ч .4
Отречение Шагин-Гирея
В этой части, уважаемый читатель мы приступаем к рассмотрению главного события, приведшего к окончательной ликвидации Крымского ханства с политической карты мира.
И случилось это событие 8 апреля 1783 года, когда императрица Екатерина II обнародовала манифест, возвещавший о присоединении Крыма к России.
Бывшему Крымскому хану Шахин-Гирею ею же было предписано покинуть полуостров и поселиться в городе Калуге.
Но вот при изучении этого события, мы поступил вопреки традиционной трактовки этого события.
Ведь все российские историки в любой своей работе на эту тему, в угоду официальной точке зрения, собирают вначале доказательства, обосновывающие это решение Екатерины II, а уже потом пересказывают, как им выгодно текст самого «Манифеста».
И поэтому, я поступлю наоборот. Вначале мы уважаемый читатель познакомитесь с полным текстом манифеста, а уже потом мы рассмотрим с опорой на конкретные исторические документы и свидетельства очевидцев, события с 1780 по 1783 года, которые могли явиться первопричиной аннексии Крымского ханства Российской империей.
Манифест о присоединении Крыма к России
О ПРИНЯТИИ ПОЛУОСТРОВА КРЫМСКОГО, ОСТРОВА ТАМАНА И ВСЕЙ КУБАНСКОЙ СТОРОНЫ ПОД РОССЙСКУЮ ДЕРЖАВУ
8 апреля 1783 года
В прошедшую с Портою Оттоманскою войну, когда силы и победы оружия Нашего давали Нам полное право оставить в пользу Нашу Крым, в руках Наших бывший, Мы сим и другими пространными завоеваниями жертвовали тогда возобновлению доброго согласия и дружбы с Портою Оттоманскою, преобразив на тот конец народы Татарские в область вольную и независимую, чтоб удалить навсегда случаи и способы к распрям и остуде, происходившим часто между Россией и Портою в прежнем Татар состоянии.
Не достигли Мы однако ж в пределах той части Империи Нашей тишины и безопасности, кои долженствовали быть плодами сего постановления.
Татара, преклоняясь на чужие внушения, тотчас стали действовать вопреки собственному благу, от Нас им дарованному.
Избранный ими в таковой перемене бытия их самовластный Хан был вытеснен из места и отчизны пришлецом, который готовился возвратить их под иго прежнего господства. Часть из них слепо к нему прилепилась, другая не была в силах противоборствовать.
В таковых обстоятельствах принуждены Мы были для сохранения целости здания, Нами воздвигнутого, одного из лучших Наших от войны приобретения, принять благонамеренных Татар в Наше покровительство, доставив им свободу избрать себе на место Сагиб-Гирея другого законного Хана и установить его правление: для сего нужно было привести военные силы Наши в движение, отрядить из них в самое суровое время знатный корпус в Крым, содержать его там долго, и, наконец, действовать против мятежников силой оружия; от чего едва не возгорелась с Портою Оттоманскою новая война, как то у всех в свежей памяти. Благодарение Всевышнему!
Миновала тогда сия гроза признанием со стороны Порты законного и самовластного Хана в лице Шагин-Гирея.
Произведение сего перелома обошлось Империи Нашей не дешево; но Мы, по крайней мере, чаяли, что оное наградится будущею от соседства безопасностью. Время да и короткое воспрекословило, однако ж, на деле сему предположению.
Поднявшийся в прошлом году новый мятеж, коего истинные начала от Нас не скрыты, принудил Нас опять к полному вооружению и к новому отряду войск Наших в Крым и на Кубанскую сторону, кои там доныне остаются: ибо без них не могли бы существовать мир, тишина и устройство посреди Татар, когда деятельное многих лет испытание всячески уже доказывает, что как прежнее их подчинение Порте было поводом к остуде и распрям между обеими Державами, так и преобразование их в вольную область, при неспособности их ко вкушению плодов таковой свободы, служит ко всегдашним для Нас беспокойствам, убыткам и утруждению войск Наших.
Свету известно, что имев со стороны Нашей столь справедливые причины не один раз вводить войска Наши в Татарскую область, доколе интересы Государства Нашего могли согласовать с надеждою лучшего, не присвоили Мы там себе начальства, ниже отомстили или наказали Татар, действовавших неприятельски против воинства Нашего, поборствовавшего по благонамеренным в утушение вредных волнований.
Но ныне, когда с одной стороны приемлем в уважение употребленные до сего времени на Татар и для Татар знатные издержки, простирающиеся по верному исчислению за двенадцать миллионов рублей, не включая тут потерю людей, которая выше всякой денежной оценки; с другой же, когда известно Нам учинилось, что Порта Оттоманская начинает исправлять верховную власть на землях Татарских, и именно:
На острове Тамане, где чиновник ее, с войском прибывший, присланному к нему от Шагин-Гирея Хана с вопрошением о причине его прибытия, публично голову отрубить велел и жителей тамошних объявил Турецкими подданными;
То поступком сей уничтожает прежние Наши взаимные обязательства о вольности и независимости Татарских народов;
Удостоверяет Нас вящше, что предположение Наше при заключении мира, сделав Татар независимыми, не довлеет к тому, чтоб чрез сие исторгнуть все поводы к распрям, за Татар произойти могущие, и поставляет Нас во все те права, кои победами Нашими в последнюю войну приобретены были и существовали в полной мере до заключения мира;
И для того, по долгу предлежащего Нам попечения о благе и величии отечества, стараясь пользу и безопасность его утвердить, как равно полагая средством навсегда отдаляющим неприятные причины, возмущающие вечный мир между Империями Всероссийскою и Оттоманскою заключенный, который Мы навсегда сохранить искренно желаем, не меньше же и в замену и удовлетворение убытков Наших решились Мы взять под державу Нашу полуостров Крымский, остров Таман и всю Кубанскую сторону.
Возвещая жителем тех мест силою сего Нашего Императорского манифеста таковую бытия их перемену, обещаем свято и непоколебимо за Себя и Преемников Престола Нашего содержать их наравне с природными нашими подданными, охранять и защищать их лица, имущество, храмы и природную веру, коей свободное отправление со всеми законными обрядами пребудет неприкосновенно; и дозволить напоследок каждому из них состоянию все те правости и преимущества, каковыми таковое в России пользуется; напротив чего от благодарности новых Наших подданных требуем и ожидаем Мы, что они в счастливом своем превращении из мятежа и неустройства в мир, тишину и порядок законный потщатся верностью, усердием и благонравием уподобиться древним Нашим подданным и заслуживать наравне с ними Монаршую Нашу милость и щедроту.
Цитируется по: Полное собрание законов Российской Империи, Т. XXI, №15.708.
Присоединение Крыма глазами очевидца (записка И.М. Цебрикова)
Теперь, зная текст «Манифеста» мы теперь можем выделить из него ключевые моменты и потом их самостоятельно проанализировать. А их этих ключевых моментов, собственно два:
п. 1 убийство посла Шагин - Гирея неназванным турецким военноначальником на о.Тамани.
п. 2. объявление этим же не зазванным турецким военноначальником, всех жителей о. Тамани турецкими подданными
А теперь давайте призовем первого нашего свидетеля. Это Иван Цебриков.
Он очевидно по поручению своего начальства находясь в г. Харьков. 20-го декабря 1784 года издает публичный документ, в котором наверно впервые в российской истории обосновываем сам факт аннексии Крымского ханства.
И называется этот документ как «Справедливыя действы при врате Крыма в Таврике 1783 года»!
Справка об авторе. Цебриков Иван Максимович (1747 г.р.) - из слободских казаков. Служил при Румянцеве и Щербинине. С 1807 г. статский советник.
И вот, что пишет И. Цебриков, как непосредственный очевидец событий 1782- 1783 годов Читаем внимательно этот документ держа в уме п.1и п.2 , легшие в основу решения Екатерины Второй о присоединении Крымского ханства.
«23-го его светлость генерал-аншеф князь Григорий Александрович нынешний фельдмаршал Потемкин, доехавши до Петровской крепости, посещал хана и много наедине беседовали относительно дел, спряжение имеющих о Портою и татарами, а при том Шагину советовал, дабы по приведении в порядок крымских дел будущею весною побывать и на Кубане, чтоб и тамошния народы персонально привесть в лутчее состояние.
После чего князь уехал в Санкт-Петербург, а хан 28 сентября при приставе генерал-майоре Самойлове, в препровождении Вятского и Копорского полков, и с министром выступил в марш к Перекопу, в продолжении котораго во всем, яко владетелю, почтение сохраняемо было, и он, взирая пристально на порядок и дисциплину войск, утешался, что время и случай, хотя оными подает средство на отмщение врагам!
Шествуя степью, чрез две недели достигли Кизикермана. Хан с препровождавшими полками расположился лагерем по левую сторону Днепра. На другой день из Кизикермана посещал его корпусной командир генерал-порутчик граф Дебалмен, тут явился магометанской религии и канцелярии советник Рудзевич, котораго пред тем хан прилежно от генерала-фельдмаршала графа Петра Александровича Румянцова-Задунайского требовал, но Рудзевич упредительно по соизволению самодержицы отослан в команду князя Потемкина и определен в октябре месяце для переводу к графу Дебальмену. Вскоре узнано, что господин Рудзевич от князя снабден по неизвестной материи секретным ордером.
Из Кизикерманского лагеря министр высочайшему двору обо всем от 14 октября доносил. По исправлении же обоза и по переправе чрез Днепр корпуса граф Дебальмен, умножив для хана конвой, с корпусом достигли к Перекопу.
Тут, простояв двое суток, вступили по ту сторону Перекопа, а по роздыхе чрез три дни пошли без всякаго от татар препятствия внутрь полуострова, достигая назначеннаго у речки Карасевки урочища Бейди-Дермен называемаго.
По дороге сельския жители хану, которые обреталися в селениях, кланяясь, предавали себя его покровительству, и нигде ни от кого сопротивления не было. По прибытии на то урочище все войски расположилиоя лагирем, и фуражем, у татар забираемым, весьма были довольны.
Корпусной командир, пребывая тамо две недели, наряжал партии для престижения неразошедшихся татар по домам и за солтаном Халымом, не хотевшем Шагину покоритца.
В Бейди-Дермене премногое количество народа, являясь хану, с покорностью испрашивали прощения, и тогда ж многим даны охранительныя листы.
Чрез несколько дней во многом числе явилось чиновников, прося у Шагина помилования, но он лично ни с адним не говорил, не допущая их к себе, а всех, равно и чернь, отсылал на распоряжение к вышепомянутому советнику Рудзевичу, в чаянии, как он давней его друг, существом при разбирательстве людей попечетца о его пользе, и ни чего и из чести не уронит.
Тамо господин Рудзевич каждаго дня окружен был множеством крымцов, распоряжая ими; распоряжал он и политическими делами, донося обо всем графу Дебальмену. Вскоре из чиновных человек до 20-ти взяты под ханской караул, а 4-ре ширинския старшины, ширинского Джелал Бея дети, Сеит Шах и Мегмет Шах мурзы, Султан Мамбет мурза и Ниет Шах мурза под российскую стражу.
Следуя всемилостивейшему самодержицы повелению о пощадении повинную приносящих, господин Рудзевич особливо последних 4-х человек уверял в покровительстве корпуснаго командира, чем они весьма ободрены были, ибо хан зело гневался на Сеит Шаха; но из тех, кои отданы под стражу ханскую, ни адин ни против российских войск, ни же хану противными не оказались, а все с раскаянием и покорностью явились Шагин Гирей хану.
На урочище Бейди-Дермене известно стало, что господин Рудзевич снабден от князя Потемкина секретным ордером, чтоб он, войдя при корпусном командире в Крым, по усердию и присяге к империи, испытал у крымцов мысли, могут ли они предшествовать отзывом и желанием в российское подданство, и протчее из чего бы завесть дело, и потому бы время от времени его светлости доносил».
Как сам видит читатель, что никто из крымских татар что жили в Крыму или на о.Тамани не пытался бунтовать против Шагин - Гирея, а наоборот все ему присягали.
В то же время российский дипломат Рудзевичу уже тайно выполнял распоряжение Г. Потемнкина о зондировании настроения крымского - татарского народа в случае если Россия объявит о взятии их в свое подданство!
Но читаем далее:
«Господин Рудзевич, получа толь немаловажную доверенность о присоединении крымцов к России, произшедшую единственно по поводу взятой в Керче скаски, сперва открыл об ней командующему графу Дебальмену, а потом вскоре узнал и находящейся для письма при хане порутчик Кираев, коему господин Рудзевич доверял писать по оной и донесении князю Потемкину.
Господин Кираев довольно из слухов и дел знал кондуит господина Рудзевича, по некотором времени открыл посланника секретарю, и как обоим им не неизвестно, коль Рудзевич чрез всю жизнь, обретаясь при министерских разных дворов делах, во всех частях шутлив, то оба стали в разсуждении толь нежной доверенности примечаеть, надеясь что крымцы с охотою соглашатца к России в подданство, лишь бы лишитца власти Шагиновой, и лишь бы прямо поведена была Рудзевичем исполнительность доверенности.
Сказано выше, что хан чиновников и всю чернь обращал для всяких дел к господину Рудзевичу, а c сим во всем по приверженности к хану участвовал капитан Ибрагимович, племянник и однозаконник Рудзевича.
Они оба, храня хану усердие, вскоре о той господина Рудзевича порученности доверенной и о всем намерении князя Потемкина ему открыли, не скрыв и совету, князем хану в Петровской крепости преподаваемаго об отъезде к нагайцам, дабы чрез то удобнее привлекать крымцов в подданство.
Что все Шагин узнав, то есть высочайшего двора противныя его власти предприятия, все силы, рачение и достатки, при пособии господина Рудзевича употреблял ко опровержению оных.
Они же оба, довлетворя по однозаконству и протчему, во всех предприятиях хана, обнаруживали его поношением, чем бы сокрыть тайную к нему преданность».
А теперь уважаемый читатель будьте внимательны.
Далее идет сам рассказ о том кто, кого и почему казнил и как это событие повлияло на решение императрицы Екатерины Второй о низложении хана Шагин-Гирея.
« 15-го ноября из Бейди-Дермана корпус пошел на квартеры в город Карасубазар, куда вступивши 17-го граф Дебальмен, министр и господин Рудзевич заняли квартеры в оном городе, а хан расположился за 10 верст от города в деревне Сеит Шаха, называемой Катаршасарай.
Арестные Сеит Шах с братом и другими двумя под российскую стражею привезены в город, и так же повторено им высокое покровительство, и что они спасены будут, а протчия 20, как бы прямыя бунтовщики и непокоривыя власти в Катаршасарай отправлены под строгой ханской караул, куда незадолго привезен и вышепомянутой Халым Гирей Султан, пойманной у пролива Чернаго моря, и отдан под стражу.
Тогда отнюдь нихто не знал кроме хана, Рудзевича и Ибрагимовича, что с теми арестантами воспоследует.
Живя в Карасубазаре в декабре Сеит Шах часто ночью с тремя своими товарищи хаживал к Рудзевичу, просили о спасении от руки хана, и гоcподин Рудзевич наисильнейше их обнадеживал покровительством.
Рудзевич, производя различие действ, понаружествовал, и в исполнение секретного ордера князя Григорья Александровича, с тем Сеит Шахом и его товарищи о подданстве имел разговор, что они внимательно принимая, охотно обещались весь народ наклонить, прося прилежно Рудзевича, естли де так угодно самодержавству, то б дать им писменное в том уверение, что такое предложение крымцам в самом деле есть и будет угодно Ея императорскому величеству сильной их покровительнице, о каковом с теми мурзами трактовании.
Рудзевич доносил от 6-го декабря и князю, казав оное графу Дебальмену и протчим из генералов и действительно уверил, якобы и отправил в столицу с подполковником Неплюевым. Затем помянутыя трактовавшия 4 мурзы сильно был уверены, что останутца живы, сколь бы хан ни старался уже к их истреблению.
Хан, пребывая в Катаршасарае, в декабре послал по всей области повелении, о прибытии от каждой деревни по два человека старшин мулл и из других лутчих людей для обличения преступников в их противу него и области поступке, что все делано секретнее.
Прежде собрания господин Рудзевич будто смущался в неполучении резолюции на свои с Неплюевым донесении, не преставая на письме и словесно поносить хана, а Шагин, знавши о скрытом его усердии, спешил, под предлогом закона о судопроизводстве и сочинении приговора к осуждению преступников.
Ко всему тому граф Дебальмен одержим был жестокою болезнью, а посланник Веселицкий, получа отзывной рескрипт, дело ж о подданстве от него быв сокрытым, ни во што не вступался, да ни хто его о приговоре и не предварял, хотя капитан Ибрагимович, им определенной для таковых случаев, при хане находился.
Словом, все служило удобием Рудзевичу и Ибрагимовичу для одержания Шагину мнимой полезности, и они внутренне тешились, что удавалось как лутчаго прима без трудностей играть.
К 20-му числу стеклось в Катаршасарай до трех тысяч человек.
Последующия дни все то уборище смыкалось к домыку, где хан пребывал, но как еще приговор содержавшимся под арестом старшинам не совсем сделан, то народ для удобнейшаго прокормления лошадей разъезжался по деревням ближайшим.
25-го оказано, что хан Шагин Гирей, их государь, будет судить собственно законом Бога и народним правосудием тех преступников за изгнание его, и за то, что область ими приведена к крайнейшему раззорению, чрез что принужден он паки просить российской помощи для усмирения бунтующих, что есть тяжество народу в разсуждении продовольствия фуражем; наконец, сказано, что Шагин хан сам себя при посредстве Сеит Гассана эфендия (своего фаворита) тому же собрания суду и закону предает.
Народ, выслушавши все, разашолся восвоясы, и подтверждаемо было, дабы каждаго дни раньше собирался к окончательному решению.
Граф Дебальмен все те дни быв болен и с постели не вставал. Участвующий в действах хан, Рудзевич и Ибрагимович никому о намерениях не говорили.
Министр, давши в Керче Шагину с высочайших рескриптов списки о пощаде покорных, и не мыслил, чтоб он не последовал толь благим самодержицы советам. Многия думали, что Шагин собранием уличит только преступников и пометит или ссылкою по деревням, отрешением от должностей, либо улича грозно, после даст милостивое прощение. Но Рудзевич и Ибрагимович совершенно ведав о всем, чтились сентецию приговора от всех скрыть.
С 26-го каждые три дни народ стекался в Катаршасарай, где нарочито в отведенном дворе было cудопрение.
Винные из чиновников, кроме cултана Батыр Гирея и cултана Арслан Гирея, братьев Шагиновых, и Батырова сына Шагама, тамо же все находясь при страже, голоса и мнения слышели; тамо вопросы полными клики народу, разделявшемуся на кучи, предлагались о бешлеях, сеименах, их одеянии и новой монете, о новых заведениях и о протчем; и когда все то в пользу отечества делано, виновен ль Шагин Гирей хан? и противно ли то закону?
Народ кричал: "нет"! Затем по порядку касалось о мятежниках.
Из них в первой день обвинены и присуждены к смерти, в том числе и Керченской округи Халым Гирей султан.
28-го народ подтверждал, что все мятежники повинны смерти, о чем и приговор читан, но в тот день по нежеланию собрания не выполнен, ибо прилежно наблюдаемо было, дабы выполнение приговора показалось от собрания, а хан с намерениями явился б чуждым казни, зделанной старшинам.
Собрание, хотя из некоторых потакав, что мятежники доcтойны по закону смерти, к коей присудил из духовенства главной начальник кадиаскер Абсюют, но не один человек не дерзнул бить, а только всех связали. После чего, расходясь, собрание предавало все на волю хана.
29-го декабря собрание стеклось. Говорено о приговоре и винах.
Тут вскоре увертливо привмещены в собрание ханской службы бешлеи, предварительно настроенные к начальному поводу в побитии преступников. И так поведши из двора старшин, осужденных преступниками, а именно cалтана Халыма, ширинского поколения мурз и молл 10 человек, и вне домыка, где хан пребывал, на прямом месте всех раздели.
Халым и все другия убеждали чернь о прощении, особливо Халым неробко выгаваривал, дабы опомнились, и из черни многия их из рук в руки перехватывали, не смея никто приступить к начальному убийству.
Но когда адним шпапом велено к зборищу приступить 30-ти донским казакам, то по долгом смятении, адин из бешлеев, взявши камень, сперва бросил в голову Халыма, а потом и зборище, тем поощрясь, в 12 часу днем всех 11-ти человек насмерть побили. Халымов труп публично татара похоронили в городе Карасубазаре.
В те дни, как приговор читан и экзекуция происходила, господин Рудзевич немог простудою.
Того ж 29-го Ибрагимович пополудни часу в 8-м,приехавши в город, о убийстве повестил корпусному командиру графу Дебалмену, а после, явясь, и к посланнику Веселицкому, у коего случились его секретарь, регистратор и сторонних офицера 4-ре; по комплименте от хана, проговорил сими словами:
"у нас, ваше превосходительство в Катаршасарае была экзекуция, и бездельники истреблены", министр: "какия?", "Халыма cултана и других 10-ти ширинских мурз (ширины в Крыму первое поколение и всегда имели право брать за себя ханских дочерей и придворные чины имели) собрание, осудя на смерть, само собою побило каменьем и чем хто ни попал, и поверите, ваше превосходительство, что так после вся чернь с веселостью разошлась, как бы из свадьбы".
Посланник: "што ж из того выйдет?"
Бывшия у министра, приустав, дивились о толь нечаянном произшествии, и Ибрагимовичу говорено:
"Вы, Юсуф Степанович (имя его), помните высочайшия рескрипты, читанныя при вас хану в Керче августа в 31 день о человеколюбии и щадении повинную приносящим, и его светлость хан обещался по тому согласовать, но его превосходительство доныне не был как о намерениях, чем кончитца собрание, ни же о приговоре, известен".
Отвечал: "Право ваше превосходительство! и его светлость не думал, чтоб так чернь осерчала, да разсудите, доколе и ей терпеть".
Устныя речи Ибрагимовича для того внесены, что он произносил с препинанием, следственно, и с величайшим совести угрызением.
Посланник назавтрее хотел взять аудиэнсию, но занемог, а статца может, и так мыслил, что надлежало корпусному командиру более иметь в таковом произшествии участия, как та казнь, шла под штиками российскаго оружия, самодержицею употребленнаго единственно на защищение хана и собственнаго прерогатива.
Судопроизводство не умолкало и в 31 день декабря три мурзы таким же образом убиты.
Кадиаскер Абсюют эфендий по приговору лишен достоинства.
И другия два судьи. Сверх того собрание, осудя законом к смерти, препоручив на волю хана главного муфтия; сей оправдился.
Таманских 18 человек узденей, все они в генваре месяце наказаны в Катарша-сараи, и многим уши отрезаны. Бахчеcарайского и Кефинского каймаканов. Последний был стар и разумен; по воле хана задавлен, а министру сказано, что услышавши экзекуцию, cпугалcя и умре. Да и протчия каймаканы отдаваны на суд и волю хана.
Приговор о всеобщих преступниках не миновал привместить к равномерному осуждению и вышеобъявленных ширинского поколенья 4-х мурз, трактовавших с Рудзевичем о преклонности всех крымцов в российское подданство, кои взяты и отвезены в Катаршасараи.
При взятьи в Карасубазаре в повоску просили господина Рудзевича о неотправлении к хану, а сокрыть их под тем покровительством, которое им не адиножды обещано. Господин Рудзевич и тогда не оставлял уверять, что живы будут, что посылка их в Катаршасарай единственно для народа, что, дав слово, граф и он не вредны будут; при всем том с российской стороны и политика де требует, чтоб они все на время к хану явились. В такой суспиции духа и те 4-ре человека из-под стражи российской отвезены, и лишь из города выехав, взяты под татарской караул.
Хан более всех ненавидя Сеит Шаха, не предав публично смерти, а по совету сослал всех их в сылку в Бахчисарай в Жидовскую крепость, куда следуя, на дороге Сеит Шах задавлен, другой в крепости умре, два же содержались тамо живы.
Господин Рудзевич, действуя одною наружностью, в донесениях князю Потемкину от 6-го декабря о трактовании с теми 4-мя мурзами, коих также предал на равномерное смерти осуждение, все рачение употреблял к затмению возчатаго князем о подданстве прознаменования, ибо после ни с кем уже он об оном и не говорил, и донесений, хотя пред всеми об оных оглашал, к князю ни чрез кого не отправлял, в неполучении которых и писмоводитель князя Потемкина господин полковник Попов (26) письмами его Рудзевича извещал; при отъезде ж его, Рудзевича в Белоруссию к князю Потемкину, все те донесении порутчиком Кираевым увидены в его сумке запечатанными».
Как, сам видит читатель, ни о каком отрытом мятеже со стороны самых крымских татар или же о появлении на Таманском полуострове турецких военных отрядов приводивших его жителей в подданство Османской империи речь не идет.
А речь идет о том, что крымский хан Шагин-Гирей достоверно уже зная о планах лишения его власти и присоединения Крыма к России стал проявлять самоуправство и казнить тех своих поденных которых очевидно посчитал возможными приемниками на свое место!
Такие действия Щагиг-Гирея естественно вызвали резкое неудовольствие в Санкт-Петербурге и очевидно ускорили решение о присоединении Крыма к России.
Используя при этом очевидно массовое неудовольствие методами правления Щагин-Гирея со стороны остальных татарских султанов и мурз.
Но читаем свидетельство очевидца далее:
« Посланник, видев убийство старшин в противность монаршей воли, уведомил о том от 11-го генваря 1783 году вице-канцлера графа Ивана Андреевича Остермана.
Порутчик же Кираев с терпением смотря на все Рудзевичевы в делах обороты, имев у себя журнал донесениям о трактовании с 4-мя мурзами и о протчем, отважился обо всем донесть в Могилев князю Потемкину, а министра секретарь, не тронувши ни чьей чести, обстоятельно повестил Ея императорскаго величества кабинета генерала Александр Андреевича Безбородко (27). И все те извещении по имянному соизволению обращены на усмотрение князю Потемкину.
Хан, истребя под предлогом закона всех противушествовавших его намерениям, утешался, что время, от него ни чего не скрыв, поблаготворило.
Уповал он, что высочайший двор о подробности произшествия не будет сведом, а, хотя бы о чем и уведал, надеялся, что Рудзевич все загладит.
Приметно, что он после того часто придворную соболью шубу и брилиантовой перстень нашивал, что весьма с изредка употреблял; приезжавших же к нему из генералов, штап и протчих офицеров изрядными вещьми дарил, и все хана Шагина и в такой его строгости оправдывали.
Шагин пребывал в восторге до двух месяцев, пока высочайший двор известился о судопроизводстве и убитых старшинах.
Вскоре по тому даны князю Потемкину повелении, а в марте 1783 года хан и граф Дебальмен получили от него имянем самодержицы повелении, что хан несоответственно Ея человеколюбию с покорившимися ему поступил, и ежели затем не воздержитца и не станет следовать Ея советам, то самодержица удалит от него покровительство.
Протчих старшин, содержавшихся под его стражами, увольнив, распустить по домам, а братьев его султанов - Батыра, Арслана и Батыроваго сына Шагама или Селима содержать под политичным российским караулом, производя довольную всем им по их состоянию пищу.
Тогда освобождены из Бахчесарайской крепости Сеит Шаха удавленнаго брат Мегмет Шах и другой, а четвертой их узник в крепости незадолго пред тем умре, без сумнения азиатскою смертью.
Вскоре затем приписуемыя многими хану похвалы умолили, в совершенстве обнаружась Рудзевича и Ибрагимовича содействы, и Шагин в конце марта опознал, что все тайныя деяния под предлогом закона в истреблении старшин.
Ея величеству учинились известными, внутренне уверясь, что Ея сердцу таков поступок не показался приятным, и главнеише опечалило его удаление монарша покровительства, ввергнулся в сильныя безпокойства, отягощающия в вышней степени душу».
Ну и раз так, то в Санкт-Петербурге решили действовать наверняка!
И вот что было далее….
« Ко всему тому прибыв в Карасубазар 7-го апреля на место министра Веселицкаго надворной советник Лашкарев, в 8 числа ночью имел у хана аудиэнсию.
И как и в его инструкции поведено в разсуждении эксекуции с притвержением о воздержании впредь от строгостей хану припомнить, то найвящше ввергнут он в размышлении, познавал в лишении себя всемилостивейшей его покровительницы милостей.
С того 8-го числа не допущал к себе никого дней с восемь и нихто не мог знать до чего приведет его толь тесная суспиция духа.
В те дни распущал свои мысли повсюду, главнеише приостанавливался он с ними у российской самодержицы, прочих потентантов, признававших его по Ея воле и настоянию владетелем над татарскою вольною областью.
Досягал Порты не доброжелатенаго ему министерства. Друга своего вышепомянутаго Гаджи Али паши, обещавшаго ему верность, усердие и поспешествовать его славе и утверждению.
При всем том, видя противуборствование, какое он из всех сил употреблял на уничтожение системы о подданстве не удачно и без перевесу, что крымцы его не любят, и что особа князя Потемкина была неприрывным превозможением его намерениям в возвышении прежнем Аличингизкой фамилии и лутчему возстановлению упадшаго роду татар, не обретал пути в порядочном властвовании народы и более узнав судьбу cвою к низу во всех действах клонившую».
А вот и истинные причины и начало пока еще негласной отставки хана Шагин-Гирея:
«Всем тем заботясь, хан от 8-го до 16, а 17-го числа апреля прислал он к корпусному командиру графу Дебальмену и министру Веселицкому письма, в коих отозвался, что он по обстоятельствам времени слагая с себя ханство, от правления совсем отказался, и чтоб до него по делам уже не касались, а испрашивали, что надобно, у дивана членов.
На сем приостановясь, можно приметить, что Шагин не нерезонно с 8-го апреля томился.
Чувство предваряло о перемене жребия его и татар, толь в Европе неожиданнаго, ибо в тот 8 день апреля 1783 о присоединении к России Крыма, острова Тамани и Кубанской стороны со всеми четырьмя ордами манифест состоялся.
Последующия два дни посланник Веcелицкий и резидент Лашкарев, не знавши, что князь Потемкин прилагает рачение о присоединении к России Крыма, будучи у хана испрашивали, какая притчина его вдруг побудила явить свету немаловажную премену при толь высоком самодержицы покровительстве, отказываясь публично от ханства?
На что премногую аллигорию говорил, а после, когда приметив из виду министров, что он будто бы с какого к дальнему заключению умыслу то сделал, тогда их уверевши cказывал, что он одиножды отказавсь пред народом и правительством от правления, никогда не намеревает воспринять онаго.
Министры ему предлагали, что Ея императорскому Величеству сильной его покровительницы таков поступ удивительным покажетца?
На што с твердостью Шагин прослезившись сказал, что стекшияся обстоятельства побудили его от правления отказатца, и отнюдь не возжелает уже той власти принять, с чем их и отпустил. Посланник и резидент возвратясь в город, донесши обо всем высочайшему двору и князю Потемкину в Могилев, ожидали резолюции.
Высочайший двор, получа о том донесении, дал повелении князю Потемкину.
По следствию чего первых чисел майя Веселицкий, отправясь в Киев в каманду графа Петра Александровича, а резидент Лашкарев получил того ж месяца от князя Потемкина ордер, что татарская область непременно вскоре присоединена будет ко всероссийскому самодержавству, что хранил бы в сокровеннейшей тайне, и чтоб Шагину не предлагал уже о восприятии паки ханства, а коль можно удалял бы советом от онаго. Тогда открылось, что не у места было контрирование в опровержении системы поведшей о осени 1782 года.
Майя, июнь месяцы умножали в полуострове войски.
Между тем весною князь Потемкин, прибывши в Херсон, прислал к хану полковника Львова с письмом и словесным отзывом, приглашая его в Россию, где по воле самодержицы принят и щасливо провождать будет жизнь.
Сверх того поведено графу Дебальмену и резиденту Лашкареву угаваривать хана на выезд в Россию. Он всем обещал скорой выезд, однако занемог, и под видом болезни хотел предпринять разныя действы.
Князь, желая хана выезду, безпрестанную имел с ним корреспонденцию, среди которой, обещав имянем всемилостивейшей государыни, ему пенсии каждого года по 200 тысяч рублей. На выезд же доставлено 50 тысяч. Хан на все отвечал снисходительно, обещался в скором выезде к Перекопу и в Россию.
После Шагин Гирей хан, ободрясь от уныния, употреблял под предлогом выезда и слабости разныя виды, показывающия действы пред советом, что чужд в предании отечества. Выше объяснено, что он ни к чему в жизни своей так не стремился, как зреть когда-либо дело рук своих совершеннее; то есть татарскую область в некотором блеске, и тем присвоит по примеру других государей себе славу, и по таковым его мыслям ни пенсия ни другия князя Потемкина обнадежении ему нужными и приятными не казались.
С начала июня, принимая лекарствы, уверив будто существенно за тем не выезжает, но он утверждал себя, чтоб и вовся не ехать, особливо не сделав наперед попытки к дальнему стремлению в сопротивлении; естли ж бы потом и выехать, чтился показать, дабы свет увидел, что выезд его есть принужденным, а не собственной его воле, и прогаваривал, что за удовольство вменил бы случившееся ему насилие, иначе же патентаты Европы сочтут его прямым предателем отечества и вновь утвержденнаго татарам бытия, что все умел, употребляя, скрыть.
Все то делал отказавшись от ханства, а потом собственным внушением довел, что крымцы многия просили его о принятии ханства и в адин день с такою же прозьбою.
Много женщин к нему притекало. Упражняясь хан в разных действах, непременно списывался он с анатольским Гаджи Али пашею своим другом, прося совета, чтобы предпринять в своих обстоятельствах?
Но по-видимому ни в чем не успел, ибо паша не захотел, примирясь с Портою, Шагину помочь, и тем, крайне огорчая Порту, входить в замешательство безпокойств;
Порте же Шагин всегда был противным, и она жребием его быв довольною, сожалела и сожалеет об одной невозвратной Крыма и орд потере, и что рог ея господствования над ними уничтожился.
Шагин, будучи в Катаршасарае, метавсь долго разсуждением, каким бы образом конечное показать противоборствование за Крым, всюды однако обретал непроходимыя притекания; узнавши ж о присылке в июне месяце манифестов в формальном присоединении Крымского полуострова, Таманского острова и Кубанской стороны к российскому самодержавству, неотступно требовал у князя Потемкина соглашения об отъезде на Тамань, где, как в уединенном с месте, поисправя здоровье, потом в Россию отправитца.
Такое желание хан утверждал непременным, и князь ему в оном не разсудил воспящать, зная что ничего не произведет противнаго, и хан вскоре отправясь на Таманской остров в город Тамань, откуда еще не непереписывался с Хажди Али пашею, и как сам проговаривал, отзывался и к неким европейским министрам в Цареграде обретающимся, объявив притчину, по коей принужден бросить свое начальство.
Но сидевши в городе Тамани с небольшой свитою до 9-ти месяцов, терпев во всем недостаток, не нашол по желанию дороги от судьбы ему неопределенной, но, наконец, употребленным чрез войски посредством, с которыми казался на Тамани сам корпусной камандир н генерал-порутчик Игельстром (30), весною вызван и Азовским морем прибыл в Таганрог - а отсель в Воронеж сего 1784 года июля 22 дня, где живя уединенно в загородном доме, получает пенсии в год двести тысяч рублей.
Из противоборствований хана и князя Потемкина видно, колико каждой защищал собственную славу, которой перетяжение суть силы судьбой и времянем определенныя. Взирая на такое произшествие, где усердие адной стороны, верности другой воспротивлялось, можно, в случаях представляя, острить в течениях протчих дел смысл, и распоряжать предлежащим упражнением, в справедливое похвалы и чести присвоение!
Харьков. 20-го декабря 1784 года. Иван Цебриков.
Цитируется по: РГАДА. Ф-1261. Оп. 1, д.2789, л.2-15. Подлинник.
Таким образом, мы видим, что все причины, названные в «Манифесте» от 8 апреля 1783 г. о как бы вынужденном для России присоединении Крымского ханства не имеют под собой никаких документальных свидетельств, ибо с 1780 по 1783 г. власть Шагин-Гирея держалась на русских штыках.
И если и были, какие то незначительные проявления недовольства Шагин-Гирем среди крымско - татарских правителей, то они быстро подавлялись русскими войсками и это не угрожало ни целостности Крымского ханства как формально независимого государства и тем более не являлось поводом для разрыва дипломатических отношений в Османской империей.
Но и хотя мы не сомневаемся в правдивости нашего главного свидетеля И.Цебрикова при описании им обстоятельств отрешения крымского хана Шагин - Гирея от власти, я как автор должен сказать, что многие происходившие в 1780-1783г. г. в европейской политике события ему просто небыли известными.
Хотя именно в них и заключается истинная первопричина аннексии Россией Крымского ханства.
И тут для дачи нового свидетельства, я приглашаю современного российского историка B.H. Виноградова, автора работы под названием «ДИПЛОМАТИЯ ЕКАТЕРИНЫ ВЕЛИКОЙ»
Справка: Виноградов Владлен Николаевич - доктор исторических наук, профессор,
главный научный сотрудник Института славяноведения РАН.
И вот что пишет В.Виноградов об истинных причинах отрешения от власти хана Шагин-Гирея:
«На наш взгляд, длительная, утомительная и дорогостоящая эпопея водворения на ханство нужного человека сама по себе свидетельствует о предпочтительности, в глазах Екатерины II и ее совета, мягкого варианта: установления своего доминирования в Крыму без прямого присоединения.
А. Фишер, автор монографии на эту тему, с некоторым изумлением отмечал: "Создается впечатление, что Россия искренне желала успеха новому независимому южному соседу". Екатерина явно не спешила с аннексией и удовлетворилась бы "дружественно настроенным правительством в ханстве".
Но и ее "почти слепая вера" в Шагина пошатнулась: последнее указание о его поддержке относится к июню 1782 г.
В Петербурге начали задумываться о смене вех в крымской политике, императрица склонялась к мнению сторонников аннексии: Г.А. Потемкина и А.А. Безбородко. В декабре самодержица обратилась к фельдмаршалу с секретным рескриптом.
По ее подсчету, казна истратила 7 млн. рублей на поддержание жизнеспособного режима в Крыму, были принесены бесчисленные человеческие жертвы. И никакого результата.
Следует поэтому привести ханство в подданство, желательно мирным путем.
И судьба Крыма была решена.
Международная конъюнктура к тому времени выгодно изменилась для России, опасность противодействия держав сводилась к минимуму.
Восстание американских колоний Великобритании близилось к победному концу, король Георг III находился в состоянии войны с Францией, Испанией и Голландией. Французские оппоненты российской дипломатии на Востоке сбавили активность. Англо-русские отношения, изрядно подпорченные отказом Екатерины поставить британской армии наемников для войны с американскими колониями, становились все более прохладными.
Война за независимость США велась не только на суше, но и на море. Мощный британский флот, блокировавший побережье непокорных колоний, захватывал торговые суда нейтральных стран, включая и российские корабли, и их грузы конфисковывались. Все это смахивало на разбой.
В феврале 1780 г. Екатерина опубликовала декларацию о вооруженном нейтралитете. Этот документ, ставший знаменитым, провозглашал право нейтральных государств торговать с воюющими всеми товарами, за исключением оружия и боеприпасов. Декларация легла в основу кодификации международного морского права. К ней присоединились Дания, Пруссия, Австрия, Португалия, Королевство обеих Сицилии, образовавшие Лигу вооруженного нейтралитета. Франция и Испания признали ее принципы.
В Соединенных Штатах Америки ее приветствовал Континентальный конгресс, признав провозглашенные правила "полезными, разумными и справедливыми". Великобритания должна была молчаливо смириться. Россия продемонстрировала свой возросший авторитет и ведущую роль в деле глобальной значимости.
Американцы восприняли акцию Екатерины II как их прямую поддержку. В Петербург приехал их представитель, юрист из Массачусетса Ф. Дейна. В инструкции, которой его снабдил конгресс, выражалось пожелание добиться от императрицы признания независимости Соединенных Штатов, что свидетельствовало о неопытности и даже наивности только что родившейся американской дипломатии: пойти на столь смелый шаг означало для России прервать выгоднейшую торговлю с Великобританией и, вполне возможно, вступить в войну с владычицей морей.
Ради чего? Никаких непосредственных интересов на атлантическом побережье Америки у россиян не было, их поселения располагались на тихоокеанском берегу. Миссия Ф. Дейны закончилась безрезультатно.
Не имело успеха и предложенное Петербургом и Веной посредничество в улаживании конфликта. Честолюбию Екатерины II льстило приобретение "в настоящей, все части света объемлющей войне завидной роли медияции". Однако инициатива двух дворов была с самого начала бесперспективной, ибо американцы настаивали на признании независимости всех 13 штатов, часть территории которых в 1780 г. еще занимали британские войска. Екатерина II и Иосиф II не могли начать свою "беспристрастную миссию" с предложения англичанам убраться из колоний, идею же компромисса Континентальный конгресс принимал в штыки.
В таких сложных, но все же благоприятных условиях зарождались российско-американские отношения. Благоприятных, потому что в США не забыли ни отказа Екатерины II поставлять британской короне пушечное мясо, ни созданной ею Лиги вооруженного нейтралитета, которая, по словам Дж. Вашингтона, подорвала "гордость и силу Великобритании на морях". А видный дипломат А. Ли свидетельствовал: "Большая сила Российской империи, мудрость и широта взглядов ее министров и уважение, которым пользуется ее императрица, придают этому двору наибольший вес в конфедерации нейтральных государств" [10]. Американское направление российской внешней политики закладывалось на доброй и прочной основе.
Но Соединенные Штаты Америки тогда находились на далекой периферии отечественных интересов, в центре которых были балканские дела.
К этому времени прежний оппонент России, Иосиф II Австрийский, стал проситься к Екатерине в союзники.
После смерти императрицы-королевы Марии-Терезии, добродетельной и многодетной матери (16 детей!), относившейся к Екатерине II с ее чередой фаворитов неприязненно, Иосиф II обрел полную самостоятельность и пришел к выводу, что вторжения России на Балканы избежать не удастся, значит, надо принять в нем участие и отстоять по возможности свои интересы.
На десять лет судьбы Екатерины II и Иосифа II оказались тесно связанными друг с другом. Поскольку процессы внутреннего развития Габсбургской монархии отражались на ее внешних делах, в первую очередь на сотрудничестве с Россией, следует хотя бы кратко охарактеризовать Иосифа II и последствия его преобразований.
Иосиф II, быть может, самый колоритный представитель просвещенного абсолютизма на престоле. С его именем связаны такие крупные реформы, как провозглашение веротерпимости (что не означало равноправия религий, католицизм оставался государственной церковью), отмена крепостной зависимости крестьян (при сохранении феодальных повинностей), попытка обложить налогом дворянство и предотвратить дробление крестьянских наделов.
Император пригласил в Вену Ч. Беккарию, творца современного уголовного права, и поручил ему работу над новым кодексом, ввел принцип равенства всех перед судом, поощрял развитие мануфактур, способствовал распространению светского образования, заботился о строительстве дорог, усовершенствовал почту, покровительствовал наукам и искусству. Император боготворил государство и служил ему верой и правдой.
Персона монарха в его глазах олицетворяла право, справедливость, прогресс и разум. Вмешательство народа в дела правления, с его точки зрения - абсурд, глупость, умопомрачение, охватившая массы эпидемия, которой суждено окончиться кровавой развязкой. Подданные не должны поддаваться революционной заразе, а уповать на божественное провидение, воля коего претворяется в жизнь им, императором. При слабости или полном отсутствии третьего сословия в его владениях носителями революционной идеи выступали мелкие и средние дворяне. В этих условиях кайзер стремился найти опору своим преобразованиям в знати, которой приписывал обуревавшее его чувство долга.
На крестьянские повинности он не посягнул и деревню землей не наделил, и она не видела причин для благоговения перед монархом. Иосиф II обладал незаурядной энергией и вовсю трудился, а отвечали ему черной неблагодарностью: "Почему меня не любят мои народы?" - с горечью вопрошал он" [11].
История не переносит шаблона, даже прогрессивного и благодетельного.
Прогресс становится действенным лишь тогда, когда он выношен и выстрадан, когда вытекает из прошлого опыта, а не противоречит ему. Химерой обернулась его идефикс - ввести административное и законодательное единообразие в "лоскутной монархии", преобразовав ее в централизованное государство по образцу Пруссии или России. Разное по историческим судьбам и менталитету население земель не укладывалось в совершенную, по мнению императора, схему.
Несбыточной оказалась его мысль провести буржуазные по своей сути реформы с опорой на опутанную феодальными представлениями знать, многонациональную и по природе своей враждебную его централиза-торским и унификаторским устремлениям.
Навязываемый прогресс плохо принимался и еще хуже приживался. "Желая все осуществить сразу, он все компрометировал... Он обращался только к разуму, а не к сердцу", - замечает французский исследователь Ф. Фейте. Люди не желали стать добродетельными по велению с трона. И он в конце концов сдался, оставив монархию наследникам в том же лоскутном состоянии.
"Всемогущий еще при жизни моей свел на нет все мои деяния", - горестно изрек Иосиф II на смертном ложе .
В крушении надежд немалую роль сыграли агрессивные устремления Иосифа II.
Его кумиром и предметом постоянных забот являлась армия, истинную славу государя он видел в победе на поле боя и территориальных приращениях.
И тут на фоне впечатляющих успехов Екатерины II и Фридриха Великого его собственные достижения выглядели бледно и блекло; за плечами - одна "картофельная война", в коей пруссаки и австрийцы вязли в грязи, мокли под дождями и маялись животами, и как итог - афронт на Тёшенском конгрессе 1779 г. со стороны Екатерины II и Людовика XVI.
Кайзер пришел к выводу, что территориального расширения можно добиться, не противодействуя, а сотрудничая с царицей.
Подходящий случай для установления контактов .появился в 1780 г., когда она решила посетить Могилев в Белоруссии, новообретенное по разделу Польши владение. Иосиф II намекнул на желательность встречи, государыня с готовностью откликнулась - союз с Пруссией себя исчерпал, король Фридрих II грезил новым разделом Речи Посполитой и приобретением Данцига и Торна, чего самодержица стремилась избежать. Сотрудничество же с Иосифом II открывало заманчивые перспективы на балканском направлении.
Император прибыл в Могилев под именем графа Фалькенштейна; впрочем, инкогнито ни для кого тайной не являлось. Его тепло приняли. Не прерывая встречи, монархи отправились в Петербург и обговорили условия сотрудничества.
Ближайшие события убедили Иосифа II в правильности избранного курса. В 1781 г. он решил посетить Австрийские Нидерланды, как тогда называли Бельгию. Императрица-мать Мария-Терезия за 40 лет правления ни разу в Брюссель не заглядывала, но жила с фламандцами и валлонами в добром согласии: она не вмешивалась в их дела, они аккуратно платили налоги, доставляя в имперскую казну больше средств, чем все немецкие земли, вместе взятые. Незадолго перед смертью старая дама отговаривала сына от визита, опасаясь, что Иосиф II с его пылом к реформам, наломает там дров. Так оно и случилось.
Биограф сравнивал чувства, овладевшие Иосифом II в Бельгии, с впечатлениями садовника, прибывшего в некое место разбивать клумбы и очутившегося в экваториальных джунглях. Император пришел в ужас: никакой административной системы, сплошной хаос. Бельгии как единого целого вообще не существовало, а были провинции, города, графства и Бог знает что еще, управлявшиеся по законам, унаследованным от глубокого средневековья. Терпеть этот беспорядок было свыше сил кайзера. Он не обратил внимания на наличие здесь прочного самоуправления и принялся вводить должное административное единообразие.
В этом кайзер натолкнулся на глухую стену сопротивления, его предписания не исполнялись. И тогда у него мелькнула мысль: а нельзя ли вновь пустить в ход баварскую карту, предложив курфюрсту переехать в Брюссель, а самому поживиться Баварией и обменять ненадежных бельгийцев на более покладистых немцев?
Брабантское провинциальное собрание тогда приняло исполненную негодования резолюцию: "Народом нашим хотят торговать, его всучивают другим, его меняют то на одну провинцию, то на другую".
И в Германии Иосиф II встретил сопротивление. Полупарализованный "старый Фриц", правда, на сей раз остался за кулисами, выпустив на авансцену мелких князей. Те выступили в защиту своих прав и привилегий и протестовали против затеянного императором позорного торга. Конфликт растянулся на годы; на свет появилась конфедерация князей (Фюрстенбунд). направленная против императора, в которую вошли почти все немецкие владетели, включая Фридриха II и ганноверского курфюрста (он же - английский король Георг III).
Иосиф II забил отбой. Он убедился, что путь к территориальному расширению на запад для него закрыт, оставалось юго-восточное направление в сотрудничестве с Россией.
В феврале 1781 г. австрийский посол в Петербурге Л. Кобенцль известил царский двор о желании своего государя утвердить "настоящую между ними дружбу и доброе согласие трактатом обороны и гарантий взаимных".
Он немедленно получил положительный ответ, и статьи договора удалось быстро согласовать. "Камень притыкания", как тогда выражались, появился неожиданно: Иосиф II, человек широкого кругозора, в обыденной жизни не чинившийся (скромно одевался, разъезжал по Вене в старой, изношенной карете, запретил подданным бросаться перед ним на колени и целовать руку), свято чтил монархическое местничество. Разногласия возникли по поводу оформления трактата: римский цесарь не соглашался ставить свою подпись второй даже в экземпляре, предназначавшемся российской стороне.
"С незапамятных времен, - утверждали австрийцы, - вошло в обычай, что император Римский не признает очередности в трактате ни с одной из держав". Екатерина II отвечала Иосифу II с гордостью за Россию:
"Мы не обыкли подражать примеру других, но шествуем тою дорогою, которою ведет нас истинная слава, достоинство и могущество вверенной нам от Бога империи... Мои правила суть: никому места не отымать и никому не уступать".
Царица все же нашла выход из протокольного тупика, предложив заключить союз путем обмена личными письмами монархов идентичного содержания (соответствующие послания помечены 21 и 24 мая 1781 г.).
Стороны договорились о совместных усилиях по поддержанию мира в Европе; если же одна из них подвергнется нападению, другая окажет помощь военной силой или денежной субсидией, размеры коих оговаривались. Обязательства теряли силу, если бы Россия оказалась вовлеченной в войну в Азии, а Австрия - в Италии.
Оба монарха гарантировали целостность владений Польши и ее конституцию. Фридриху Прусскому давали понять, чтобы он сидел смирно.
Важнейшее положение договоренности содержала ее секретная статья: Иосиф II за себя и своих преемников признавал Кючук-Кайнарджийский мир и изъяснительную конвенцию 1779 г., Екатерина - итоги австро-турецких войн.
По согласованию с Россией Иосиф обязывался присоединиться к возможной русско-турецкой войне и выставить силы, равные силам союзника .
Екатерина торжествовала, казалось, уж натиска двух империй османы не выдержат. В обстановке головокружения от успехов родился ее "Греческий проект".
Изложен он был в конфиденциальном письме самодержицы Иосифу II от 10(21) сентября 1782 г.
Подпись царицы увенчивала творение ее самой, доверенного секретаря А.А. Безбородко, сделавшего черновой набросок, и Г.А. Потемкина, отредактировавшего текст и внесшего в него поправки. Изложенный в нем замысел носил геополитический характер и предусматривал перекройку карты Юго-Восточной Европы.
Никакого заголовка письмо не имело, но "Греческим проектом" его нарекли не случайно.
Европа грезила древней Элладой, ее культурой, достижениями ее философской мысли, изучала опыт афинской демократии. Эллинофильство вошло составной частью в идеологию Просвещения, и Екатерина II отдавала ему дань.
Видные представители греческой диаспоры обращались к ней с призывом к освобождению родины, и свои внешнеполитические замыслы царица облекала в греческие одежды.
Второму внуку она дала небывалое в династии Романовых, но распространенное среди византийских императоров имя Константин. Младенец пребывал в пеленках, а ему уже предрекали славное будущее.
Одописец В. Петров приветствовал его появление на свет словами: "Гроза и ужас чалмоносцев. Великий Константин рожден" . Дитя выкормила греческая кормилица, Константин выучил греческий язык, его воспитывали как наследника престола возрожденной Византийской монархии.
Но вернемся к письму от 10(21) сентября 1782 г.
Начиналось оно с сетований: Порта чинит препятствия проходу российских судов через Босфор и Дарданеллы, подстрекает жителей Крыма к восстанию, нарушает автономные права Дунайских княжеств.
Затем следовали уверения в миролюбии: "Я не добиваюсь ничего, выходящего за рамки, установленные договорами".
Но на всякий случай ей и Иосифу II благоразумно подумать о возможной войне и подписать "секретную конвенцию о вероятных приобретениях, которых мы должны домогаться у нарушителя мира" (т.е. Высокой Порты).
Екатерина II представила своему коронованному корреспонденту картину развала Османской империи, не скупясь на черные краски: паши своевольничают, бандиты грабят города и села, некогда грозные янычары торгуют в лавчонках, откуда их не вытащить, члены Дивана казнокрадствуют, христианские подданные готовы восстать.
Затем следовало основное: целесообразно, полагала самодержица, создать между тремя империями, Российской, Османской и Габсбургской, некое буферное государство, от них независимое, в составе Молдавии, Валахии и Бессарабии под именем Дакии во главе с монархом-христианином, которое никогда не должно объединяться ни с Австрией, ни с Россией.
Притязания последней ограничиваются крепостью Очаков на Днепровском лимане и полосой земли между реками Буг и Днестр.
Но если, с помощью Божьей, удастся освободить Европу от врага имени христианского, обращалась Екатерина II к Иосифу II, "в. и. в. не откажется помочь мне в восстановлении древней Греческой монархии на развалинах павшего варварского правления, ныне здесь господствующего, при взятии мною на себя обязательства поддерживать независимость этой восстанавливаемой монархии от моей". Царица излагала затем свою затаенную мечту: возвести на греческий престол Константина при условии, что ни он, ни его наследники не посягнут на российскую корону.
Иосиф II оказался перед нелегким выбором: ни преклонные годы Фридриха II, ни его, Иосифа, родство с французской королевой Марией-Антуанеттой не дают ему ни малейшей гарантии невмешательства Пруссии и Франции в случае войны на востоке.
Страх перед прусским нашествием преследовал его всю жизнь. Но охота пуще неволи. В свете феерических успехов Екатерины собственные деяния на стезе внешней политики представлялись малозначительными, помешать водворению России на Балканах он все равно не мог, значит...
И Иосиф не постеснялся, выкраивая себе добычу. В письме от 13 ноября он наметил следующие приобретения: крепость Хотин с окрестностями, Малая Валахия до реки Алута (Олт), оттуда - прямая линия до Адриатического моря у Дринского залива. Поскольку в Далмации император посягал на владения Венецианской республики, он предлагал компенсировать ее островом Крит и землями в Греции.
В Петербурге откровения Иосифа встретили прохладно - он посягал на предполагаемые владения Греческой монархии. Впрочем, каких-либо реальных последствий обмен мнениями не имел.
Сам Иосиф в письме брату Леопольду выражал надежду, что удастся осуществить без войны программу-минимум: образовать Дакию, предоставить России Очаков, а Австрии - Северную Сербию. Леопольд считал и этот замысел опасным:
"Нет таких территориальных приобретений, которые могли бы возместить ущерб, причиненный европейской войной".
Нет свидетельств, позволяющих утверждать, что сама Екатерина II собиралась дать ход своему замыслу; в переписке с Потемкиным она рассуждала вполне реалистично: "Политический состав Оттоманской империи разными обстоятельствами еще отдален от конечного разрешения". Сам фельдмаршал полагал границей России - Черное море .
О.П. Маркова справедливо указывала, что рассуждения о разделе Турции были лишены черт реальной политической программы, настолько они не соответствовали реальной геостратегической обстановке, испускать дух Оттоманская империя не собиралась, большинство держав метили попасть к ней в лекари, а не в могильщики.
На наш взгляд, размышляя о рождении Греческого проекта, нельзя игнорировать психологические факторы. Ничто человеческое не было чуждо Екатерине, включая тщеславие, заблуждение, головокружение от успехов. Волны лести подступали к трону. Прорыв на Балканы, арбитраж в австро-прусском споре о баварском наследстве, создание Лиги вооруженного нейтралитета - было от чего вознестись в мечтаниях. Первый монарх Европы, римский цесарь, по сути дела прицепился к ее внешнеполитической колеснице.
И все же нельзя считать проект просто полетом фантазии, он знаменовал этап в разработке геостратегического курса России на Балканах.
Многими своими чертами он тяготел к прошлому и был навеян воспоминаниями о величии Византии; Екатерина II не возражала против поглощения балканских земель ее союзником; в документе отсутствует идея славянской взаимности, равно как и стремление придерживаться при перекройке карты принципа национальности.
В советской историографии он долгие годы считался символом агрессивного экспансионизма самодержавия: "Царизм разрабатывал планы широких захватов на Дунае и на Балканах, выражением которых явился известный «Греческий проект»". В западной литературе он и по сей день представляется эталоном необузданной российской страсти к захватам.
С подобной оценкой согласиться нельзя. Собственные претензии Екатерина II ограничивала Очаковом и полосой земли до реки Днестр. Помимо дани прошлому проект заключал в себе зерно будущего. В нем прослеживаются два постулата: воссоздание в Юго-Восточной Европе государственности христианских народов и отказ России от территориального расширения в этом регионе.
Мысли об этом встречаются в Манифесте Петра I от 8 мая 1711 г., обращенном к балканским христианам. Тогда, перед Прутским походом, царь смотрел далеко вперед:
"В сей войне никакого властолюбия и распространения областей своих и какого-либо обогащения не желаем, ибо и своих древних и от неприятелей своих завоеванных земель и городов и сокровищ по Божей милости предостаточно имеем".
Далее следовало важнейшее положение о возрождении под российским покровительством государственности балканских христиан:
"Позволим под нашею протекциею избрать себе начальников от народа своего и подтвердим их права и привилегии, не желая себе от них никакой прибыли, но содержим их яко под протекциею нашею" .
Трагедия на реке Прут поставила крест на замыслах царя, но его наследие втуне не осталось.
"Греческий проект" означал шаг вперед в указанном направлении. При всем своем несовершенстве, при явном пренебрежении сложной конфигурацией этнических разграничений на Балканах (которому Петр уделил внимание), при очевидном благоволении к грекам в ущерб славянам документ содержал основополагающую идею отказа от прямых завоеваний и создания или возрождения здесь государств христианских народов под покровительственной дланью самодержавия.
В этом смысле проект послужил отправной точкой комбинаций по территориально-государственному переустройству Балкан, коими богат XIX в.
Можно согласиться с оценкой О.И. Елисеевой: "Россия не стремилась к непосредственному включению в свой состав земель, кольцом охватывающих Черноморский бассейн, а предусматривала охватить его поясом православных стран-сателлитов и союзных горских мусульманских племен".
Но, помимо прошлого и будущего, "Греческий проект" был обращен и к современности. Он не случайно появился на свет после заключения союза с Австрией и тогда, когда зашел в тупик курс на образование в Крыму самостоятельного ханства.
Раскинув перед Иосифом II сети обещаний, Екатерина II достигала двух целей: подрывала в Вене позиции противников раздела Турции во главе с канцлером В.А. Кауницем, который, по ее словам, "ужом и жабою вертится и прыгает", ей противодействуя, и гасила возможное сопротивление кайзера присоединению Крыма к России .
В памятном письме от 10(22) сентября 1782 г. о ханстве ни словом не упоминалось, но оно незримо присутствовало на его страницах.
По ходу подготовки текста Потемкин выступил со специальной запиской.
Обращают на себя внимание две фразы из нее:
"Крым положением своим разрывает наши границы"; "приобретение Крыма ни усилить, ни обогатить Вас (Екатерину. - В.В.) не может, но только покой доставит".
Итак, единственный смысл присоединения - стратегический.
Никаких иных выгод фельдмаршал не усматривал, "с Крымом достанется и господство на Черном море".
Князь не исключал, что войны с Турцией не избежать, и в таком случае думал о приобретении устья Дуная, и тогда "не Вы от турков станете иметь дозволение ходить в Оспор (Босфор. - В.В.), а они будут просить о выходе судов из Дуная". Далее этого завоевательные планы фельдмаршала не простирались.
8 апреля 1783 г. последовала прокламация о присоединении Крыма.
Потемкин писал царице:
"Я сторонник, чтобы они сами просили подданства, думаю, что тебе то угодно будет".
Суворов, по согласованию с Шагин-Гиреем, удачно осуществил эту операцию. Воспользовавшись праздником, днем восшествия царицы на престол, он пригласил на него татарскую знать со свитою.
Прибыло несколько тысяч человек на пир. Устроители не поленились заглянуть в Коран и обнаружили, что Пророк запретил правоверным употреблять виноградное вино, но отнюдь не хлебную водку (по крайней мере они так интерпретировали соответствующие аяты священной книги).
Шагин в выступлении перед собравшимися сложил с себя ханское достоинство. Затем зачитали составленный Потемкиным манифест, в котором татары призывались принять присягу на верность скипетру России. Мурзы принесли клятву на Коране, их примеру последовали все присутствовавшие, и закипел пир.
Екатерина II, выразив свое удовлетворение, поручила князю Потемкину передать "сим верным нам подданным вновь уверения в непременной нашей к ним милости и благоволении при соблюдении неприкосновенно целости их природной веры".
С фельдмаршалом она делилась тревогой: "С часу на час ожидаю объявления войны по интригам французов и пруссаков".
Но сказались и тщательная дипломатическая подготовка, и выбор момента присоединения. Франция только что вышла из войны с Великобританией и не могла себе позволить роскошь ссоры с Россией, ее посол в Стамбуле советовал великому визирю смирить гордыню, дряхлый Фридрих Прусский находился в конфликте с Иосифом II, а последний, как верный союзник, принес Екатерине II поздравления».
Вот так уважаемые читатели мы наконец после долгих изысканий пришли к истине. А заключается она в том, что аннексия Крымского ханства Россией это просто эффективный ход в ее многовековой политической игре, в мировой политике.
Но, я не могу с оглядкой на прошедшее время согласится и с утверждением Г. Потемкина о том, что "приобретение Крыма ни усилить, ни обогатить Вас (Екатерину. - В.В.) не может, но только покой доставит".
Это приобретение в будущем очень дорого обойдется России и «покой» ей только будет временный.
Тут много можно о чем говорить, хотя в качестве иллюстрации можно было бы привести и проигранную Крымскую войну 1853—1856 годов когда, пусть и с «опозданием на 70 лет», против опасения Екатерины Второй, на стороне Турции, против России выступили Франция и Англия.
А так же, можно привести как пример и все последующие русско-турецкие войны направленные на реализацию все того же, так называемого «Греческого проекта», входе которых России, не смотря на неисчислимые материальные и людские потери, так и не удалось ликвидировать на политической карте Османскую империю.
Хочу так же сказать и нынешним крымско-татарским националистам, мечтающим о восстановлении независимости Крыма. О том, что собственно апреле 1783 года никакого вооруженного захвата Крыма Россией не было.
И хотя в «Манифесте» и приводились надуманные обстоятельства для присоединения Крыма, то в действительности последний крымский Хан Шагин - Гирей добровольно сложил с себя полномочия, убедившись в своей неспособности, ввиду отсутствия в народе поддержки быть эффективным правителем.
А если сказать не по научному, но зато точно и образно то пропили крымские татары свою независимость!
Помните что писал В.Виноградов:
« Суворов, по согласованию с Шагин-Гиреем, удачно осуществил эту операцию. Воспользовавшись праздником, днем восшествия царицы на престол, он пригласил на него татарскую знать со свитою.
Прибыло несколько тысяч человек на пир. Устроители не поленились заглянуть в Коран и обнаружили, что Пророк запретил правоверным употреблять виноградное вино, но отнюдь не хлебную водку (по крайней мере они так интерпретировали соответствующие аяты священной книги).
Шагин в выступлении перед собравшимися сложил с себя ханское достоинство.
Затем зачитали составленный Потемкиным манифест, в котором татары призывались принять присягу на верность скипетру России.
Мурзы принесли клятву на Коране, их примеру последовали все присутствовавшие, и закипел пир».
Но, все же как бы мирно и главное весело, не произошло «присоединение Крыма» в 1783 году, правительства Турции и России понимали, что все это формально означало объявления новой войны.
И поэтому стороны стали деятельно готовиться к следующей русско-турецкой войне, которая началась в 1787 году.
Но, вот рассказ о ней, это уже совсем другая история, потому что факт присоединения Крымского ханства состоялся и теперь на первый план выходит именно геополитика.
А по замыслу автора, этот вопрос будет исследован в следующей книге посвященной этому вопросу.
Все рисунки и фото к этой части находятся тут:
http://narodna.pravda.com.ua/history/4ef8dc0b97030/