Зима. Мороз. Заснеженные сопки. Промёрзшая до дна речушка. Поверх бугрится наледь, парит вода на ней. По берегу теснится редколесье. Чёрные скелетообразные лиственницы и нарядные ели в снегу. Воздух не измучен цивилизацией: чист, прозрачен и свеж. Хрупка звенящая тишина. Случайный скрип двери, собачий брех и, тем более, человеческие матюги неуместны в природной идиллии как мухи в тарелке с борщом.
Геологический посёлок не велик – несколько рубленых домов и жилые вагончики. От леса присоседилась охотничья фактория. У чукчи, хозяина её, появилось наконец-то в доме электричество, да и снабжение товаром благодаря геологам стало оперативно иным. В домах - контора, квартиры для женщин и семейных. Клуб неказист, но украшен лозунгом - раритетом, привезённым парнями из развалин гулаговской зоны: «Самоотверженным трудом искупим вину перед родиной!»
Жизнь спокойная, на виду, в доверии друг другу, без всяких замков на дверях. У всех общая забота о работе, зарплате и тепле в жилище.
Павлик прилетел на базу летом, обжился и зимовал «в поле» впервые. Парень молодой, принадлежал к счастливой категории людей любопытных, деятельных, без блудливой риторики и был весёлым от жизни, которая в нём бурлила. Ладил со всеми, и все откликались ему добром.
Последний день декабря оказался для народа тягостным в раздумьях. Как и, главное, чем встречать Новый Год? Вопрос был актуальным, но ответ могли дать лишь только обстоятельства. Пурга замела перевалы в сопках, что даже вездеходу было не пробраться, но вертолет с праздничными продуктами обещан был чётко. Однако командиры на земле предполагают, а Господь в небе располагает. Начало смеркаться, регламент полётного времени катился к исходу. Вертушку ждать перестали. Но и не надеялся никогда народ на милость от природы, будни и праздники держали под своим контролем. В каждом вагончике, укромно размещённая за печкой во флягах и выварках выстаивалась бражка.
Однако новогодний подарок всё-таки свалился с неба. … Вертолёт услышали издалека. Всё население взбудоражено высыпало на площадку. Настроение поднималось как на дрожжах! … И вот он, винтокрылый «дедушка мороз», уже поднимает в посадке снежную бурю. Пилот, не останавливая винты, открыл дверь, прокричал: «Разгружайте махом, времени мало!»
Встали цепочкой. Коробки и ящики передавали из рук в руки в кучку поодаль. Оценивали попутно товар и количество. Шампанское, виноград, водка, колбаса, конфеты, пряники, болгарское ассорти солёных овощей … . Всё радовало души и было достойным Нового Года. … Лётчик прокричал: «С наступающим!» - и закрыл дверь. Винты закрутились с напряжением, машина дрогнула и «по-самолётному» умчалась в высоту.
Начались хлопоты по-настоящему праздничные. Продукты и питиё сносились в клуб. Топили печку, чистили полы, украшали ёлку чем придётся. Мужики тащили отовсюду столы, женщины их сервировали. Музыка гремела всеми возможными децибелами, души пели у всех и ждали романтических порывов.
Суматоха, наконец, улеглась. Женщины ушли прихорашиваться. Мужики разбрелись по вагончикам, «зарядили» печки сырыми дровами и собрались у самой лакомой фляги с брагой на морошке. Пили её из ковша по кругу без суеты, солидно, с самоуважением. Общая чара интимно сплачивала народ, связывала слова в плавное течение речи. Собрание оценивало дела дней минувших и загадывало, что год грядущий им готовит. Обсуждались охота, рыбалка, смаковался, конечно же, женский вопрос. Павлушка был, само собой, в гуще события, отцеживал через зубы ягоды, вставлял многозначительные реплики в общий разговор. Вскоре почувствовал в процессе пития, что становится ростом выше, кудрявей головой и что общество должно непременно оценить его растущий статус. Общество, где ты?
Перед новогодним заседанием все приоделись. Сняли свитера, в которых были сегодня, и надели те, в которых были вчера.
Застолье началось без всякой чопорности. Под простецкий вступительный тост: «Ну, давайте!» - оценили на зубок колбасу и водку. Осторожно дёргали виноградины из кистей. Пальцами ловили в блюде солёные овощи. Смаковали. Обменивались дегустационными выводами.
Из магнитофонных колонок мурлыкала музыка. Как без неё? Без неё никак! Беда лишь в том, что приелась она, стала фоновым шумом, не цепляющим за душу. Застолье вызревало традиционным образом, если бы в голове Павлушки не забродил азарт самоутверждения. Он оценил творческим взглядом тазик в углу под лавкой. Невзирая на протесты «стола», выключил магнитофон и стал вершить свою посудную фантазию.
Лохань стала грузинской дайрой и обрёла крылья в его руках. Музыкант взмахивал инструментом, выбивал дробь пальцами по эмалированному днищу, азартно пританцовывал кругами с коленцами, вскрикивал как от укуса комара, «ас-с-а!». … Танцевал, но и поглядывал на женщин. Натальи, разлюбезной его сердцу, среди них, увы, не было.
Исполнитель покорил зрителей наглостью и естественно, что возник тост уже персонально за него. Павлушка был в ударе. Ещё бы, успех-то какой! Раскланялся вычурно. «Накатил» благодарственно рюмаху, изящно кинул в рот горстку винограда, следом кусок колбасы, шоколадную конфету и запихнул напоследок солёный огурчик. Все пялили на него изумлённые глаза: «Во даёт!»
А когда душевно заиграл пианист Ричард Клаудерман, азарт вытолкал Павлушку на очередной экспромт. Ничтоже сумняшеся проторенным фарватером выплыл лебедем в центр внимания.
Под волшебные звуки Ave Maria выписывал вензеля по залу. Это был уже не понятный всем Павлушка, а лицедей. Гримасничал, дёргал бровями зазывно. То щурил глаза в сладкой истоме, то страстно таращил их. … Махнул волшебно ногами, и мешавшие процессу валенки разлетелись по углам. Вальяжно в пластике движений опустил штаны. … Двумя пальчиками удалил с ног шерстяные носки с кокетливыми дырками на пятках, а хэбэшные сползли сами шагреневой кожей. … Оставшись без одежд, Павлик набирал воздух в лёгкие, пыжил телесную фактуру а-ля сушёный Геракл, собирал в комки сухолядые мышцы, становился выгодными ракурсами для зрителя. Персонально женщинам строил глазки с томной поволокой – «бери меня, в моей душе страстей мильтёны!» И видели все, и понимали все, как беззаветно отдавался он народу! … А вот Натальи среди них так и не было.
Благодарная публика неистовала. Мужики довольно ржали. Женщины радостно визжали, совали в плавки стриптизеру призовые карамельки.
Успех и хмель кружили голову. В животе конфеты с колбасой выясняли отношения, а брага воевала с водкой. Стриптизёру требовалась оценка своего самочувствия за углом клуба. Накинул полушубок, запрыгнул в валенки и скоро был уже там.
Когда скорбно раздышался, с досадой подумал, что в то время когда он блистал в народе и мучил свой желудок экстремизмом, Наталья наверняка сидит у зеркала. Это было уже душевным дискомфортом, и напрашивались справедливые меры.
Прикрывая голые колени полушубком, поспешил к её дому. Семенил валенками по тропе и понимал, что без красивого поступка стучаться в дверь возлюбленной негоже. Идея родилась попутно.
У фактории стояли привязанные к дереву олени. В нартах спал ребёнок в кукуле. Хорошая штука – спальный мешок из оленьей шкуры! В окне дома горел свет, видны были курящие за столом чукчи.
Павлушка отвязал одного рогача и потащил за собой на поклонение Натуське. Вот сюрприз-то будет! … Хозяйка на стук в дверь не откликнулась. Нет дома, значит. Бросать добычу? … Ну, уж нет! Павлик за собой потянул его в дом. Олень ошалел от непонятного насилия, упирался, затравленно хоркал. Рогами как штурвалом Павка развернул ему голову поперёк и дёрнул на себя. … Всё, олешка в сенях! Далее продвигать его разумно не стал. Скотина – она и есть скотина. Не дай Бог, оконфузится со страху, натворит дел в жилище.
А в комнате тепло, играл музыку приёмник, на печной плите стоял с краю горячий чайник. Хозяйка, значит, где-то рядом. Павлушка налил кружку кипятка, нашёл заварной чайник, пристроился в углу на топчане. Скукожился в полушубке. Грелся, цедил «с таком» чай, прислушивался к событиям за дверями. Незаметно для себя сомлел в тепле и задремал.
Очнулся от звука курантов. В шубе стало жарко, тело истекало потом, конфеты растеклись в плавках и склеили всё содержимое.
На столе стояли фужер, банка ассорти и записка. «С Новым Годом! Пей рассол. Рассол в банке. Банка на виду. Я в клубе».
Стало очевидным, что обстоятельства не на его стороне. Куранты били положенные двенадцать раз. Павлушка поднял хрусталь, поздравил присутствующих с Новым Годом и пожелал всем Нового Счастья. Выпил фужер рассола. … Господи, какой напиток! Не закусывая, выпил следом второй.
Голову обмануть рассолом можно, а вот склеенные аксессуары в трусняке только что не скрипели в липкой кабале и настойчиво требовали свободу. Логика жизни требовала поступков и реабилитации. Вывод напрашивался сам. Праздничная баня протоплена была жарко. Вода осталась наверняка. Вперёд и с песней!
Павлушка выбрался в сени. Всё так же горела лампочка, но оленя не было, у порога валялся обломок рога. В раскоряку зарысил в баню, придерживая руками сладкие принадлежности. А уж когда разбираться стал с ними в тепле, воде и мыльной пене, то основной инстинкт настойчиво стал шептать ему о первейших радостях жизни. Желание оказалось в наличии и козыри для этого в руках.
Чистый телом, бодрый духом, возбуждённый оптимизмом и красивыми желаниями, Павлушка вылез на крылечко. Хорошо-то как! А погода?! А праздник?! … В тишине женский голос аукал его, Павлика. Голосочек был узнаваем, и были в нём заложены все прелести жизни, конца которой и не видно.
Но, конечно же, нашлось, кому изгадить его медовый настрой. Как без этого?! … Поселковая псина от скуки облаяла полуночный субъект, приспешницы сбежались сразу же. Подгоняемый шумной сворой собак, Павлушка мчался из бани в клуб навёрстывать упущенное. Прыжками преодолевал сугробы и орал: «Э-ей-ей хали-гали!»
Новогодний казус? … Да важно ли это?! Важна примета, если год по иронии судьбы начинается с бани, то в этом заложена своя предначертанная изюминка. С Новым Годом! С Новым Счастьем!