А какая разница, на каком курсе я тогда учился, состоял, отсиживал? Это такая плюнуть-и-растереть-чушь, что я навсегда запомнил.
А Наталью Васильевну, которой тогда было двадцать пять, которая совсем недавно закончила тот же институт, которая преподавала алгебру или ботанику, что тоже плюнуть-и-растереть, - все и на занятиях называли просто Наташа.
А Наталья Васильевна называла меня Серёжей – на занятиях, на переменах, на ушко. Она подходила к моей парте и наклонялась так, чтобы я мог закопаться, зарыться в её волосах и задохнуться. Они были пшеничного цвета, они пахли дешёвым шампунем. Наталья Васильевна меня так травила. Наталья Васильевна весила килограмм сто.
Она как-то подставила мне дополнительное занятие. Считала, что я вечно отвечал неточно - точно не так, как она хотела. Первые десять минут мы говорили о правилах и по правилам, а потом она поправила свою уродскую красную кофточку, закрыла окно и закатила истерику.
Она захлёбывалась в слезах, но говорила, она захлёбывалась в словах, но всё равно говорила. Хотелось, чтобы она захлебнулась, но фразы одна за одной продолжали выливаться из её рта. Какие именно, я не помню. Зачем мне помнить, что она, деревенская, поступала сюда три раза, что после экзаменов носит только красные кофточки, что над ней все смеются, потому что она неправильно говорит и…
Она уже почти захлебнулась, а мне было неинтересно и душно – от неё каждый раз. Потом она замолчала, потом она извинялась, обливалась потом, а я плевал в потолок. Спросила, хочу ли я пройтись завтра по набережной - позаниматься. Говорит, в ногах вся правда. Думает, не понимаю, чего она хочет. Говорит и говорит - а я смотрю на неё и молча ухожу.
Наталья Васильевна изменилась.
(2)
Банки я не люблю, просто на дух не переношу. Конечно, если нужно до зарезу - идёшь, куда деться-то? Вот прихожу - а тут он в окошечке. Говорит мне, и первым говорит
- Наташ… Наталья Васильевна, - голос такой едва-едва знакомый, но сразу забываешь дышать.
- Серёжа, - выдыхаю, выдыхаю, наконец.
Раньше-то он весил едва не центнер, белых рубашек отродясь не носил. Только глаза такие же - вырвать их хочется, вырвать. Сил моих нет смотреть: светятся, стеклянные, как лампочка.
Закусить губу, чтобы чего не ляпнуть, молча протянуть паспорт под стеклом - заляпанным, запотевшим. Руки так и чешутся его разбить и хотя бы закрыть, своими руками закрыть Серёжины…
Работать он кончает в шесть. Спрашивает, может, хочу встретиться, погулять. А мне бы паспорт скорее схватить, расписаться и забрать документы. Слизать с губы капельку крови, сглотнуть, ответить «не могу», сглотнуть и уйти.
А назавтра обязательно переехать в другой город, обязательно.
(3)
- Второй ряд А, прошу вас дайте пройти-то, пожалуйста, - «наконец-то, сяду»
- Еле успели? – «какая жалость, ещё пять, шесть, семь минут - и нашёл бы куда поставить сумки»
- Да, вот еле-еле, - «а вам-то хорошо-хорошо, не успей я», - попадёшь в пробку и думаешь: лучше б пешком. Люблю повторять: в ногах вся правда.
- Наташ… Наталья Васильевна?
- Она, а вы?
- Серёж… Сергей
- А, ясно, - «я же тебя вычеркнула, вычеркнула, вы…»
- Как поживаете? – «вспомнила, да, напряглась, поднатужилась и вспо…»
- Да вроде потихоньку, - «на вы, на вы, всю жизнь на вы», - а ты?
- Тоже неплохо справляюсь. Теперь вот свой банк, - «кушайте, Наталья Васильевна, по словам, по буковкам»
- Поздравляю, - «подавись, подавись, только не смотри на меня, не смотри»
- Спасибо, - «куда тебе за меня порадоваться, тварь»
Улыбаются. Она отворачивается к проходу, он – к иллюминатору. Закладывает уши. Первые капли дождя бьют стекло.
- Откуда летите? – «мне же дико интересно, до безумия, смерть как»
- Скорее куда. Повидать родных, - «ещё раз, хоть раз улыбнёшься, и я тебя-себя задушу, зад…»
- Может, встретимся, вспомним прошлое? – «откажешься, пошлёшь опять? через десять…»
- Почему бы и нет, - «расскажу, как я тебя ненавижу эти пятнадцать лет, каждый день, каждый»
- Вот мой адрес, или лучше у вас? – «скольким ты уже давала, шлюха, дрянь, шваль»
- Свою квартиру-то я давно продала, - «и знаю, знаю, знаю, сколько девиц ты таскал к себе», - может, в гостинице.
- Хорошо, - «шваль, шваль, шваль»
- Договорились, - «хватит смотреть, отвернись, ослепни»
Улыбаются.
(4)
- Знаешь, Наташ, что любопытно?
Она закусила губу: от долгожданного имени захотелось завыть. В бокале задрожало красное вино.
- Что?
- Сидим мы тут, разговариваем, а пить – не пьём.
В гостиничном номере шелестел кондиционер и вплетался в паузы между голосами, связывая звуки в безвкусный шансон.
- Ну и что?
- Кажется, мы друг другу не доверяем. С чего бы, а?
- Вы бредите, - ладонь Натальи чуть вспотела.
- Да, ну? А почему тогда каждый наливал вино из своей бутылки? - Сергей стучал по стеклу в такт музыке.
- Сергей, вы лепите из мухи слона.
- Слона из мухи, делают, Наташ. Запомни, и давай выпьем.
- С радостью, - её рука перестала дёргаться, она приблизила бокал к губам.
- А давай лучше поменяемся и на брудершафт?
Наташа вцепилась в стеклянную ножку. Сергей усмехнулся, поднёс её руку к своим губам и выпил залпом вино. Языком он слизнул с костлявой кисти упавшую красную каплю. Расплескав половину, Наталья выхватила его бокал и тоже выпила.
- Никогда не любил красное.
У Натальи побелели ногти, щёки, губы. Сергей выключил кондиционер.
- В моём вине снотворное. Вас вырубит минуты через две, - сказал Сергей.
- В моём вине яд. Я не знаю, когда ты умрёшь, - прошептала Наталья.
Сергей усмехнулся, схватил её и повалил на кровать. Наталья заснула через минуту.
Часов через пять она встала с кровати, застегнула красную кофточку и вышла из номера. Ей как будто стало легче.