Чуть наискосок от Сережи лицо и руки хормейстера. Руки вытаскивали слова из ртов хористок, губы артикулировали, синхронно пропевали за ними каждое вытянутое слово, крутились так, что, того и гляди, начнут их есть. Хормейстер. Дословно - мастер хора. Сережа стоял в оркестре, чуть спереди, у правого крыла нижней шеренги девушек и строил литавры. С mutta in B. Си перестроить в си бемоль. Всего-то пол тона. Четверть оборота винтов. Рутина. Потом наклониться ухом к пластику, тронуть поверхность мембраны подушечкой пальца. Послушать тон. Послушал - нормально. Есть си бемоль. Теперь можно выпрямиться и гордо замереть, как будто он тоже мастер. А можно и не выпрямляться, карябать дальше. Делать вид, а втихаря изучать короткие юбки и розовые коленки хористок. Ползать глазами по ногам. От коленок и выше. Еще выше. Пока есть куда. Все лучше, чем вращать эти дурацкие винты.
В перерыве хористки отдыхали: шушукались, закатывали глаза; украдкой поглядывали на оркестрантов. Выпирали молодыми, сисястыми шеренгами на дюралевых мостках, переминались, шевеля бедрами.
- Костюмчик кримпленовый? - тонкий девичий голосок насмешливо прозвучал совсем рядом, почти над ухом. - Сережа вздрогнул. Костюмчик - его тайная гордость и досада. Ткань супер. Пиджак идеально, а вот брюки… это же смешно. И на каких слонов шьют? Стоя в примерочной магазина «Руслан», тревожно вглядывался в зеркало. Задница оттопырена и мешком, мотня у пола. Подумал: как обосравшийся медведь. Потрогал лацкан пиджака, крутанул шейкой. Нет. Медвежонок.
- Бери, - щекастый продавец фамильярно ткнул в плечо. - Жопу ушьешь и нормально, гы-гы. - И пошел играя сантиметром. Мужик.
- Ау, костюмчик! – голос не отставал.
Сережа насупился. Как говорила бабушка: - «Надулся, как мышь на крупу». – «А почему он надулся на крупу?», - спросил тогда маленький Сережа. – «Ему что? Не понравилась крупа?» - Но бабушка не ответила. Наверное Сережа слишком тихо спросил, и бабушка не услышала, а может была занята.
- Оставь его в покое, - прозвучало оттуда же. Голос протяжный и певучий. И какой-то добрый. Сережа кинул взгляд. Чей это голос?
– Пожалуйста, «Ночевала тучка», третью цифру, - хормейстер хлопнул ладонями. Все стихло. - Прямо сначала, - и вскинул руки. Нырнул в глубокий ауфтакт и прикрыв глаза, осторожно вытянул первый звук. Звук появился, поплыл и как живой затрепыхал у него в ладонях. Хормейстер медленно склонил голову, приблизил ладонь к лицу, как будто захотел его выпить. А может и выпил.
Объявили большой перерыв. В буфет не протолкнуться. Сережа стоял в вестибюле и курил. Стайками пробегали хористки. И опять – голос. Тот самый. Обернулся и увидел двух девушек, постарше и помладше. Говорила та, что постарше. Тем самым голосом.
- И она пошла на аборт.
- А он? – младшая вытянула лицо.
- А он побледнел, как спирохета.
- Да нуууу…
- Тебя "к зам. директору", - на ходу бросила секретарша и надменно цокая каблуками, скрылась в буфете. Как лошадь, - подумал Сережа.
Зам. Директора сидел за столом и смотрел в какие-то бумаги, наверное очень скучные. Глаза его были затянуты пленкой, как у спящей птицы. Скорее всего, этой пленкой Зам. Директора отгораживался от бумажной скуки. Невозможно же читать эту макулатуру как интересный детектив.
- Здравствуйте, - вежливо поздоровался Сережа. Зам. сморгнул пленку и уставился глазами. - Похож на попугая Ару, - подумал Сережа, разглядывая массивный нос.
- Ну-с, что скажете, любезный? - Такое начало не предвещало ничего хорошего.
Сережа втянул голову в плечи, пытаясь вычислить, откуда дует ветер. Ветер задул ему в затылок. Не ветер, конечно, а так. Сквознячок. Кто-то за спиной приоткрыл дверь.
- Потом, - махнул рукой зам. через голову, и вновь уставился на Сережу. - Вы хороший литаврист, мне говорили, – прищурился и склонил голову набок. – Но! Это не освобождает вас от некоторых вещей. Например: - занятия по гармонии и чтении партитур вы посещали, - приподнял очки и склонился над блокнотом, - почти месяц назад. А анализ форм? Вас там вообще не видели. Это как? На носу контрольные и зачеты, что будем делать? – Тут Сережа слегка расслабился. Но преждевременно. Зам. продолжал наступать. – И этот ваш… роман с, как ее… - опять клюнул в блокнот, - ну да, Симоновой, это, знаете ли… - покачал головой и закинул в рот леденец из баночки. Перехватив Сережин взгляд, пояснил: - курить бросаю. Сами курите?
Сережа кивнул. Черт… как же он узнал про Виолку? Стукнул кто-то. Вот сволочи.
– Здесь конечно влюбляются и я не ретроград, но, помилуйте, нельзя же вот так у всех на виду… нннда. А что там произошло на репетиции с Кабалевским?
Скрипнула дверь, и опять сквознячок.
- Пап, ты скоро? – протяжный голос уперся Сереже в затылок. Как застывший луч.
- Скоро, Аня. Подожди.
Вот как. Папа, значит. А эта, с голосом - папина дочка. С дер.хора. Дерижерско хорового отделения. И там, на мостках, защищала перед подружкой этот его костюм с омерзительными брюками. Сережа не выдержал и развернулся всем телом. Они встретились зрачками. Зрачки Ани расширились. Она вспыхнула, но тут же погасила взгляд.
- Сколько вам лет? – почти крикнул зам., и махнул рукой через Сережину голову. Дверь закрылась.
- Семнадцать.
- Тоже мне Фанфан-Тюльпан, черт возьми! Гребет всех подряд. А учеба? Значит так, - пристукнул ладонями по столу, - или посещайте занятия и сдавайте зачеты, или… одно из трех. И смотрите мне! – Кивнул на дверь. - Эту, даже и пальцем! – стукнул пальцем, откинулся на спинку стула и вытер лицо платком. – Ясно?
Сережа тихонько притворил за собой дверь и оглянулся на желтую табличку. « Заместитель Директора Закс И. А.» Ясно. А певучая - Анна И. Игоревна, скорее всего, которую – ни-ни «даже и пальцем». Хотя, почему собственно «пальцем»? Ну, ладно. Занятия, зачеты, или «одно из трех», - тоже ясно, хотя и не совсем. И побрел по коридору и напоролся за углом на Виолку, именно напоролся, как ногой на гвоздь. Увидел ее лицо. Белое, как картон.
- Ты что?
- Я залетела.
- Ясно.
А вот теперь все ясно, куда уж яснее. Отвернулся, смял пустую сигаретную пачку и, размахнувшись больше чем надо, швырнул ее в далеко стоящую урну. Кажется, попал