Тарахтит, подергивается нетерпением мобильный. Номер незнакомый.
- Да...
Женский голос, звонкий и задорный.
- Это я.
- Кто я?
- Я.
- В самом деле?
- В самом деле.
- Ну а это я.
- Сережа, не узнал? Это же я, Лиля.
- Ой, Лиля! Здравствуй, Лилечка.
Лиля… Лиля… Какая Лиля?
- Ты что, вычеркнул меня?
- В каком смысле?
- Из мобильного.
- Нет, конечно, я не вычеркивал, нет. Просто… просто так получилось…
- «Получилось»… Ну-ну…
Черт, что за Лиля? Лиля… Лиля…
Ах, Лиля! Вспомнил. Давненько не звонила. А я ей. Думал, уже никогда не созвонимся - не увидимся. Номер, конечно же, вычеркнул – какой смысл хранить то, что никогда не понадобится. Но нет, оказалось, ошибся – позвонила. Ладно, придется на ходу что-нибудь правдоподобное...
- Я, Лилечка, знаешь ли, потерял мобилку, точнее, пропала… точнее, свистнули в метро, в жуткой толчее… И вместе с ней твой номер… Он был только в мобилке. Ну… которую украли.
- А голос… Ты забыл мой голос…
Не столько вопрос, сколько утверждение. А может и вопрос.
- Нет, нет, Лилечка, что ты, как я мог… Забыть твой голос… Как ты могла предположить такое… Никогда в жизни! Просто ты… просто мы так давно не общались… К тому же, за два слова я просто не успел тебя…
- Ну это понятно. Меня за два слова сложно успеть. Мне чуть больше нужно.
Красотка в своем репертуаре.
- Не успел твой голос индеци… идентифицировать.
- С кем?
- Как «с кем» - с тобой! Твой голос.
- А, со мной… Понятно.
- Просто не успел. За два коротких слова.
Коротенькая пауза.
- Обманщик ты, Сереженька…
- Кто, я? Обманщик!? Да я вообще никогда не лгу…
- …но я - так и быть - тебя прощаю. Знаешь, никогда на тебя, пушистенького такого, не злилась, хотя причин было - ого сколько… Предостаточно.
- Ладно, не буду спорить, не буду оправдываться. Последую мудрому французскому принципу: «Если дама не права, извинись перед ней». Так что, Лилечка, извини за все мои перед тобой провинности.
На следующую Лилину фразу наложены звуки детского песнопения. Синтезированные голосочки старательно выводят что-то слащаво - проникновенное, берущее за душу.
- Извини, - говорит Лиля, - это по второму мобильному. Я на минутку… На минутку туда, и сразу же - к тебе. Даже не разъединяюсь.
С трубкой у уха возвращаюсь к прерванному занятию - переворачиваю деревянной лопаткой – снизу вверх - жарящуюся в сковороде картошку. В трубке слышу отдаленный диалог, вернее, его половину – Лилину. Похоже, что через минуту, как было обещано, конец беседе не наступит. Не закончится она и через две минуты, и через три, и даже через пять.
- …нет, милая, тут все проще, - говорит Лиля, - просто ты должна определиться, какое из двух зол меньшее - одиночество или жизнь с нелюбимым. Постарайся представить… вот закрой глаза и представь себе сначала то, потом другое, и реши - какое из двух зол меньшее.
Смолкает - слушает.
- Я, например, уже давно решила: лучше самой. И свыклась, и даже нахожу определенные прелести в одиночестве. Что?.. Да, давненько – года полтора уже. Я вот что скажу тебе, милая: жизнь нам если и предоставляет выбор, то чаще всего между плохим и очень плохим. Как в твоем случае – меж нелюбимым муженьком и одиночеством.
Смолкает, слушая собеседницу. В письменных текстах такие паузы обычно обозначаются многоточием.
- Нет, милая, в этом выборе не так все очевидно, как может показаться. Большинство женщин… да и мужчин… одиночества боятся больше всего, даже больше ежедневных скандалов, выяснений, нервотрепки. Пусть рядом самое противное, скверное, тошнотное, но рядом. Меня, знаешь, всегда смешат… точнее, бесят… точнее, смешат и бесят одновременно… все эти жалобы на мужей - он и в том плох, и в том, и в том… Плох - так разойдись, ан нет, духа не хватает. Причем, никто в слабости своей признаться не желает, все находят причины: общие дети, квартирный вопрос… А еще жалость к нему, такому наивному и непрактичному… Он ведь без меня просто не выживет… Что-то еще, что-то еще, а на самом деле причина одна, та самая, мною названная - боязнь одиночества.
С речью вступает собеседница, соответственно, Лиля смолкает. Я кладу трубку на стол, солю картошку, перемешиваю. Попробовав на соль, еще раз пробую: нет, маловато соли, нужно чуток добавить. При следующем размешивании несколько подрумяненных пластинок вываливаются на плиту. Подцепленные на вилку, отправляются в мусор. Уменьшаю огонь и, прикрыв сковороду крышкой, подношу трубку к уху.
В трубке тишина, означающая: речь все еще держит та сторона. Ох, любят граждане (а особенно гражданки) звуки погенерировать... В меньшей степени поулавливать. И как только жили мы, ущербные, без этих плоских прямоугольников с экранчиком и кнопочками…
Вновь кладу трубку на стол, принимаюсь драить мокнущие в раковине тарелки, стаканы, ножи, вилки. Вымытые выкладываются на нержавеющую плоскость. Тряпкой влажной, а затем ею же, но тщательно выжатой, протираю кухонную столешницу. Всполоснув руки, вновь перемешиваю картошку. Пробую. Соли нормально, а выключать, пожалуй, повременю, пусть еще чуть-чуть... Ну а как дела в трубке?
Лилина голосовая очередь. Звучание отдаленное, слабоватое, но понять можно.
- …даже тому, кого принято считать сильным. Ах-ах-ах, полковник он, ах-ах-ах, деляга крупный, ах-ах, спортсмен – бугаина перекачанная, этакое экранное воплощение мужества… А останься один – и весь его внешний лоск, как надувной шарик с дырочкой – пши-и-ить, и сдулся. Заснуть не сможет - темноты испужается.
Ну и прочее и прочее, в том же духе.
Наконец семейно-философская беседа завершена. Лиля берет ту трубку, что соединена со мной, ее голос вновь становится близким, звонким, отчетливым.
- Извини, милый, это моя лучшая подруга, у нее серьезная проблема в семье.
- Извиняю.
- Это муженек ее, сволочь такая, целый год, представляешь, целый год жил с другой, а ей вешал на уши…
- Лилечка, давай не будем о подруге и ее сволочном муженьке, мне это не очень интересно…
Ненадолго смолкает дамочка, видимо, соображая, как отреагировать – обидеться или нет. Склоняется к «нет».
- Правильно, не будем о них - только о нас, только о нас двоих, верно, милый?
- Верно, дорогая.
- Мне так приятно тебя слышать, милый… Так на чем мы остановились… - Так и не вспомнив – на чем, перескакивает к иному:
- Чем сейчас занят?
- Картошку жарю.
Не ожидал, что Лилина реакция будет столь бурной.
- Ой, правда!? Ой, как я люблю. Поверишь, буквально за минуту до разговора с тобой подумала: эх, сейчас бы картошечку жареную. Сережа, ты прям телепат… То, что у меня в мыслях, у тебя уже на сковородке.
Молчу, соображая, как отреагировать на фразу. Лиля приходит на помощь.
- Хочешь встретиться со мной?
Хочу – не хочу… Да, пожалуй. Хотя, нет. А вообще… Нет, пожалуй, не хочу.
- Ну да, хочу. А что?
- Что «что»?
- Да нет, ничего.
- Говори как есть.
- Я и говорю.
- Нет, ты не говоришь, ты бурчишь что-то невразумительное. Слушай, а может, ты уже несвободен, у тебя женщина?
- Нет, я свободен.
- Тогда что?
- Что «что»?
- Сергей, эта твоя манера…
- Какая?
- Вот всегда ты так…
- Как?
- Да никак. Понять тебя – ну очень непросто. – И через малую паузу: - Иной раз просто невозможно.
Раздраженно посопев в трубку.
- В общем, могу к тебе приехать. Прям сейчас. Хочешь?
Вновь пытаюсь сообразить: хочу – не хочу… не хочу – хочу. Просто увидеться, побеседовать, вспомнить то времечко, когда мы были близки – однозначно нет, а что касается основного действа - пожалуй. Хотя без особого… Так да? Или нет? Скорее нет, чем да. Однако, рассуждениям вопреки, последующие два слова произношу со всей пылкостью, на какую способен:
- Конечно, хочу. Я ж уже говорил.
- Очень хочешь?
- Очень хочу.
- Ты сейчас дома?
- А где ж мне еще картошку жарить. Приезжай, вместе покушаем.
- Ох, умеешь ты женщин соблазнять… Ладно. Шучу. Короче, буду через пол – часа, может раньше. Это у меня на работе образовалось небольшое окошко, и я подумала…
Последнее пояснение о небольшом временном окошке воодушевило чрезвычайно. Нет, в самом деле, встретиться сейчас с Лилечкой, с учетом, что ненадолго – почему бы и нет…
Одной рукой коротко обнимает меня, другой прижимает к уху мобилку.
- Хорошо, Миша, я все поняла, - говорит собеседнику телефонному. – Позвони, пожалуйста, когда закончишь.
Зажав трубку, - мне:
- Сережа, это я.
- В самом деле?
- Да, милый, это я.
И в трубку:
- Ну все… Все, Миша, выяснили. Дорогой мой, ты это уже говорил, не повторяйся. Ну все, до свидания.
Разъединившись, улыбается мне, являя ровненькую линию качественной белоснежной металлокерамики. Юбка чуток короче, чем позволительно сорокалетней женщине. А впрочем…
- Ты что, Сереженька, не рад мне?
- Рад. Очень.
- А по выражения лица и не скажешь.
- Нет, нет, - отметаю категорично, - ошибаешься, рад безумно.
На несколько долгих секунд Лиля прикрывает глаза, раздувает ноздри и плавно покачивает головой – этакое сценическое воплощение любовного пыла.
- О, как мне нравится это слово – «безумно». «Рад безумно» – грандиозно звучит! «Безумству храбрых поем мы песню».
И после паузы нормальным тоном:
- Милый, насколько помнится, ты мне картошечку обещал. Я, честно говоря, немного голодна.
- Да, да, конечно.
Лиля идет на кухню первой, я за ней. Приоткрыв крышку сковородки, восклицает:
- Ой, как вкусно пахнет. Мне всегда так нравилось тобою приготовленное.
И по предплечью моему нежно проведя пальцами:
- Разумеется, не только это, еще кое-что.
Чуть позже, потягивая кофеек из чашечки, повела сказ:
- Я сейчас как бы на заводе, как бы ожидаю в приемной директора, пока закончится очень деловое, очень стратегическое совещание. Нужна его подпись на бумаге о приобретении нашей машины.
- И когда тебе следует возвратиться?
- На завод - никогда. Бумагу за меня подпишет секретарша, после чего позвонит мне, мы договоримся о встрече, и она мне ее передаст.
- Здорово. Секретарша - твоя подруга?
- Конечно. У меня великое множество таких подруг. Тех, чья дружба стоит совсем недорого. Отозвала ее в коридор, сжато объяснила, что мне нужно, и в ладошку ей двадцатку. Тихенько и улыбчиво. Точнее, сначала купюру, чтоб появилось желание со мной дружить, ну а потом уже объяснение. У меня своя, годами наработанная система разговоров с секретаршами. И не только с ними
- А с кем еще?
- Например, со всеми теми, чье рабочее место по ту сторону малюсеньких окошек... Тут иногда десятки - двадцатки я скомкиваю в шарик и элегантно на стол перед ними – щелк…
- Здорово.
- Конечно, здорово. Знаешь, я такая… ну как сказать… тонко чувствующая… Временами даже обидно, что способности мои психологические… как бы так сказать, чтоб не звучало бахвальством… Ну просто не ценят должным образом меня те, кому я… - Так и не найдя нужных слов, машет рукой. – В общем, ты понял.
Киваю головой:
- Да, конечно.
- Кстати, и ты тоже…
- Что я?
- Тоже меня не ценил.
- Ничего подобного. Очень ценил. Очень!
- Да ладно… Я ж без этого… без… как сказать…
Вновь не найдя нужного слова, вздыхает.
В возникшую, было, паузу напористо врывается детский хор. Не сразу успеваю сообразить, откуда исходят звуки. Лиля подносит трубку к уху.
- Аллё!
Выслушав вводный спич той стороны, подает голос.
- Милочка, не будь такой наивной, ты ж не первый день живешь в этой стране. Наши врачи - они знаешь кто? Они врачи в последнюю очередь, а в первую - рвачи и дистрибютеры. Нет, не оговорилась – дистрибютеры. Как у кого - у аптекарей. Им аптекари отстегивают процент с каждого выписанного рецепта. Да об этом все знают, и рвачи особо не скрывают этого. Их задача – выписать рецепт подороже. И им плевать кто перед ними – детишки, бабульки, дедульки, полутрупики, овощи… Выписывают и то, что надо, и что не надо – лишь бы побольше и подороже.
Смолкает, слушая.
- Да, именно так – гребут деньги с пациентов напрямую, а также посредством хитросделанных аптекарей, тоже бандитов. Как? А ничего. Ничего не делать. В смысле, обращаться к этим горлохватам как можно реже. Если уж совсем припекло, только тогда. Как говорится, только по жизненоважным. Их помощь – в облегчении кармана, но никак не страданий. И это в лучшем случае. А в худшем - навредят. Чем меньше обращаешься к ним, тем здоровее будешь.
……………….
- К тому же глаз… Запомни: в глаз лучше лишний раз не лазить. Как? Плавающие помутнения? Ну не знаю. Мало ли что – может от усталости, может от психического расстройства… К тому же, если долго просиживает за компьютером…. Да какая там глаукома… В его-то возрасте… Значит так. Советую, ничего не предпринимать, подождать, как будет развиваться, и уже потом… Поменьше за компьютером.
………………..
- Думаю, само пройдет. У меня несколько лет назад такое было – боли в глазу постоянные, почти каждодневные… Пошла к врачу, та посмотрела, на приборах обследовала, говорит: хреново дело, потребуется операция…
……………..
- Никакой. Ничего не предпринимала, и само прошло. Честное слово. Ну все, милая, звони. Ну и я. Что? Да, конечно.
Разъединившись, говорит:
- Извини, дорогой.
- Ничего, ничего, - отвечаю. Лиля собирается что-то добавить, но я опережаю ее:
- Еще кофейку?
- Нет, пожалуй.
- Может, разденемся, а, ты как?
- Прямо сейчас?
- Так понимаю, в любой момент эта девушка, секретарша, может позвонить, и тебе придется бежать.
- Бежать? – Нет, что ты, Сережа, никакой беготни. Не в том я, знаешь ли, возрасте, чтоб бегать на работе. Разве что по теннисному корту. Договорюсь с ней на удобное мне время. – И губки вытянув кокетливо: - Ладно, если ты такой нетерпеливый...
Еле уловимый запах духов и еще чего-то, что приятнее духов - ее кожи. Коротенькие с легким налетом грубости фразы. Истома ласк и поцелуев… Кульминационный момент ближе, ближе… И вдруг со стороны что-то звонкое, громкое, неприятное. Сразу даже не могу понять – что это, зачем, откуда взялись эти напористые звуки...
- Я не буду говорить.
Однако за первой серией звонков следует вторая, за второй – третья; звонящего явно не устраивает Лилино нежелание говорить. После автоматического отключения человек вторично тычет в зеленую кнопку, а потом и в третий раз.
- Черт! Не дадут покоя.
- А отключить на время никак?
- Нет, милый, могут звонить по работе, а это очень важно. Извини.
Вскочив, бежит навстречу трезвону.
- Извиняю, - бормочу не очень искренне.
Вступительная часть той стороны, после чего вступает Лиля:
- Нет, Таня, тут все гораздо проще – этот командир части, он тот еще сукин сын, он тупо вымогает, и, пока ты не дашь ему, ничего - ничегошеньки с места не сдвинется.
За ремаркой собеседницы следует булькающий Лилин смешок.
- О чем ты говоришь, милая… Офицеры - такие же люди, как и все мы, и берут ничуть не хуже. Что? А я говорю, такие же.
Очередная фраза той стороны, и в Лилином голосе появляются писклявые нотки раздражения.
- Вот что, милая, я свое мнение высказала, а соглашаться или не соглашаться – твое дело. Тут, поверь мне, все гораздо проще, чем тебе видится. Во-первых, если б он хотел…
Не дослушав сторону эту, вступает сторона та. Прикрыв мобилку рукой, Лиля шепчет сердито:
- Как меня всегда это бесит – спрашивает, а только начинаешь отвечать – перебивает. Спрашивается, зачем тогда спрашивать…
После чего в трубку, громко.
- Таня, все это ерунда. Если сукин сын вымогает, нужно дать. Что?
Сдвигает брови.
- Ну и пусть. Пусть ни за что. Он имеет возможность схватить тебя за глотку - вот и хватает. Скажу тебе даже так: любой бы на его месте так же поступил.
…………….
- Нет и нет! Это настолько очевидно, что не подлежит обсуждению. Сукин сын прекрасно понимает, что в мутной воде волокиты лучше всего ловится рыбка - вот и мутит. Что, что?
Опять сдвигает брови – похоже, не разобрала слов, наложенных на ее слова.
Громко хлопаю в ладоши, чтоб обратить на себя внимание, и когда Лиля переводит на меня взгляд, развожу руки в стороны – да сколько можно! Дамочка нервно указывает на трубку – а что мол, могу поделать. И продолжает говорить.
- А этому… Этому - ни в коем случае. Имея бумаги от командира части, он просто обязан… Как?
…………………
- Ну, может, тогда позже, когда после обследований он будет писать заключение, на основании которого…
………........
- Совершенно верно! Я об этом тебе уже битых десять минут! Думаю, сотни три. Меньше нельзя, а больше как бы и не за что. Как? Ну что ты, не бойся… А я говорю, не сомневайся. Уверена, возьмет. И будет очень доволен.
…………….
- Ну а кто ж как не я… Я, Танечка, - твоя лучшая подруга. Ну все, извини, я больше не могу… У меня тут очень важный рабочий момент. Очень-очень важный.
……………...
- Знаешь, мы все когда-то что-то впервые делаем. Ладно, дорогуша, целую. Вот увидишь, все будет хорошо.
Рядом на кровать – плюх! Лицо раскрасневшееся, дыхание порывистое. Возбуждена, да не тем возбуждением, каким хотелось бы.
- Это подруга. У нее сын в армии, осталось служить, что-то там, совсем мало, и вот сильные боли в спине. Сделали… забыла, как называется… МПР… нет, МРТ, да, МРТ, нашли межпозвоночную грыжу. В таких случаях комиссуют. Разумеется, через госпиталь. Ну и хорошо. Отправляют в госпиталь, а оттуда его главврач поворачивает - мол, не те при нем сопроводительные документы. Мол, чего-то там напутал командир. Парень звонит в город матери, мать – командиру, тот ей: занят, позвоните позже. Звонит позже, опять занят. А еще позже несет что-то невразумительное. Короче, бетонная стена хамства и равнодушия. Юнец, между тем сидит на табуретке в каком-то узеньком коридорчике, на сквозняке, никому не нужный, всеми забытый, спина болит…
Исхитряюсь вставить.
- Лиля, зачем мне эта душещипательная история?
Сдвигает хмуро брови.
- Она - моя лучшая подруга…
- Да, ты в разговоре это упоминала. Но мне сейчас не до нее.
Смолкаем. Как бы, думаю, перенастроить ее, а, главное, себя на то, что предшествовало звонку.
Целую нежно в шею.
- Ой, - вскрикивает Лиля, - щекотно! Жутко боюсь щекотки.
- Хорошо, учту, не буду.
- Ты напрочь забыл, что мне нравится, что нет.
Отстраняюсь. Пытаюсь что-то возразить, но возражение пресечено долгим поцелуем и скользящими по телу руками. Вскоре мне удается расслабиться психически, а значит, окрепнуть сексуально. Лиля шепчет:
- Только не спеши, ладно?
- Хорошо, милая, - отвечаю, - не буду спешить. Будем медленно, медленно…
Последняя часть моего заверения накрыта детским хором.
Твою, хора, мать! – ору про себя.
- Не обращай внимания, - требует Лиля.
- Не могу не обращать, - отвечаю. – Не дано человеку отключить звукоприемные органы…
- Просто не обращай внимания, - гнет свое Лиля. – Ты так приятно ласкаешь – не прекращай.
- Да что ласкать, когда дальше…
Впрочем, Лиля и сама чувствует, что дальше - сбой.
- Ладно, я, пожалуй, отвечу, потому как звонки ни мне, ни тебе расслабиться не дадут.
- Да, - в трубку нервно.
Выслушав ту сторону, бросает коротко:
- Понятия не имею.
Через пару секунд раздраженно:
- Да откуда мне знать! А почему б тебе не обратиться в телефонную справку… Или в интернете не поискать… Что? Что за бульканье какое-то в трубке? Как? Нет, у меня мобилка в порядке. Да, уверена. О, сейчас стало лучше. Сейчас нормально. Говори в трубку. Что? Повтори. Да не все повторяй, только последнюю фразу.
………………….
- И это тоже можно найти в интернете.
………………….
- Пожалуйста. И до свидания.
С минуту молча хлопает глазами – приходит в себя. Голая дамочка с мобилкой в руках, громкая речь, собранный в гневные морщины лобик, желание поделиться своим возмущением – все это выглядит очень, ну очень несексуально.
- О народ! Ни сообразительности, ни культуры, ни умения самую простую мысль понятно донести до собеседника. И главное, обижается. Надо же… Представляешь, звонит и спрашивает…
- Нет, Лиля, не представляю, - перебиваю на полуслове. – И не желаю представлять. Не желаю вникать в чьи-то проблемы. На фиг они мне. Особенно сейчас. И будь добра, не грузи меня всякой информационной чушью.
- Может ты и прав, на черта мне они, все… на черта нам все эти идиоты и невежды. Ни слова больше о них.
- И, если можно, с ними.
- Можно, милый.
В момент Лилин голос становится тихим и бархатистым. Я не могу перестроиться так быстро, но ее умелые руки, ее губы…
И вновь звонки. Ну, блин, прям издевательство какое-то Глянув на номер, Лиля тянет губы в сентиментальнейшей улыбке.
- Это мама.
И в трубку:
- Да, мамочка.
По мере подробного мамочкиного повествования улыбка на Лилином лице сходит на нет, уступая место гримасе раздражения.
- И как ты представляешь себе это? Или думаешь, что твой двухметровый внучек послушает меня и изменит решение?
…………………..
– Нет, мамочка, не в моего, а в твоего мужа, моего родителя – то же жуткое самомнение. Но если отцу его положение в обществе давало право так себя вести, то этому… Заявляет мне: твои рассуждения несовременны.
…………………..
- Мама, ну ты интересная… Неужели ты думаешь, что я ему это не говорила… Тысячу раз повторяла: хочешь писать музыку на компьютере –пиши, это, может, и актуально, и со временем может принести неплохой доход, но чтоб не в ущерб учебе… Нельзя бросать университет, да еще на третьем курсе... Но он на советы мои ноль внимания, все, что говорю, как в вату: здоровенные наушники, взгляд в компьютер, что-то там на что-то накладывает, что-то куда-то перекладывает… Это, мол, сегодняшний день музыки, и сегодняшний, и завтрашний, и ты ничего в этом не понимаешь.
…………………
- А вот это ты зря, мама. Давай не будем столь категоричными. Меж нынешним временем и твоим… да что твоим… даже моим – тысячелетие, несколько тысячелетий. Мы – питекантропы, мама.
………………….
- Мама, извини, но такие вопросы не решаются в телефонном режиме. К тому же у меня сейчас очень важный рабочий момент. Не обижайся, но я вынуждена попрощаться. И пожалуйста, не принимай все так близко к сердцу, береги себя, миленькая.
Лиля кладет ладошку мне на живот, скользит ею вниз, но ни желания, ни физической возможности у меня уже нет. Уж очень антистоиново на меня весь этот треп...
- Не злись, милый, - мягко говорит мне.
«Не злись» - легко сказать. Прерванный акт – это, между прочим, самая настоящая пытка, мощнейший удар по психике.
Ладно, сейчас главное - не сорваться, не перейти на повышенные тона.
- Угу, - глядя в потолок, хмуро буркаю. – Не буду злиться.
- Врешь, я ж вижу, что злишься.
- Если видишь, то зачем спрашиваешь?
В комнату через открытые окна врывается густой многоглоточный лай. Лиля вздрагивает, и я успокаиваю ее:
- Это дворовые собаки. Блин, развелось их в последнее время. Ни днем, ни ночью нет покоя.
- Слушай, какой ты злой!
Гляжу на настенные часы – ого, бежит времечко, - и гостья улавливает мой взгляд.
- Ты куда-то спешишь? – спрашивает.
Молча пожимаю плечами – как хочешь, так и понимай.
Восклицает громко:
- Сергей, но я ж не могла маме не ответить.
Досада прорывается зудом в затылке. С силой чешу его.
- Лиля, будь добра, чуток потише. У меня со слухом полный порядок.
- Хорошо. Извини, это я, понимаешь…
- Понимаю.
- Ни черта ты не понимаешь, - вдруг вскрикивает в сердцах. - Тебе наплевать. И всегда было наплевать. Господи, как мне всё это осточертело,
Делаю неопределенный жест рукой.
- Угу…
Смолкаем надолго.
- Слушай, дружок, может мне одеться?
- Как хочешь.
Через пять минут одетая, Лиля стоит у зеркала, красит губы. Закончив покраску и промокнув губы - одна о другую, - говорит:
- Ничего не хочешь мне сказать?
- Нет, вроде.
- Вот весь ты в этом «вроде».
- Угу…
- И в этом «угу».
- Угу.
- Это назло мне?
- Что «назло»?
- Угукаешь – назло мне?
- Нет, почему… Вовсе не назло... Просто ты спрашиваешь - я отвечаю.
Взгляд от зеркала не отводя, молвит:
- Ну что, я пошла?
- Угу.
Открыв дверь, останавливается. Ну да, конечно, женщине без последнего язвительного слова - никак.
- Вот что скажу тебе на прощанье: потому-то ты и одинок, мой милый. И подумай над этим, пожалуйста.
- И ты тоже. И ты над своим одиночеством поразмысли, - огрызаюсь. Разумеется, про себя.