Поэты от сохи (Литературный обзор)

Девяностые годы прошлого века болезненно сказались на нашей провинции. Рушилась устоявшаяся десятилетиями жизнь. Уважаемые и нужные люди, лишённые насиженных мест и идеалов, некоторое время находились в растерянности. Наконец поняв, что от них теперь мало что зависит и поправить уже ничего нельзя, они почувствовали непреодолимое одиночество и тоску. Тогда бывшие активные строители коммунизма стали самовыражаться, чтобы хоть частично заглушить обиду на всех и вся.
Натренированные изданием приказов и распоряжений, составлением отчётов и рапортов, писанием докладных и донесений, записок и отписок, они вновь взялись за перо. Так стала выковываться плеяда местных поэтов новой волны. Но благодарных слушателей из родных и соседей им было мало, и эти пророки, патриоты и правдорубы рванули в народ.
Самым доступным и даже слегка материально поощряемым способом выразиться и показать, что и они не лыком шиты, была публикация в районной газете. Туда-то местечковые поэты и ринулись толпами, примкнув к уже окопавшимся в редакциях местным лирикам, слезливо и слащаво воспевающим родные просторы. Ошалевшие от такого наплыва вдохновений сотрудники стояли насмерть. Поняв наконец, что здесь их особо не ждали, стихотворцы обиделись, но не сдались.
К концу девяностых, научившись жить экономно, они друг за другом стали издавать свои книжки-брошюрки  объёмом от 30 до 100 страниц, пользуясь местными полиграфическими услугами и не предъявляя к качеству печати особых претензий. Здесь хватало всего: орфографических и стилистических ошибок, неправильных ударений, нарушений размера и рифмы. И ещё авторов объединяла уверенность в собственной правоте и ярое неприятие действительности.
Вот такие сборники и оказались в моих руках. Они сплошь пестрели перлами примерно такого рода (здесь и далее сохранена авторская пунктуация, орфография и стилистика):

Ну почему „телик“ включая
Ты забываешь где живёшь?
Там на экране речь чужая,
Там мордобойства и грабёж.

Это были образцы того, как не надо писать. Когда одному из местных авторов было указано на большое количество ошибок в его книге, он, ничуть не смутившись, ответил: „А вы не смотрите на ошибки, вы смотрите в суть!“
Поначалу у меня такие сборники вызывали улыбку, потом появилось раздражение, а затем чувство негодования. Но, чуть поразмыслив, я понял, что это повальное явление требует серьёзного исследования, которое и провёл не без риска потерять своё творческое лицо. Итак, давайте внимательно присмотримся к творчеству „поэтов от сохи“ – Ивановых, Петровых, Сидоровых, Егоровых, Филипповых, Коноваловых и т. д.
В прошлом они были профессиональными ветеринарами, зоотехниками, строителями. Среди них много отставных военных и бывших партийных функционеров. Характерно, что представители этой когорты никогда не берут себе псевдонимов, они хотят быть узнанными, признанными и остаться в памяти потомков. Это подтверждается тем, что одни из них посвящают свои сборники детям и внукам, а другие в предисловиях предлагают по их сочинениям изучать историю страны.
В свои книжки-брошюрки то ли для увеличения объёма, то ли для полного раскрытия внутреннего мира, широты взглядов и души „поэты от сохи“ лепят всё подряд. Здесь и ранние стихи, написанные на занятиях в ПТУ, техникумах, военных училищах, и первая любовная лирика (щадя читателей, образцы приводить не буду), и самые последние взрывы вдохновения, проникнутые скорбью о горестной доле отчизны, с которой они стойко разделяют превратности жизни.
Особое место в творчестве таких авторов занимает тема малой родины. Самые светлые мысли и слова они посвящают родной природе. Но удручает однообразие и банальность сравнений, простейший набор рифм с перечислением природных красот: „И снега, и морозы, и ромашки, и розы…“, „Природа наша хороша, в восторге мечется душа…“ Как-то мой литературный редактор предложила мне попробовать написать пародию, используя замыленные рифмы. Я взял их всего две, и у меня получился некий собирательный образ „поэта от сохи“:

Сижу, вдруг обуяли грёзы,
И я с волнением пишу,
Душа трепещет, душат слёзы,
Я рукавом их всё сушу.

От нежной веточки мимозы
Я вдохновения вкушу,
Не выношу житейской прозы –
Её поэзией глушу.

Из спальни слышатся угрозы –
Жену на дух не выношу!
Меня влекут природы позы,
О них я в основном пишу.

Строчу про облаков обозы,
Мозги над образом сушу,
И жду: вот-вот примчатся грозы,
Я их озоном орошу.

Мешают за окном берёзы –
Я раздражение глушу,
Забор ломают чьи-то козы –
О них я позже напишу.

Жужжат нахальные стрекозы,
Они там пляшут – я пашу,
Как муравей, по малой дозе
Свои идеи выношу.

Пронзают мысли, как занозы,
Я всё строчу, пардон, пишу…
Бумага тлеет, есть угроза,
Что я её не потушу.

Но вот удача – снова слёзы!
Тетрадь я ими орошу,
И две пропущенные дозы
Сейчас я залпом осушу!

Сборники замешаны порой так круто, что рядом, буквально на соседних страницах, мы встречаем „стихи“, изобличающие молодых непутёвых девах („Ребёнок в сортире“) и „произведения“ о нашей Победе.
Тема войны для людей, потерявших родных и близких, до сих пор остаётся болезненной. Тема войны правдиво и эмоционально раскрыта поэтами сороковых-шестидесятых годов. Я не пишу о войне, мне неловко перед теми, кто её пережил, а я знаю лишь по кинофильмам и книгам. Но „поэтам от сохи“ на такие тонкости плевать.
К 60-летию Великой Победы доморощенные горе-патриоты наваяли массу „стихотворений“ типа:

На войну поднялся весь народ Союза.
Враг, словно зверь кровавый, рвался на восток.
Одурманенный победами своих иллюзий,
Не удалось ему поставить на колени наш народ!

Или вот как конкретизируется для наших потомков самая трагичная для народа дата:

Мы помним тот день на рассвете
Враг к нам пришёл грохоча бронёй,
Война началась самая кровавая на свете
В 41-м, в июне 22-го, в день выходной.

В сборнике „Суровые годы войны“ (Луга, 2005г.) 150 страниц, и почти все они фонтанируют таким вот выражением патриотизма.
Под маркой продолжения литературных традиций местные „гении“ используют замаскированные повторы мыслей и рифм великих предшественников. Это бездарное заимствование не что иное, как воровство с довеском пошлости:

Почернела от взрывов фронтовая земля,
На ней не взрастёт больше семя.
От непрерывных бомбёжек она умерла?
Нет! Она затаилась до мирного время.

Стихотворец решил улучшить стихи В. Высоцкого?
„Поэты от сохи“ все без исключения ярые патриоты. В их душах кипит скорбь об утерянных идеалах, потому они не могут не писать о „болезнях“, захлестнувших в последние годы наше общество:

Со странными болями пришло в новый век,
Больное наше Отечество.
К торгашеству приспособил свой ум человек.
Неизлечимо от пороков Российское человечество.

Вы, наверное, думаете, что я над вами издеваюсь? Что это сам придумал? Вы меня переоцениваете – честное слово, такая афористичность и экспрессия, мне не по силам. Я специально в этой главе не называю авторов цитируемых „произведений“: во-первых, их имена вам ничего не скажут, а во-вторых, слегка побаиваюсь за своё здоровье.
Местечковые самородки не ограничиваются перечислением опутавших российское общество пороков. Они гневно разоблачают наших главных врагов, а с псевдопатриотическими призывами часто переплетаются их злобные и несбыточные мечты:

За Потаниным пришли
с Фридманом забрали,
А Чубайс с Гайдаром бы
в Магадан шагали.
Абрамович околел
где-то на Чукотке.
За решётку Ельцин сел
обожравшись водки.

Иногда наши „гении“ получают небольшие заказы, связанные с тем или иным событием местного масштаба, например, к юбилеям – как личным, так и производственным. „Поэты от сохи“ вдохновенно берутся за перо, и оно с лёгкостью возрождает пафосный стиль прошлых лет, когда всё было так прекрасно. Вот отрывок из оды „Знают нас и Стамбул, и Париж“, посвящённой юбилею родного завода:

Если с неба льёт дождь проливной
Или снегом завалит дорогу,
Всё равно мы идём к проходной,
За дела ощущая тревогу.
Мы как будто творим чудеса,
Проходя сквозь любые невзгоды
И возводим цехов корпуса
Там, где раньше сгружали отходы.
Посмотрите вокруг не спеша:
В панораме объекты - узоры,
Офис высится в три этажа
Вместо маленькой старой конторы.
Всё, что видим мы, радует глаз -
Кабинеты, медпункт, коридоры,
И гостиницы шик-экстракласс,
Лекционного зала просторы.
Оцените столовой уют!
А коль будет с деньжатами сложно,
Здесь обед и авансом дают,
Даже в долг отовариться можно.

Думаю, вполне достаточно и трети „произведения“, представленного мной, чтобы проникнуться его пафосом. Кстати, эта ода была включена автором в сборник местных поэтов вместе с опусами такого же художественного уровня типа „Частушки на конкурс работников детсада“:

Садик наш – дворец, как в сказке,
В каждой группе – спальня, класс.
Музыкальный зал для пляски…
Замечательно у нас.

Налицо пример штатного рифмоплёта, стремящегося в придворные поэты, творчество которых мы рассмотрим в следующей главе.
Что ещё характерно для авторов местного уровня – их опусы просто изобилуют посвящениями. Среди тех, кто воспет, родственники и начальники, соседи и сослуживцы, жёны и их соперницы – именно те, кто и должен в первую очередь заценить поэта хотя бы за то, что он их всех помнит, уважает и любит. Особенно поразил меня один политрук-комиссар, видимо, крепко захворавший манией величия. После посвящения „Всем воинам России“, которое можно как-то понять и принять, следуют „стихи“, предваряемые такими боевыми фразами: „Всем честным бойцам пропагандистского фронта из общества „Знание“; „Корчагину нашей эпохи – (Ф.И.О. начальника – А.А.)“. Следом идут посвящение „Товарищу В. В. ПУТИНУ“ и трогательное „Моей жене – „Декабристке“. Но больше всего меня позабавило „произведение“ под названием „Каменному человеку“, над которым красуется: „МНЕ ПОСВЯЩАЕТСЯ“.
В этом стихотворении проглядывается установка на аутотренинг:

Волю, железную волю,
Душу свою закаляй,
Пусть сердце не знает боли,
Прямее ходи, не виляй.

Не знаю, зачем каменному человеку эта ходьба, вроде бы ему лучше настраивать себя на прочное и длительное стояние на постаменте. Есть только одна версия: поэт готовится стать памятником при жизни и предполагает устройство внутреннего шарнирного железного каркаса. Видимо, окончательного решения о том, будет ли монумент стоячим или сидячим, не принято. Но одно определённо: борец будет запечатлён при свершении великих дел на благо народа. Это следует из его твёрдого заявления:

Будь же мужчиной на деле,
Прочным, как камень-гранит,
Гигантом не на постели,
А тем, кто дело творит.

Но оставим этого каменного уникума, ведь основная часть „поэтов от сохи“ –  живые, страстные, пылающие души. Они вдохновенно воспевают своих прекрасных муз – тех самых женщин, которые смогли полюбить наших непризнанных гениев, видимо, решив, что их увлечение рифмоплётством – это ещё не самое худшее. И вот в знак благодарности стихотворцы возводят своих вдохновительниц в ранг соавторов, тем самым перекладывая на них часть ответственности за сотворённое. Например:

Песни петь я совсем не умею,
А с тобою готов петь всегда.

Вот они и „поют“, не жалея бумаги, а поскольку страдают бедностью лексического запаса, без стеснения „заимствуют“ у других.

Дни не остановятся, бегут,
Творчеством живу я тебя ради.
Рифмы так свободно потекут,
О тебе стихи возникнут на бумаге.

Если бы не очень личное тебя ради, ну прямо как у Александра Сергеевича Пушкина:

И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы лёгкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута – и стихи свободно потекут.

Похоже, именно пылкие признания и помогают музам стойко переносить ухмылки и подшучивания окружающих. Нелегко устоять слабой женщине перед откровением поэта:

Я готов целовать твои руки,
Нежно, нежно касаться грудей.
Я готов и на радость, на муки –
Ведь счастливей я всех из людей!

Женская тема настолько обширна, что мы её ещё рассмотрим отдельно во всей „свежести и красе“.
Когда я копался во всех этих словоизвержениях, в моей душе росли знакомые каждому противоречивые чувства: хотелось плакать, смеяться и набить морду автору, причём всё это бушевало во мне одновременно. Но будучи человеком достаточно воспитанным, я решил просто написать на них пародии. А не тут-то было! Это оказалось делом нереальным, так как опусы местечковых творцов фактически сами являются пародией на стихи. Потому у меня поначалу рождались обобщающие образы и ситуации. Вот, например, как мне видится становление „поэта от сохи“; (здесь и далее в подражаниях и пародиях курсивом выделены строки и выражения-находки оригиналов).

Я был не в меру босоногий,
Копна торчала из волос,
Сначала видом был убогий,
Но постепенно рос и рос.
Сутулую расправил спинку,
Но не совсем ещё был гож,
Слегка на дикую травинку
В те времена я был похож.
Но жизнь немного лучше стала –
В газетах то смогли прочесть,
Еды сначала было мало,
Потом почаще стали есть.
Вот стали плечи раздаваться,
Ступни чуть подросли у ног,
Свободно стал я раздеваться
На пляже – раньше я не мог.
И конопатые девчонки
Вдруг заглядятся на мой стан
И засмеются громко-громко,
Ни дать ни взять как мой баян.
Ну а когда окрепшим в меру
Пошёл в заочный институт,
Я стал уже для всех примером,
Мой лоб был несравненно крут.
Теперь легко по жизни шпарю,
Грудь колесом, под ней живот,
Пишу стихи, ветеринарю
И славлю землю и народ!

Тематика произведений провинциальных самородков традиционная: гражданский протест, любовь к родине, природе и женщине. Производят впечатление подача материала, „образность“ сравнений и пылкие чувства, вкраплённые в нагромождения несуразиц, нелепиц и ошибок. Вот пример выражения гражданской позиции, автору которого не откажешь в самокритичности:

Порою этот пир, возможно, средь чумы,
Ведь часто над природою глумимся мы,
Свалив весь мусор у деревьев, в ров,
Пытаемся искать в таких местах грибов.

Я решил раскрыть любимые темы местных поэтов в их стиле, выдернув из стихотворений яркие строчки. Потому не могу приписать себе полное авторство этих произведений, а в соавторах я уже сам запутался. Итак, предлагаю читателю краткую тематическую подборку подражаний местным „гениям пера“.

ПРОИЗВОДСТВЕННАЯ
ТЕМА

Нас не знают Стамбул и Париж,
Мы ж продукцию ихнюю знаем,
Но и мы свой российский престиж
Потихонечку, да поднимаем.

Встали ровной шеренгой цеха,
В них шумит и гремит производство,
Пусть над нами повисла труха,
Ветер дунет – снесёт в садоводство.

У продукции мягкости нет,
Но технологи знают задачу,
В кабинетах не тухнет всё свет
Третий месяц – мы верим в удачу!

Чередой испытанья идут,
И пройдут пусть не месяцы – годы,
Твёрдо знаем: победы придут,
Благодарны нам будут народы.

Лишь бы нежность ей малость придать,
И пойдёт она пачка за пачкой,
Надоело уж нам выпускать
Грязно-серую эту наждачку.

Лента белая вдаль побежит,
Нанесём на неё мы узоры –
Где под мрамор, а где под гранит –
И оклеим ей все коридоры.

Верим, выдадим мы образец
Пентагону назло, Бундестагу,
И на рынок пойдёт наконец
Туалетная наша бумага!

ВЛАЖНАЯ ТЕМА

Я уезжаю очень далеко,
Кто знает, суждено ли мне вернуться,
И облака, что вьются высоко
Я замечаю, начинают влагой дуться.

И ты надулась, губки прикусив,
Стоишь со мной на краешке перрона,
Твой голос сыроват и чуть плаксив,
На нас взирают люди из вагона.

Вот навернулась первая слеза,
Потом вторая, третья  вслед за нею,
Платочком вытер я твои глаза,
И носик полный влагою твоею.

Я сам раскис, стою едва дыша,
Такое, было правда раз, но то по пьянке,
И дёргались мозги, чуть мельтеша,
Как мухи замурованные в банке.

Вдруг по перрону дождик застучал,
Я дунул в тамбур своего вагона,
Оттуда с расстановкой прокричал:
– Люби меня и жди меня, Настёна!

Текло всё, капало, рыдало всё вокруг,
В вагоне хлюпали носами две старушки,
Что в дождик к счастью уезжать –
неправда, друг,
Хотя проверить надо с новою подружкой.

ЛЮБОВНАЯ ТЕМА

Жил на свете, словно бог, жил, забот не зная,
Но однажды занемог – повстречал тебя я.

Что со мною – не пойму, как я ни стараюсь,
Только вроде бы засну – сразу просыпаюсь.

Я об этом расспросил бабушку Маланью,
– Дык, любовь ты подхватил, мой огурчик ранний.

Ты, никак, милок, запал на соседку Лорку,
Федька тоже раз кусал энту помидорку.

Но ты Федьке не чета, засылай-ка сватов,
Сбудется твоя мечта – будешь в том салату.

И пока здоровьем гож, ты решай с зазнобой,
А иначе загниёшь с этакой хворобой.

Бабка шморкнула в платок и перекрестилась,
Пожелала мне: – Милок, чтобы надкусилось.

Мне в салатик тот попасть было бы не худо,
Но вот хата ей не в масть – мелковато блюдо.

Сил, желания полно – отрицать не стану,
Не хватило только мне денег на сметану.

Я ей: – Буду ещё крут! – Не нужны ей сроки,
Перцы ей поклоны шлют, даже артишоки.

Я тоску решил убрать зельем. Пусть накладно,
Но зато стал лучше спать. Да и то хоть ладно.

А теперь давайте вернёмся к самой выстраданной и глубоко разработанной „поэтами от сохи“ теме протеста. „Лучшие“ образцы боевой лирики были рождены в середине и конце девяностых. Они кочуют из сборника в сборник и неизменно появляются в местной коммунистической прессе. Предлагаю свои варианты раскрытия этой темы.

ОТКРЫТАЯ ТЕМА

Моя жена рожать не хочет,
И я не знаю, как с ней быть.
Всё отговорки мне бормочет:
– Где, как, на что мы будем жить?

Ведь при такой еде откуда
Моё возьмётся молоко?
А банк, что даст на это ссуду,
Он за границей, далеко.

Я намекаю на картошку –
Лежат в подвале мешка два,
На то, что есть в кармане трёшка,
А в речке водится плотва…

Она ж талдычит про пелёнки,
Про чепчики и ползунки,
А подрастёт – нужна дублёнка,
Ну а к дублёнке сапоги.

– Да пусть всё лето с голой попой
Песочек роет под горой.
Она же: – Все болезни скопом
К нему привяжутся зимой.

Решил я, капитально взвесив:
Зачем испытывать судьбу?
Зачем же жить на грани стресса
И размножать нам голытьбу?

Куда уж нам с таким доходом,
Когда в заначке по рублю,
Тут прокормить бы всем народом
Хоть президентскую семью.

Закрыть решил я эту тему,
Пашу, про деток ни гу-гу.
Открою, как сниму проблемы,
Надеюсь, что ещё смогу…

ЗАКРЫТАЯ ТЕМА

Живу в своём посёлке плоховато,
Живут здесь так же плохо кум и сват.
Не выдают три месяца зарплату.
Что делать? Кто, скажите, виноват?

Нет в магазине той знакомой давки,
Ведь цены подскочили – можно взвыть,
Хоть от товаров ломятся прилавки,
Штаны спадают. Как теперь ходить?

Не отрицаю, что-то покупаем,
Но не „Мартини“ и не „Хванчкару“,
Глотнём, поморщимся и всё переживаем
О будущем: проснёмся ли к утру?

Зимой мы, как сосульки, замерзаем,
Я приглашаю в гости всё куму,
Ведь как согреться с нею - точно знаю,
Вот только не приходит. Почему?

Друг заболел, а телефон отключен
За неуплату – всё, ему конец!
Вопросом – почему так? – я измучен.
Кто виноват, какой такой подлец?

Довольно! Всё! Тут бесконечно можно
Вопросы те мурыжить – кто и что.
Ребята намекнули осторожно:
Во всём виновен член один в пальто.

Икнув два раза местным перебором,
Всё разъяснил мне Федька Фантомас,
Мол, точно знает, что его зовут Егором,
Но вот фамилия дурацкая – Чубайс.

Теперь мне ясно, кто берёт народ измором!
Что делать? – Стаканюгу щас допью,
И побегу искать того Егора –
Ему всю морду в кашу разобью!

Ненависть к врагам у „поэтов от сохи“ компенсируется нежной любовью к природе: „С трепетом в сердце гляжу / На стройные сосны и нивы…“ Особенно меня тронули стройные нивы. А вот как тот же автор пишет о своём любимом ягодном кустарнике и его плодах. Стихи просто просятся на музыку, вернее, в них уже плещется известный мотив:

Ягода малина, ты меня пленила,
Ты меня пленила раз и навсегда.
Только не отдайся никому другому,
Никому другому нигде и никогда.

Я долго размышлял: то ли это метафора, то ли параллелизм… Но внутренний подтекст мне всё же открылся. И в связи с этим перейдём, как я и обещал, к особой статье – любовной лирике. Потрясает открытость и диапазон чувств „поэтов“, выставляющих напоказ в своих полных драматизма произведениях непростые семейные отношения и, конечно же, очередную последнюю любовь. Приведу пример пылкого откровения одного из местных поэтов, выпустившего в свет ни много ни мало четыре сборника своих стихов:

Ах, как свежи бесконечно милые
Губ твоих приподнятые уголки.
Я тянусь к ним со всею силою,
Пока не окольцованной моей руки.

Жизни и судьбы провинциальных стихотворцев изобилуют трагическими ситуациями: отвергнутая любовь, непонимание души поэта и, наконец, ревность:

Мне осталась одна лишь забава.
По живому прокатилась коварная слава,
Вспомнить милую тихим добром,
Или встретить у дома её, за углом.

Похоже, автор или читал Сергея Есенина или слышал по радио песню в исполнении Александра Малинина, откуда и выплыла рифма „слава – забава“. Причём подаётся всё с полной серьёзностью, это никакой не юмор, именно так „поэт“ чувствует. Осмыслив подтекст последней строчки, я даже забеспокоился о судьбе бедной женщины.
С. Есенин у „поэтов от сохи“ в особом почёте. Его „Персидские мотивы“ настоящий кладезь для графоманов. Известная есенинская строка „Руки милой – пара лебедей…“ вдохновила одного из них на откровенную эротику:

Твои груди пара лебедей,
Я не первый их ласкаю из людей,
Я целую их, милую их любя,
Ведь они такие только у тебя?

Вот и весь „шедевр“. Выручает только знак вопроса, поставленный автором в конце, который и вносит определённую интригу. Здесь „поэт“ явно подстраховывается, делая перед любимой вид, что другой „пары лебедей“ он вообще никогда не видел.
Проживая среди природных красот, наши стихотворцы, как правило, любвеобильны и сверхчувствительны. И они этих чувств ничуть не стесняются, а скорее гордятся ими, раскрывая нам свою душу нараспашку: смотрите, завидуйте!

Ты прижалась ко мне в этих диких кустах,
Не плющом перевитых, а хмелем,
Дорогая моя, давай этот плащ
На траву под собою расстелим.

Это я вам представил поэта с заочным зоотехническим образованием, а вот произведение автора, получившего очное педагогическое:

Ласкаю прелесть нежных бугорков,
Брожу на ощупь средь извилин чудных,
Средь моря нежности – знакомых островков,
Средь впадин милых, зарослей уютных…

Думаю, читатель легко найдёт и сходство и отличие. Как вы, наверное, заметили, любовь присутствует и там и там, но во втором примере вместо диких кустов возникают уютные заросли. Здесь всё тоньше, мягче, эротичнее…
При такой вот распахнутости души автор обычно целиком раскрывается в своих произведениях, посвящая читателя в перипетии своей жизни. Но бывают и исключения. Внимательно прочитав сборник любовной лирики одного местного учителя, я был несколько удивлён разнообразием экзотических мест, где его лирический герой встречался со своей возлюбленной. Здесь и Болдоне („Благодарю за Болдонскую осень, / За милые прогулки при луне…“), и Трускавец („Мы приехали почки лечить / В этот западный крайний куток / И Нафтусей лечить и мочить / Пересушенный в почках песок“.), где герой благодаря процедурам получает дополнительный эротический импульс („О, как прекрасен плеск любимой рядом, / В роскошной ванне нежится она…“) чувствовалась какая-то недосказанность. Но позже лично знавшие пылкого поэта люди мне объяснили эту тонкость: оказывается, жена ежегодно отпускала его поправлять здоровье в санатории, куда „совершенно случайно“ приезжала лечиться и отпущенная мужем муза стихотворца. Меня очень тронула специфическая романтика этой нелёгкой любви, воспетой в полусотне стихотворений, и я тоже вдохновился:

Среди невзрачных лечащихся тел,
Что изучал, оценивая взглядом,
Одно достойное я всё же углядел,
Мысль родилась: вот это то, что надо.
Обдумал всё когда (читай: созрел),
Решил не разводить я шуры-муры
И как-то потихонечку подсел
Поближе – в очередь на процедуры.
Мешал немного сероводород,
Но нам твердили: ванны нет целебней,
Дышать нам приходилось через рот,
А нос был заткнут мякишем от хлеба.
Я про свои болезни рассказал,
А ты же всем своим оценку дала,
И после ужина вовсю её лобзал,
Ну и она в ответ меня лобзала.
А из динамиков звучал старинный джаз
И „Широка страна моя родная…“,
Вот здесь и наступил у нас экстаз,
Бывает, вздрогну, как его я вспоминаю.
Забылось в памяти уже твоё лицо,
Забыл изгибы я твоей фигуры,
Но попадётся тухлое яйцо,
И снова в памяти все наши процедуры.
А про страну когда вдруг запоют –
За год последний пели лишь три раза, –
Вновь в душу, где давно уже уют,
Врываются мгновения экстаза.
И ноги просто рвутся  на вокзал,
Как будто снова ты меня позвала,
Чтоб я тебя ещё отлобызал
И ты меня в ответ залобызала!

Но не надо наивно полагать, что любвеобильные поэты, улетев в страну мечтаний и грёз, не возвращаются на нашу грешную землю. У того же автора я нашёл и приземлённые мотивы:

Мы питаемся здесь, воду пьём,
Чтоб прожить три десяточка лет,
И обратно отходы мы льём
Через платный в саду туалет.

Конечно, на этих отходах возвести цеховые корпуса невозможно, но, к примеру, вырастить сад и построить в нём очередной платный туалет для дальнейшего воспроизводства садов вполне реально. Но, кажется, мы отклонились от основной темы…
В „шедеврах“ провинциалов есть ёще одна характерная особенность: они любят повторять свои наиболее удачные  строчки – целиком или чуть изменив. Вот сериал одного из поэтов-патриотов, который я бы назвал „Озноб в душе“:

Декабрь хлестал морозной стужей,
Дул в море ветер ледяной.

Октябрь бурлил накалом страстей.
Народ на митинг валом шёл.

Декабрь бурлил накалом страстей,
Дул в Питер ветер ледяной.

Это мне что-то напомнило…Ага, так это же „молодецкий четырёхстопный ямб“! Как же, как же, помню:

Страдал Гаврила от гангрены,
Гаврила от гангрены слёг…

Выходит, наши одарённые поэтическим талантом провинциалы с упоением продолжают традиции незабвенного Никифора Ляпис-Трубецкого.
Самооценка у авторов очень высока, все они считают себя непризнанными гениями, ну, в крайнем случае – непризнанными талантами.
Абсолютно не сомневаясь в том, что их непременно оценят потомки, некоторые стихоплёты для облегчения жизни будущим исследователям своего творчества сами ведут собственную литературную биографию. Они записывают время рождения „шедевров“ вплоть до минуты и указывают координаты местности, где их осенила муза. Особенно поразил меня потомственный политрук и кандидат философских наук в одном лице. Его сборник пестрит указаниями типа:

21-22 октября 2002 г., Луга, где-то на полигоне.
23-24 октября 2002 г., Санкт-Петербург – везде.
15 ноября 2002 г., г. Сланцы Лен. обл., где-то в ДЮСШе.
Мысли из больницы Склифосовского 26 октября 2002 года 15 час. 30 мин.

Возможно, благодарные потомки, исследуя творческий путь „таланта, граничащего с гениальностью“ (этот комплимент автор получил от друзей на банкете за его счёт и приведён в книге – А. А.), захотят посетить и Детскую спортивную школу в Сланцах, и больницу Склифосовского. В городе на Неве, видимо, придётся потесниться Пушкину, Достоевскому и Блоку. А вот с Лужским полигоном могут возникнуть проблемы: там иногда постреливают. Но полностью исследовать жизненный путь поэта вряд ли кому удастся, так как в предисловии, кроме мест постоянного жительства (16 населённых пунктов – А. А.), указаны также (цитирую) „временные: Советский Союз; Россия; ВМФ СССР; Моря и Океаны планеты „Земля“.
Каждый хочет выделиться по-своему: кто-то армейской твердолобой чёткостью и крикливым патриотизмом, кто-то лубковым примитивизмом. Но и модернизм у нас в провинции имеется. Иногда такое ввернут, что не один свою „репку“ почешет. Вот вам опус из местечкового сборника:

Вагоны с лязгом подойдут к перрону.
Раскроют створки, пропуская люд.
Войдёт, склонясь, седая гордость,
Шепнёт: „Впусти погреться
ностальгическую грусть“.
Присядет, сетуя, посапывая в спину,
Стекло оконное протрёт,
Посмотрит вдаль; там брошенная миром
Тропа, проторенная галенитовой камчой.
А время – погоняло беззаботный –
Всё ускоряет монотонный стук колёс,
Мчит по путям, ещё нехоженым,
В них доли лучшей нет и много есть забот.

Честно скажу: забрало так, что я перечитал его три раза подряд. Слова Маяковского „Поэзия – это езда в незнаемое“ вдруг приобрели для меня прямой смысл. Стало немного не по себе, так как пришлось решать дилемму: то ли я совсем тупой, то ли из меня пытаются сделать идиота. С диагнозом по части автора я решил повременить, а стихотворение показать людям знающим и достаточно образованным. Ознакомил с этим шедевром человек двадцать. У каждого с серьёзной озабоченностью спрашивал: „Ну, как?“ Все отнеслись к моему вопросу не менее серьёзно, потому что сборник был прилично оформлен и сопровождён фотографией депутата Государственной думы, который не только спонсировал его издание в период избирательной кампании, но и подписал мадригал авторам, особо отметив производственную тематику (образец приведён выше). Процентов пятьдесят респондентов, слегка помявшись, ответили, что ничего определённого с ходу сказать не могут, содержание надо осмыслить. Человека три честно спросили: „А что это такое – галенитовая камча?“ Один почему-то встревожился и ответил вопросом на вопрос: „Война, что ль?“ Не знаю, где уж он её там нашёл. Ну а остальные, промычав что-то нечленораздельное, сослались на свою занятость и вдоль стеночки бочком- бочком ретировались.
Короче, надеяться мне было не на кого, и я решил расставить все точки над „ i “ самостоятельно. Может, ключ к разгадке и впрямь в галенитовой камче? Я тоже это словосочетание не совсем понял. Сунулся в словари. С галенитом было просто: это оказалась руда свинца. Камчи не нашёл, но разыскал прилагательное камчатый, то есть узорчатый, как камка. Просветления не наступило. Наконец вспомнил, что в одном из тюркских диалектов камча означает плеть. Стало яснее, но ненамного. Однако я решил не отступать. А может, разобраться построчно? Ну, думаю, попробую. Итак:
Вагоны с лязгом подойдут к перрону… – железная дорога, ясно. А вагоны, похоже, старые и разбитые.
Раскроют створки, пропуская люд… – раз есть створки и вагоны их сами открывают, значит, электричка.
Войдёт, склоняясь, седая гордость… – честно говоря, я с этой субстанцией дела не имел, но судя по тому, что при входе она склонилась, сделал умозаключение, что это дама достаточно крупных габаритов.
Шепнёт: „Впусти погреться ностальгическую грусть“… – кому шепнула, не уточняется, будем считать, автору; наверное, она к нему сразу же прониклась особым чувством и не хотела привлекать внимание обычных пассажиров, не поэтов.
Такие образы и впрямь не каждому дано осмыслить, тем более пропустить через себя. Ностальгическая грусть представилась мне в жалком виде: она семенила позади седой гордости, её бил озноб, и вся она была чертовски скукожена.
Но это, подчеркну, моё субъективное восприятие. А дальше пошли совсем уже нереальные вещи.
Присядет, сетуя, посапывая в спину… Вы когда-нибудь ездили в электричках? А посапывать в спину там не пробовали? Учитывая уже сделанные выводы о размерах и габаритах седой гордости, на спинку сиденья её пристроить невозможно. Но не будем придираться к автору, может, это просто для создания проходной рифмы, хотя и с рифмами у него тоже не очень…
Но вот наконец приближается развязка. Та самая тропа, проторенная галенитовой камчой, уходит в сторону. Участники событий, из которых мы знаем уже седую гордость, ностальгическую грусть и предположительно автора, продолжают движение. Состав мчится всё быстрее, потому что время, которому даётся весьма легкомысленная характеристика погоняло беззаботный, всё ускоряет стук колёс. И выйти из данной ситуации, вернее, соскочить с поезда нашим персонажам уже невозможно. Чем это кончится, спросите вы? Думаю, кончится это плохо. Пути нехоженые, а значит, непроверенные, и автор осознаёт, что доли лучшей не предвидится, а многие заботы ещё ждут впереди. От данного повествования после такого детального исследования на меня веет трагизмом. Хотя вполне допускаю, что кто-либо другой может рассмотреть это произведение как комедию и с издёвкой посмеяться над автором, а заодно и надо мной за то, что я копаюсь в такой белиберде.
В конце концов мне стало жаль времени, потраченного на исследование „творчества“ провинциальных графоманов. Но  они вдохновили меня на создание пародий – хоть этим можно утешиться. Ещё раз обращаю внимание читателя на то, что в оригинальных авторских текстах орфография, пунктуация и стилистика сохранены.

НЕЯСНОСТЬ

Почему-то где-то, кто-то от чего-то,
Видимо забудет, навсегда кого-то…

Виктор П-х

Как-то вдруг скромнее
Где-то стал в желаньях,
Потому что что-то
Сдвинулось в сознанье.
Сдвинулось, пропало
В сумраке далёком,
Потому что мало
И к тому же боком.
Но потом очнулся –
Что-то в нос шибает,
Где-то в подсознанье
Что-то тихо тает.
Пусть забуду что-то –
Вспоминать не буду,
Где и у кого там
Брал когда-то ссуду…

ПРАВДЫ НЕТ

В столовых ели хлеб бесплатно,
Стояли – соль, горчица, перец,
Вино там пили аккуратно –
Нам в коммунизм хотелось верить.

Владимир Е-в

Лежу голодный в тишине,
Пустой, как будто после клизмы,
Ужель приснилось это мне –
Как мы шагали к коммунизму?

Его нам Сталин обещал,
Хрущёв уже и срок назначил,
А Брежнев шамкать ртом устал,
Но помер – чем нас озадачил.

Тут Горбачёв раскрыл глаза:
– Давайте пить все сразу бросим!
Пропьём идею же… – Все – за!
И вот теперь на хлеб мы просим.

А Ельцин веру в коммунизм
Отнял – прибил бы, между нами!
И к нам пришёл капитализм
С его акульими зубами.

В столовых хлеб он весь сожрал,
Слизал всю соль и съел горчицу,
Об этом в „Правду“ написал
Письмо я на пяти страницах.

Но правды нет уже давно,
Продали, как и всю отчизну.
Пойду-ка я допью вино –
Хоть чуть приближусь к коммунизму.

МЕЧТЫ

Мечты мечтами, жизнь-то ведь проходит,
Коротких мигов оставляя след,
Болезнь и радость где-то рядом ходят
Печаль и счастье смотрят им во след.

Иван М-да

Я с детства оперён был весь мечтами,
Их было много, всех не перечесть,
Но, правда, очень многие с грехами,
А за иные можно даже сесть.

Мечты мечтами, жизнь-то ведь проходит,
Решил осуществить хотя б одну,
Соседка вон так грациозно ходит
Не сосчитать какую уж весну.

А годы-то, а годы убегают,
Коротких мигов оставляя след,
Но помню точно, вроде как-то в мае
Послал ей взглядом пламенный привет.

Она зажглась! Мечта осуществилась,
Хоть на пределе был годов лимит,
В одном из мест чего-то заискрилось,
В других местах ужасно всё болит.

И вот теперь вокруг в обнимку ходят
Болезнь и радость ряд последних лет,
С утра соседка от меня уходит –
Печаль и счастье смотрят ей вослед.

А СТОИТ ЛИ
ДРУГ ДРУГА ОБИЖАТЬ?

Ведь все мы в этом мире тленны,
И от судьбы порой никак не убежать.
И все мы в мире так несовершенны,
Так стоит ли друг друга… обижать.

Иван М-да  

Не стоит друг на друга обижаться,
Ведь наша жизнь – фигня на ерунде,
Давайте будем мы тесней сближаться,
Как липнет первый блин к сковороде.
Хоть в тесноте, но не в обиде будем,
И это вовсе никакой не плен,
А заодно дела свои обсудим
Между локтей, лопаток и колен.
Согреемся, проникнемся друг к другу;
Несовершенны мы, я вам скажу,
Вон лапают, смотрю, мою подругу,
Я первый безобидность покажу.
Пример мой будет словно дар бесценный,
И станут все мне сразу подражать,
Ведь все мы в мире так несовершенны,
Так стоит ли убогих обижать?

ЛУННАЯ СОНАТА

От луны скользнули наземь тени,
Луга, покрытые коврами, зеленя.
Ласкать бы мне твои колени,
Так горячо я полюбил тебя!

Александр К-в

Луна блеснула над ковровыми лугами,
И ты стоишь, а рядом я стою,
Вот лунный луч застрял промежду нами,
И вдруг сняла ты кофточку свою.

Я обалдел,  а ты под лунным светом
Расстёгивала блузку впопыхах,
Глаза сияли пламенным приветом,
Ковры искрились под луной в лугах.

Сняла изящно тёмные колготки,
Колени вдруг сверкнули под луной,
И вот последние уже упали шмотки,
Ты вся сияла нежной белизной.

Луна ушла за облако, застлала
Мой вожделенный взгляд сплошная тьма.
И ты ушла, исчезла вдруг, пропала,
И я пошёл опять сходить с ума.

В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ

Неумолимо жизнь бежит по склону,
Свершилось всё в последний раз…

Не плотью измеряют радость,
Не жизнью пролетевших дней.
Ты в праве жить, не в праве падать,
Обопрись на доброту людей.

Александр К-в

Свершилось, чувствую, в последний раз…
Тебя в известность я сперва не ставил,
Слезу тайком смахнул в рассветный час,
Потом недели две с тобой лукавил.

То на работе будто бы устал,
То на живот сослался – малость пучит,
То перенёс на утро… и проспал,
То зубы заболели сразу кучей.

Но вдруг поймал я испытующий твой взгляд,
Сообразил, что ты сумела догадаться,
И сразу понял: нет пути назад,
И я отважился во всём тебе признаться.

Встал в позу гордую и твёрдо заявил:
– Не только плотью радость измеряют!
А ты: – Зачем же громко так, дебил,
Теперь соседи обо всём узнают.

Но я продолжил, по любви скорбя:
– Не вправе падать ты, хотя и будет трудно.
Я знаю, добренькие вьются вкруг тебя,
Неужто станешь, профурсеткой блудной?

Но ты мне: – Тихо, это будет наш секрет,
И сохранить, клянусь, его я постараюсь.
Я сел в волнении, докушал свой обед,
Но ты почуяла, что всё же сомневаюсь.

Сказала: – Милый, сомневаться брось,
Уйми в душе ты ревностные бредни…
В глазах прочёл же потаённое: „Авось,
Ты не узнаешь… а узнаешь, так последним“.

ГДЕ ЖЕ ТВОЙ РАЗУМ, НАРОД?

Выбрали думу безликую
Словно козлов в огород,
Где ж твоя мудрость великая,
Где же твой разум, народ?

Где ты могучая Родина?
Где ты великая Русь?
Виктор П-х
Вижу: скоты крутобокие –
Я же их всех и кормлю –
Звонко копытами цокают
По направленью к Кремлю.
Шляпами рожки припрятаны,
А под штанами – хвосты,
Бритые и бородатые
Прут прямиком на посты.
Стадо народа безликое
Смотрит на всё и молчит,
Где же ты, мудрость великая?
Что же никто не мычит?
Что же никто не кудахтает?
Что же ни „бе“ вы ни „ме“?
Жвачкою только лишь чавкают,
По уши стоя в дерьме.
Мне одному, что ли, лаятся?
Смолкли все, я лишь тружусь,
Снова вопросы рождаются:
Где ж ты, великая Русь?
Где ж твоя удаль исконная?
Где же твои бунтари?
Тихо… А в ночи бессонные –
Впрок я сушу сухари…

ИЗГОИ

Там птицы не по нашему поют,
Там наши не по нашему живут
Изгои в панике за океан бегут,
Теряют близких, Родину, уют
И русский там язык не признают

Геннадий Е-в

Там птицы не по-нашему поют,
С прононсом и немного шепелявя,
Букашек там не нашенских клюют,
Свой заграничный рай по ходу славя.

Поют: „У вас там плохо, здесь же гут,
Перебиваетесь вы с хлеба на водицу“.
Изгои в панике за океан бегут,
Чтоб ихним этим раем насладиться.

Не веря, что там просто нагло врут,
Бегут босые, с головою голой,
Теряя близких, Родину, уют
За гамбургер с паршивой кока-колой.

Там на устои наши все плюют,
Культуре нашей объявив импичмент,
И русский там язык не признают,
Хоть пару слов и знают неприличных.

О вас там просто ноги оботрут,
Бесплатный сыр лишь в мышеловке – знаем!
Там наши не по-нашему живут,
А мы за них как патриоты, здесь страдаем.

МОРОЗ ВЛАДЫЧИТ

Сверкают голубые крылья снега,
Мороз владычит, как желает сам…
Деревья стынут голы и недвижны…

В. Б-в  

Проснулся как-то я перед обедом,
Попил чайку – другого не нашёл,
Вчерашнее мне вспоминалось бредом,
И я покинул этот скудный стол.

Из дома вышел – вижу, крылья снега
Немного несуразно голубы,
Оврага склон вдруг выгнулся до неба,
Как будто лошадь встала на дыбы.

Почувствовал, мороз вовсю владычит,
За уши щиплет окаянный дед.
А что же солнце? Солнце не фурычит,
И у него, я понял, есть обед.

Деревья стынут, все недвижно голы,
Лишь воробей скакнул, и то один,
Окинул взглядом я леса и долы
И двинул в поселковый магазин.

ЕЩЁ РАЗ ПРО ЛЮБОВЬ

Людьми придумана любовь,
Это – когда горячая играет кровь,
Когда всё время тянет петь,
На небо хочется смотреть.

Когда кружится голова,
Вверху смеются облака.
Внизу грибок боровичок
Склонил головку набочок.

Александр К-в  

Придумки это всё – любовь,
Хоть так однажды возбудился,
Что даже закипела кровь
И глаз один вдруг заслезился.

К тому ж запело в голове,
Взгляд в небо вдруг заупирался,
Когда к груди – их было две –
С большим томлением прижался.

Под ноги не смотрю, ведь страсть
Меня несла, зажав в охапку,
Вдруг под ногой услышал: хрясь!
Сгубил боровичка я шляпку.

Звезда тут через облака
Намёки мне кидает тоже:
– Лепи ей про любовь, пока
Мурашки не пойдут по коже.

Когда в мозгах набрался сил,
Раскрыл ей все мои задумки,
И вдруг с размаху получил
По голове тяжёлой сумкой.

И враз желания ушли,
А как хотелось, ёлки-палки!
Всё это враки о любви,
Боровичка вот только жалко…

ФРУКТОВЫЙ САД

Куда там фруктам до тебя,
Нитраты фрукты доконали.
О том, как я люблю тебя
Хочу, чтоб в целом мире знали.

Иван М-да

Ты мой большой-большой фруктовый сад,
Тот сад, что я однажды посетил,
И словно забродивший виноград,
Тебя в себя я вдохновенно влил.

Когда впервые обнажилась предо мной,
Тебе решил поэму посвятить,
Пишу её и летом и зимой,
Но что-то всё никак не завершить.

Я всех поэтов переворошил,
Я приглашал к себе все девять муз,
Уже не вспомнить, с чем тебя сравнил,
Здесь авокадо, здесь и манго, и арбуз.

Весною ты цветёшь, как пастернак,
И как капуста, зреешь к ноябрю,
Но вдруг почувствовал я: что-то здесь не так,
Нитраты появляются, смотрю.

А я их, между нами, не люблю,
Они обычно деформируют живот,
И я тебя, чуть перезревшую, молю:
Ну, потерпи, не увядай хотя бы год.

Уверен справлюсь месяцев за семь,
Шедевр родится и для сердца и для глаз.
А после, я тебя конечно, съем
И про огрызок напишу рассказ.

ПИСЬМО ЛЮБИМОЙ 1

Сегодня я в ударе нежных чувств,
В тяжёлых обстоятельствах мечусь.

Александр К-в

Сегодня я решился наконец
Письмо вам написать. Оно придёт
И будет связкой наших двух сердец,
Оно вам свет любви моей прольёт.

Решил себя вам полностью открыть,
Сегодня я в ударе нежных чувств,
Ведь как влюблюсь, я враз бросаю пить,
Любовь считаю высшим из искусств.

Хотя я с виду, может, не удал,
Но это ж вы меня так довели,
Увидев вас, я засмотрелся и упал
И лишь вчера отставил костыли.

Не отвергайте с ходу вы меня,
Теперь-то я уже почти здоров,
Быть может, не остановлю коня,
Но наколоть смогу два куба дров.

Я помню ваше нежное лицо,
Такого у Джоконды даже нет.
Ну вот и всё, кончаю письмецо,
Сгорая страстью, буду ждать ответ.

ПИСЬМО ЛЮБИМОЙ 2

Я любуюсь твоими коленями,
Обнимаю, целую их с силою.
О любви к тебе пишу
стихотвореньями,
Не могу позабыть тебя милую.

Александр К-в

Ты и не знаешь, сколько мне трудов
К тебе в любви писать стихотвореньями,
Я пропустил уже десяток снов,
Сломал три ручки в это воскресение.

Мне страсть такую не преодолеть,
Полгода бьюсь с лукавыми сомненьями,
Но ведь однажды было, было ведь –
Я обнимался с этими коленями.

Но дальше не пустила ты – ни-ни!
Неужто не могла чуть-чуть расслабиться?
А мне теперь никак вот не усни,
К тому же на бумагу надо тратиться.

Сейчас отправлю новое письмо,
Хочу отметить: все конверты авиа,
Пью только чай, какое уж вино,
Пью за любовь и наше с вами здравие!

В КОЛЬЦЕ

Выползают из нор своих гады,
Норовят нанести Нам укус,
А Вам снятся застоя награды
И былого застолия вкус.

Анатолий Б-в  

У вас мозги слегка подзастоялись,
А я хочу вас всех предупредить:
Уже повсюду гады окопались,
Опасно стало жить, и есть, и пить.

Их деды из далёких тех тридцатых
Несли идейный нам опасный груз,
А их отцы уже в шестидесятых
Пытались снова развалить Союз.

Давили их в застенках и психушках,
Но племя их плодится и растёт,
Вы на пуховых дремлете подушках,
А к ним уж подкрепление ползёт.

В угоду хищным западным акулам
Ползут, за пояс подоткнув наган,
И я, прозрев, чуть не упал со стула,
Пришлось бабахнуть водочки стакан.

Я вижу, как с бесчувственным оскалом
Они бесшумно лезут из норы,
По площадям ползут и по бульварам
И заползают в задние дворы.

О мой народ! Укус, а не награда
Любителей ждёт безмятежных снов!
Ползут, ползут, ползут повсюду гады,
Струится яд с оскаленных зубов!
МЕЧТА ПОЭТА

И светлую избу построит,
и песню о друге споёт,
и в космос дорогу откроет,
и лебедем в вальсе плывёт.

Стихи прочитает и спляшет,
и стопку до края нальёт…

Геннадий Е-в

Давно проникаюсь мечтою,
Надеюсь, и жду, и грущу.
Уверен: её я достоин –
той самой, какую ищу.

Прикрыть мне глаза только стоит,
и вновь предо мною Она,
что с лёгкостью избу построит
и выпьет со мною вина.

Она и борща мне наварит,
стихи с выраженьем прочтёт,
любовью и страстью одарит,
пока я дремлю, простирнёт.

И с лёгкостью, как между делом,
до блеска начистит паркет
и, радуя стройностью тела,
крутнёт предо мной пируэт.

И в баньке похлещет до пота,
уложит меня на кровать,
сама ж упорхнёт на работу
любимые шпалы таскать.

ДВА ВЕЧЕРА

Два вечера мы вместе провели,
Всё в голове поплыло, как в тумане…
Пойдут ли вместе наши корабли
Иль разминутся, словно в океане?

Э. К-н  

Я первый вечер целиком не помню,
О нём я знаю только с твоих слов:
Я будто бы настойчиво, нескромно
Всё предлагал и предлагал свою любовь.

Потом меня ты всё-таки простила
За то, что вспомнить я тебя не мог,
Сказала мне: – Давай сначала, милый…
И я сообразил, о чём намёк.

Второй наш вечер вспоминаю смутно,
Туман ещё в башке не отошёл,
Внутри всё было тоже неуютно,
И мысль свербила: – Где ж тебя нашёл?

А ты мне вновь: – По океану страсти
Помчатся рядом наши корабли,
Все трюмы до краёв наполним счастьем
И с ним исчезнем в голубой дали.

Для вида согласился. Между прочим,
Как мог старался, сил не сберегал…
Пока спала ты после бурной ночи,
Я по-английски, молча уползал.

ВЕСЕННИЙ СПЛИН

Ожидаю весну с замираньем…
Скоро влага помчится ручьями…
И, хотя я весной вдохновима,
Я её неизбывно боюсь.

Людмила К-ва

Ожидаю весну с замираньем,
Я весной жажду больше любить,
Душу мне будоражит терзанье,
Тело вновь начинает знобить.
Мне не вынести этого сплина,
Вдаль смотрю – глаз от солнца болит,
Колея к дому так же пустынна,
И по ней к речке влага бежит.
Ты ко мне не пришёл, бедолага,
Видно, ноги опять промочил,
Или шёл когда мимо сельмага,
Не зайти туда не было сил.
Неизвестность мне невыносима,
Над стихом, чтоб забыться, я бьюсь,
И хотя я весной вдохновима,
Я её неизбывно боюсь.

ПОРЫВЫ СТРАСТИ

Меня ты любишь и жалеешь,
Хотя с годами я не так уж и красив.
Всегда со мной от страсти безумеешь,
Мне руки нежные на плечи положив.

Александр К-в

С годами, знаю, становлюсь я хуже,
Не так силён да и не так красив,
Местами толще стал, местами уже,
Но в части страсти я покуда не ленив.

В момент интимный свет я выключаю,
Не раздражать тебя чтоб видом лишний раз,
Тихонько сзади подхожу и, обнимая,
Вновь чую нарастающий экстаз.

Скажу на ушко нежными стишками,
В которых фонтанирует любовь,
И рушится преграда между нами,
Ты в страсти вся такая – будь здоров!

Ты безумеешь, я весь безумею,
Твой лёгкий стон и выдох как надрыв,
А сам я чуть попозже прибалдею,
Как пульс нащупаю. Ну, слава Богу – жив!

БЕССМЕРТИЕ

Кто должен умереть – умрёт.
Кто выживет – бессмертным будет.
И, если даже смерть придёт,
друзья за это не осудят.

Геннадий Е-в

Кто должен умереть, умрёт.
Не сомневайтесь, это будет с каждым,
Ко всем: кто ждёт её и кто не ждёт –
Костлявая заявится однажды.

Пусть кто-то попытается сбежать,
Другой свой дом на все запоры закрывает,
Но ей на все уловки те плевать,
Ведь трусоватых, она, ох не уважает.

Вот то ли дело я, хотя не жду
В ближайшем будущем её прихода,
Средь смельчаков не в заднем я ряду,
Отвагу подарила мне природа.

Придёт, скажу: – Вот все мои грехи,
За них готов всегда нести я кару,
Зато какие я пишу стихи
Великолепные, прочти хотя бы пару.

Она взахлёб десяток их прочтёт
И где всплакнёт, а где-то улыбнётся,
И вся костлявость у неё уйдёт,
Она вдруг спелым яблочком нальётся.

А я: – Представь, вот я с тобой уйду,
Друзья меня, конечно, не осудят,
С трудом переживут эту беду,
Но что же с человечеством-то будет?!

Ну кто слова поддержки всем найдёт,
Подскажет путь – куда идти, откуда?
Смутившись, смерть тихонечко уйдёт…
А я останусь и бессмертным буду!