотки в моем голосе заставили мастера подчиниться. Я брезгливо расправил плащ и вновь обернулся к обреченному:
-Так кто ты такой? Как твое имя?
-Я раб... у меня нет имени... - прошептал юноша.
-Но у тебя есть твоя жизнь... рискуя которой ты оскорбил своего господина...
Юноша посмотрел на меня без интереса, но с каким-то диким чувством:
-Оскорбил? Разве можно оскорбить правдой?
-Правдой можно и убить... - пожал плечами я.
-Скорее убить за правду...
-Пока ты жив. И наслаждайся этим, если можешь.
Голос израненного окреп и он попытался усмехнуться, но вышло так, что поперхнулся собственной кровью:
-Наслаждаться? Чем? Болью, которая есть у меня... которую я испытывал, когда был рабом... рабом, которым родися и вырос в оковах? Который не знал своих родителей, ибо был сослан в рудники с первых лет? Страхом, который я испытывал от звука приближающихся шагов Надсмотрщика? Ужасом от свиста плети? Или звона тяжелых цепей? Наслаждаться тем, как холодела кровь, от звука собственного голоса в тишине? Или наслаждаться тем, что меня избивала дюжина стражей за несколько слов перед народом? Наслаждаться ранами от ножей палача? Наслаждаться беседой с тобой, Инквизитор?
-Для раба ты неплохо осведомлен, - холодно улыбнулся я, - Откуда это в тебе?
-И в рудниках можно найти сострадание... - промолвил юноша тяжело... - и мудрых, наказанных за глупость.
-Не нам с тобой делить и то, и другое, - покачал я головой, - Ты же знал, на что идешь, говоря при толпе на площади о делах своего господина, верно?
Обреченный молчал, вперив полный боли взгляд на тлеющие в жаровне угли. Пламя холодно отражалось в его глазах.
-Знал...-молвил он просто.
-Так за чем делал?
-А мне есть что терять?
"Верно..." - подумал я.
-Жизнь для тебя ничего не значит... но ведь и истины ты не принес, которой так жаждал... и за это ты будешь убит... понимаешь?
-Мне ли не понимать... - пленник с болью покачал головой - Инквизитор, ты и в правду считаешь, что я пытался донести истину до толпы? Истину до толпы рабов испуганных мечами и копьями царей? Мое единственное различие с ними - это то, что я носил цепи из металла, а они из собственных страхов... Вот и все...
- Кроме того, ты бежал их рудника, где провел свою жизнь...
-А они провели свою жизнь в залах дворцов своих господ, где были такими же рабами, как и я... разве их можно назвать свободными?
-В какой-то мере...
-А в остальной мере - нет... Инквизитор... ты же понимаешь... ты же видел смерть... ты же нес ее сам... почему тебя тогда это удивляет?
-По твоему любая жизнь - это рабство и зависимость, а свободы не существует... так какой бы жизни хотел ты сам?
-Покоя.
-Пока ты жив, этого не будет... - я пожал плечами.
-А когда мертв - уже безразлично.
-Тогда скажи мне что такое жизнь?
-Для меня - этот миг. А что для тебя? Свободен ли ты сам до конца? Можешь ли ты наслаждаться тем, кто ты есть? Любить себя, после той боли и страданий, которых ты причинил невиновным... десяткам невиновных до меня?
-Не мы делаем себя теми, кто мы есть- их делают из нас.
-Ты знаешь, что сделали из тебя?
-...
Я промолчал, пытаясь справится с давящей болью, выворачивающей меня изнутри, подобно неимоверной силе... Плевать я хотел на тебя, на все твои принципы, на все ваши подземелья, на всех палачей... Черный сгусток боли подкатил к горлу, оставив едкий привкус горечи, липкую тошноту, поднялся вверх, покрыв мой лоб испариной.
-Пойми и ты, раб... - молвил я все таки, - Все в этой жизни есть боль- а боль- это то лезвие, которое вырезает из нас тех, кто мы есть сейчас.
-Ты сам вырезал из себя бездушного убийцу?
-Да, сам.
Пленник посмотрел на меня, и впервые я прочел в его глазах нечто иное, кроме боли - смесь страха и ненависти:
-Красиво говорить о боли может лишь тот, кто ее по-настоящему никогда не испытывал, или тот, кто не знает прочих чувств кроме этого, в жизни своей.
-Истино так, - согласился я, - Наконец-то мы говорим на одном языке.
-Почему тебе не убить меня? - молвил пленник устало опустив голову на израненную грудь. - Ты же знаешь, что я совершил преступление... я виновен... мне вынесен приговор... зачем ты оттягиваешь это благословенное забвение и заставляешь меня терпеть всю эту боль? Хоть что-то человеческое должно же было в тебе остаться...
-Ты прав, раб, - молвил я, покачав головой. - Смерть, заслуживает не каждый, но ты ее достоин.
-Хотя бы чего-то достоин...
Я глубоко вздохнул прогоняя пелену от глаз.
-Перед смертью, я должен спросить тебя о твоем последнем желании...
Я расправил плечи,прикоснувшись к рукояти меча в ножнах, почувствовав, как легко и точно лег в руку стальной эффес.
-Так чего бы ты желал именно сейчас?
Пленник взглянул на меня так, словно это я был безумцем, а он инквизитором, призванным казнить меня за дерзость.
-Выжить... найти в себе силы и отомстить тем, кто разрушил мою жизнь... найти их по одиночке и убить каждого... без жалости и сожаления... раздавить их... утопить в их же крови...
-Довольно...-проговорил я глубоко вздохнув, прогоняя прочь желтый сгусток боли, втекающий в мой рассудок подобно огромному червю. - Это все, что я хотел от тебя услышать. Наш разговор окончен.
Обреченный усмехнулся холодно и зло:
-Вот как... так коротко, но я так много услышал...
-Я тоже услышал довольно... и увидел достаточно.
-Неужели ты знаешь, что такое жалость?
-В Инквизиции свой закон.
-Милосердие - удел слабых?
-И этот тоже.
-А я думал, мне хватит боли...
-А сам-то ты знаешь, что такое милосердие?
-Я знаю, что такое ненависть... Теперь ты просто убьешь меня, или позовешь настоящего палача, который продолжит мои пытки?
Я проигнорировал его слова, стараясь прогнать из мыслей осколки боли, которые царапали по нервам словно куски заржавевшего железа, впиваясь все глубже и глубже... Как же я ненавидел все эти подземелья...
-Аззар...
Палач оторвался от стола, где раскладывал свои блестящие инструменты.
-Ты закончил? Неужели? Сейчас я перережу ему глотку, подпишу приказ Магистра, и получу свои деньги. Еще пара минуут и ты оставишь меня в покое, Слава Небу.
-Аззар, освободи его.
В наступившей звенящей тишине было слышно, как трещат редкие угли в камине и стекает пот по замершему лицу узника.
Палач пришел в себя первым:
-Ты сошел с ума... - промолвил он с диким изумлением, - Ты велишь мне отпустить того, кто приговорен к смерти самим Магистром? Ты пренебрегаешь его приказом? От тебя ли я это слышу, Инквизитор?
-Ты верно слышишь, - холодно молвил я. - Ты отпустишь этого человека. Не потому, что я не нашел в его деле никакой вины, и не от того, что мне жаль его... А от того, что вскоре он займет твое... или мое место.
-Что за бред?
-Не бред... ты в самом деле думаешь, что человек, прошедший через все, что довелось ему, останется прежним? Будет продолжать нести свои учения и правду обезумевшей толпе? ЭТО БРЕД... Он научился презирать жизнь и ценить смерть... это многое значит... Это единственное, что не сломало его до конца сейчас, и не позволит сломаться потом. Он прошел через слишком много боли, и не тебе равняться с ним, Мастер... В его душе - ненависть и желание жить ради нее... хотя бы ради нее... Ты должен отпустить его.
-Отпустить? Ты хочешь, чтобы он сбежал? - лицо палача нервно дрогнуло.
-Нет, я хочу не этого. Отпусти его и совсем скоро он станет стражем, воином, охотником, в конце концов Инквизитором... месть закалит его, а ненависть сделает сильнее. Он сам придет в Аккадемию, и там примут его. Поверь моему слову.
-Поверить слову? Что за ересь я слышу?
-Смотри же...
Я треском рванул тонкую ткань плаща, обнажив покрытое шрамами плечо, где особенно четко выделялся ровный шестигранный символ, выжженный каленым металлом.
-Ты... ты тоже раб...
-Да, я был рабом, таким же, как он, - молвил я просто, пряча уродливую печать от чужих глаз, - И знаю то, что он пережил. Я прошел его путем... или он моим... Неважно, суть от этого не меняется. 8 лет южных рудников, без солнечного света и ветра... 8 лет ада... но мне удалось сбежать... и все, что толкало меня на это - была месть. Добраться до тех, кто заковал меня в кандалы и бросил гнить... а самым простым способом добраться до них, была как раз инквизиция...
-Теперь я понимаю... - молвил палач и лицо его вновь приобрело хищное выражение. - Но ты не можешь всех равнять одной судьбой.
-Лишь тогда, когда желание смерти возобладает над волей к жизни начинается существование. Когда воля к жизни одолевает желание к смерти, начинается выживание, но так или иначе, просто жизнью, нельзя назвать ни то, ни другое. Поверь, я знаю, что говорю.
Сгусток боли отдавался во всем теле, стекая до самой груди, грязными желтыми подтеками, смешиваясь с кровью в жилах, входил зазубренным ржавым лезвием прямо в сердце. Я подавил в себе его вместе с презрением к самому себе. Боль пульсировала в венах, набухала, и казалось разрывала их изнутри. Я знал что это. Это был мой страх. Мой детский страх. Липкий и холодный страх... выжирающий все изнутри... Страх который я так тщетно старался топить в чужой крови... Непреодолимый страх перед гнетом и тусклой гнилью подземелий, едкий запах которых я запонил с самого детства... страх перед цепями и оковами... страх, в который я сознательно загонял себя каждой мыслью и мгновением проведенным здесь. В этой душной келье, которая так напоминала этот треклятый рудник...
Я поежился, последним усилием воли набросив на себя мраморную маску безразличия.
-Вот здесь втрое больше, чем тебе заплатили бы за его казнь, - я подбросил на ладони тяжелый мешочек с золотом, - Подпиши указ, мастер палач.
Палач сокрушенно покачал головой, перенимая кошель. Моя рука, повинуясь гиганскому усилию больше не дрожала.
-Ты же понимаешь, что сохранил ему не право на жизнь, а только право на существование...
-Понимаю. - мой голос не дрогнул. - Только скорее право на смерть, которую он сам себя потом обречет, хотя сам этого не понимает, если быть точным. И это не самое худшее, что можно оставить человеку. Поверь.
Рассказ из сборника "Дневник Сумасшедшего."