Прорываясь поверх сидений к плоскости свежезашпаклеванной стены, болезненно бледный луч прожектора задевал очертания Кристины самым своим краем. Так задевали ее своими краями люди, оставляя легкие царапины на борту ее парусника. Царапины, которые назавтра зализывали заботливые волны. Все эти люди похожи на рыболовные крюки, с трудом пробивающиеся сквозь толщу воды, а она - на рыбу с разорванной в клочья губой, ибо ни один крюк так и не сумел зацепить ее за нутро. Разве что тот непонятный парень из Ершалаима…
"Знаешь ли ты, Кристина, что в руках твоих ломаются ветви? Что молоко твое течет на юг, навстречу морю?" - говорил он, а она внимала.
Ее привычная грация приобретала едва заметный налет надменности - такой, которая не отталкивает, но притягивает. Шаги ее становились размеренными, как колебания маятника, и каблуки ее чеканистей, чем обычно, впивались в пол. Скрип, разносившийся по помещению, был жалостлив и смиренен. Так, изнемогая от мигрени, расхаживал когда-то под мраморными сводами дворца Ирода Великого прокуратор Иудеи Понтий Пилат.
Но в отличие от него юная Кристина мечтала сейчас окунуться в адское пекло Ершалаима, слышать свое сердцебиение отскакивающим не от гипсокартоновых стен, а от разбитых могил Гефсиманских Садов.
Гефсиманские сады, правда, уже не те, что две тысячи лет назад. Хотя, знаем ли мы на самом деле, как они тогда выглядели? Мы не помним тех садов, а они не узнают тех, кто укрывается в их тени сейчас.
Слои какой-то особенно тошнотворной грязи лелеют шумный перекресток, именуемый Гефсиманью. Джипы с защитной решеткой на лобовом стекле рыщут вдоль стен Града Господня в поисках ненависти, которой здесь пропитано всё. Эти Гефсиманские Сады не помнят последних шагов Христа. Это Чистилище. Замызганное и забытое всеми, включая бога, промежуточное пространство, в котором, как в душном терминале, застряли целые стада заблудших овец и из которого им никогда не выбраться. Пространство, где связь с другими измерениями необратимым образом нарушена.
Маленькое черное платье сидело на ней необычайно естественно, не вульгарно, но недвусмысленно подчеркивая тело. Она смотрела на юг и захлебывалась ветром, несущимся оттуда, захлебывалась от того, что занырнула в другого человека так глубоко, что потеряла всякий ориентир поверхности. Сведя ноги вместе и вытянув их вперед, она закрыла глаза и начала обрастать серебристой русалочьей чешуей. Ослепляющее бельмо прожектора, пробирающееся вероломной татью сквозь закрытые веки, так сильно походило на солнце, каким его знают жители синей бездны и каким его теперь знала она.
"Время собирать камни, Кристина, - доносилось с юга, - время собирать камни".
Отсутствие разницы во времени сближало их этой ночью. Град Господень спал мертвым сном, и молодой человек наворачивал круги в придушенных мраком окрестностях дома. Его сознание впадало в транс, в дзенову цикличность, в фатальность круга, в обреченность себя на круг. Сцепление подошвы с землей совокупляло его с ней, шаркающим покашливанием их поцелуя даруя ему твердость почвы под ногами - эту иллюзорную синицу в руке. Жгучий свет встречных фар оранжевым шилом впивался ему в глаза, отправляя его на дно синей бездны, к юной Кристине. Он набрал полные легкие воздуха, расправив ребра, словно крылья, прилипшие к внутренней стороне спины, и двинулся дальше - на север, чтобы, превратившись в ветер, ласкать любимую.
Тело ее выгибалось, словно заснеженный трамплин, по которому срывались на пол отрывки чьих-то стихов, осколки чьих-то сердец. В полумраке помост сцены больше походил на помост эшафота где-нибудь в средневековой Франции. Доски были уложены небрежно, как будто единственное, для чего это деревянное возвышение было сделано, это для того, чтобы очередному несчастному было, куда взойти, и было, откуда его потом уволочь. У подножья этого эшафота она была счастлива. И свет внутреннего Ершалаима затаился в ней, словно спящая рампа. Рампа, которая завтра озарит лица актеров.
Окна этого часового пояса меркли, превращая многоэтажки в смуглых беззубых уродов, а ветер с юга все распускал руки, щекотал бедра, хлестал по щекам. Кристина чувствовала его взгляд на своей шее, и он проникал вовнутрь. Все глубже. Южный ветер не берет пленных. Она уже знала, что процесс полураспада пошел. Ее бытие замерло на вдохе в этой точке невозвращения. В точке, из которой ей уже не хотелость никуда возвращаться. Быть может, все, что ей нужно на данном этапе - это уйти в эту точку без остатка. "Время собирать камни, - шевелила губами Кристина". Впасть в необратимую имплозию нарастающего в ней чувства и растаять в нем, как кусок горячего масла.
Свет внутреннего Ершалаима связывал ее своей нервущейся нитью и уводил за собой, на заклание. Обрести себя заново можно лишь полностью отрекшись от себя ветхой. Выйти на орбиту можно лишь оторвавшись от земли. Взгляд на свое прошлое из открытого космоса - это яблоко раздора между ним и тобой. Отныне оно осязаемо и границы его четко очерчены. И даже будучи прикованным к орбите, ты уже далеко за их пределами. Отныне не ты принадлежишь своему прошлому, а оно принадлежит тебе.
Кристина молча подошла к рубильнику и обесточила белое солнце, оставшись наедине со своей бездной. Расправив затекшие плечи и спину, она махнула хвостом и поплыла на юг.
май 2011