Да, это он, Биток. Но как изменился, как изменился... Насколько соответствовал кличке тогда, настолько ныне... Тот был здоровым, мощным, громогласным; этот - тихенький и смурной. Шейка против прежней вдвое тоньше; щеки потеряли упругость, плохо выбриты; глазенки припухшие и потухшие - типичный завсегдатай вонючих пивных, заплеванных дворовых лавочек, а в утренние часы - узеньких коридоров поликлиник и собесов. Но те же заостренные скулы, выпяченная челюсть, чуток проваленный нос, а главное, переломанные, бесформенные уши – этакая увеличенная проекция пережеванной и выплюнутой жвачки.
Иль не он?
Он, он, Биток. Тот самый, что когда-то швырял меня на ламинатный пол офиса, словно утяжеленный брезентовый манекен, используемый «классиками» и «вольниками» для отработки бросков. Иль нет, не манекен, а чучело, да, чучело – так это у борцов зовется.
Давненько это было… 2011 минус 1993… нет, минус 1994… да, то был 94-й… получается 17.
17 лет, подумать только. Ах, Время - Время - Времечко.
Девяностые… Вспомнить и вздрогнуть.
Все и вся разваливается, развалившееся растаскивается – по карманам, по домашним антресолям, по складам, по счетам в оффшорных зонах, и тут главное – не прохлопать, не упустить момент.
Кто-то тянет в сарай мешки кирпичей, ведра краски, рулоны рубероида; кто-то детали от военной самоходки – может когда-нибудь и сгодятся; кто-то общественную баню заграбастал в частную собственность, а в придачу к ней суденышко рыболовецкое; кто-то землицы урвал шмат здоровенный, с лесами на нем и водоемами; ну а кто-то – кто-то целое государство.
Впрочем, хватануть – это лишь часть дела, не менее важно - удержать, чтоб из рук не вырвали. Народец нынче хваткий, озлобленный - не просто вырвет, а с руками вместе.
Нового ничего – ничегошеньки не создается, на месте разваленного и разворованного – ничего. Работы нету, денег нету тоже. Вернее, деньги есть, но они уже не то, чем должны быть – эквивалентом товара. Потому как производится его, товара, уж очень мало – всем не хватает. Особенно проблемно с едой – полки продуктовых магазинов полупусты. Не то, чтобы голод, но близко.
По улицам склоняются бесцельно, на бордюрах и ступенях заплеванных сидят упившиеся, обкуренные, грязные, мутноглазые.
С какого-то момента все стало зыбким, хрупким, рассыпчатым, и пришло понимание: жить следует днем сегодняшним, о завтра думать - пустое, оно может и не настать - завтра.
Жизнь - сказал мудрец - есть способ существования белковых организмов. Вот уж точно – способ существования…
На производствах сокращения, сокращения… Сокращают десятками, сотнями, заводами, поселками, городками... Раньше только слышали это слово – безработица, а теперь она – наша действительность.
Впрочем, даже если и нашел ее – работенку какую-никакую, пусть разовую, даже если выполнил ее сполна, то вовсе не обязательно, что тебе за нее заплатят. Сначала государство перестало платить своим работничкам, а чуть позже почин этот с великим энтузиазмом подхватил деляга - частник. Платить работягам стало считаться как бы плохим тоном. Как бы: надо быть полным болваном, чтобы платить, если можно не платить.
- Ну что ты, милый, - вздохнув, сказал мне работодатель мой, - что ты, в самом деле… Я тебе объясняю ситуацию, а ты меня словно не слышишь. Нету денег, понимаешь, нету. Деньги за работу, что ваша бригада выполнила, заказчиком не перечислены. – И еще раз, по слогам. - Не пе-ре-числены, понимаешь? То есть, мне тебе платить - не из чего. Ни тебе, ни ребятам из бригады, ни еще кому. Нету денег.
- Но почему это меня должно волновать, Сергей Иваныч, - повторил я в очередной раз. - Ваши проблемы с заказчиком – это ваши проблемы, а я работу выполнил, и мне заплатить вы обязаны. Я два с лишним месяца по девять часов ежедневно, и вы мне каждый раз: потом, потом, через две недельки, через недельку, через пару дней… И сейчас: не заплачу, потому как не перечислены… Отдайте мне мои деньги! За два месяца. Отдайте, и я уволюсь.
Сидящий за письменным столом крутит хмуро балдой, взводит глазенки к потолку – ну до чего ж, мол, народ бестолковый – ему говори, говори – все как в вату, не в состоянии понять простейшее.
- Вот смотри, милый: чтоб я тебе заплатил… ну, чтоб заплатил тебе я деньги – понятно, да? - я должен иметь эти деньги. Это ж элементарно. А у меня их, денег - нету. Андерстенд?
Одежка у мужичка ну очень не дешевая, и котел наручный не из тех, что в подземных переходах за копейки продаются; еще гайка здоровенная – золотая с черной вставкой. А еще на столе рядом с папками мобила с антеннкой (по тем временам мощный индикатор крутости). Сукин сын, он даже не пытается придать внешности своей ту безденежность, о которой бубнит.
Ну почему… почему я должен вникать в его проблему: перечислено – не перечислено. К тому ж, как мне шепнула некая девица - доброжелатель из его приближенных (и ее, похоже, обидел чем-то), заказчик деньги перечислил.
А даже если и не перечислил… К тому ж перечислил.
Да - нет… Нет - да… Почему меня это должно волновать? Пусть рассчитается со мной, а потом выясняет отношения с теми, кто ему должен. Свою работу – электромонтаж - я выполнил, в полном объеме, а перечислены деньги - не перечислены – не моя проблема.
- Есть такое понятие, милый мой…
- Послушайте, Сергей Иванович, не называйте меня милым…
- Ладно, - вскинул послушно ладошки, - если тебе не нравится - не буду. Так вот, Дыбин… по фамилии нормально? (я киваю – да, нормально)… есть такое понятие: кризис неплатежей. Надеюсь, слышал. Если нет, не слышал, попробую объяснить популярно: икс должен деньги игреку за какой-то объем произведенных работ, должен, но не выплатил; у игрека, соответственно, нет средств, чтоб рассчитаться с зетом; зет же, в свою очередь не может выплатить… Ну и так далее. Ты понял. Нынче даже государство... прикидываешь, Дыбин, даже государство, - потряс пальцем, усугубляя значительность слова, - не имеет возможности разрулить эту проблему. Нет рычагов воздействия на неплательщиков... Соответствующей законодательной базы - нет.
Конечно же я знаю, что сволочное государство частенько не выплачивает- об этом и в телевизоре, и в газетах… Нынче ведь гласность – как бы ничего не скрывается. Только разве мне легче от этого? Разве это отговорка? Почему мне… Почему я… Почему мне за выполненную работу, потраченное время, усилия… Два месяца интенсивного труда! Ну, блин, аж колотит от возмущения. Я ведь не требую чего-то сверх – пусть отдаст мне мои! К тому же, не знаю, как у государства (и знать не хочу), но у этого гада деньги есть. Есть! Есть! Есть бабки у коммуниста вчерашнего, деляги нынешнего, есть, но он тупо не желает отдать мне мое.
Грабеж средь бела дня. Разбой!
И не к кому апеллировать. Просто не к кому. Не к государству же жуликоватому, которое само… Хоть головой о стену бейся – впустую. Скотство! Блядство! Другими словами не выразить!
Коллеги – работяги на мой призыв пойти к гаденышу всем вместе, потребовать заработанное, вплоть до «вытрясти бабки вместе с кишками», прореагировали вяло, точнее, никак. Покуривая «Приму» свою вонючую, бормотали нечто невразумительное, грязно - матерное. Да уж, от коллег бздливеньких помощи не дождешься. Впрочем, это можно было сразу предположить. Удивительно, как только дедушка Ленин сумел в свое время подтолкнуть рабочий да крестьянский классы «на бой кровавый, святой и правый».
Кстати, я не прав – они вовсе не беззащитные, не безынициативные и не лоховатые, наоборот, очень даже ушлые: просчитав такое развитие событий, некоторые замечательно сумели подстраховаться: один свистнул болгарку, другой – перфоратор, третий что-то еще, в белом синтетическом мешке. Это только то, что я знаю...
Между прочим, на тот исторический момент электроинструмент стоил очень недешево, а потому украденное в значительной степени компенсировало последующую невыплату.
Мысль! А почему б мне… И не втихаря, а в открытую… В самом деле, я что, рыжий? Или святее Папы Римского?
Незаметно приближусь к столу и резким движением… Не думаю, что пухнорылый попрется в ментовку - заявление подавать. Хотя, с его-то коммунистической примороженностью… Ну а если даже и напишет – пусть докажет. Ничего такого не было, ни о какой мобилке знать не знаю. А вот он – он мне не заплатил. Зарплату. Мне. Мою. Не заплатил. Вот. Вы, граждане милиционеры, лучше с этим разберитесь.
Нет, о невыплате денег лучше не заикаться. Поймут, что забранная мобилка – месть. Точнее, компенсация. К тому ж, в споре чиновника и работяги менты да суд примут сторону - ясно чью. Это без вариантов. Плюс у гаденыша в ментовке, в суде кумовья да земляки, да бывшие собутыльники - сослуживцы. Не иначе. Нет, нет, никаких мобил. Мобила – это срок.
Но ведь можно ее… Можно ее не себе в карман, а о пол… Со всей дури... Даже не о пол, а о стену, потому как пол деревянный, а стена бетонная… Чтоб ни один умелец потом не смог собрать. Трах – о бетон, и разлетится на куски мелкие симпатичный черный четырехугольник с кнопочками, экранчиком и трехсантиметровым пупсиком – антеннкой. Стоимостью ну очень, очень приличной, очень...
А как же тогда трудовая книжка - ведь не отдаст.
Ну и хрен с ней, с трудовой. Какая на хрен трудовая, когда все вокруг рушится, разваливается, и думать о дне завтрашнем – абсурд. Нанести же контрудар… Прям сейчас, не откладывая в долгий ящик… Компенсировать ущерб материальный торжеством душевным… Да еще каким…
Точно!
Низенько и мягенько я продвинул ногу в направлении письменного стола, подтянул другую. Еще один такой незаметный шажок и затем, подобно кобре…
Видимо, что-то почувствовав, сукин сын взял мобилу в ладонь и, задумчиво поглядев на нее, стал тыкать пальцем в кнопочки – одну, вторую, третью, четвертую.
- Але! – заорал во всю глотку. – Але! Что? – Свел брови в звукоуловительном напряге. – Ну да, я. Ты чего, плохо слышишь меня? Хорошо? Тогда слушай: тут у меня проблемка небольшая: молодой человек требует, чтоб я ему оплатил два месяца работы… Да, разумеется. Уже битых полчаса. Ну да, именно это и пытаюсь втолковать: нет денег, не перечислены. Что? Ну да, именно так, ему на мои объяснения плевать: давай - и точка. Что? Ну да. Да, один. Все ребята с его бригады… точно не скажу, человек пять – шесть… они с пониманием к нашим трудностям, а этот не желает. Да. Все, Биток, жду.
Разъединившись, вздохнул глубоко, выдохнул долго, шумно, поигрывая губами.
- Обещал быть минут через десять. Появится – разберемся. Разберется... Он как раз по этой части. Подожди за дверью.
Не спрашиваю – кто такой Биток, догадываюсь, и от того в верхней части груди появляется тревожный жар.
Нервно переминаясь с ноги на ногу в малюсеньком коридорчике, прикидываю: что ж делать?
Что делать… Что делать… Ну, блин… Перебираю варианты, и ни на одном не могу остановиться.
Вариант самый простой, и, пожалуй, правильный: на невыплаченные деньги плюнуть, и уйти. Сейчас уйти, а чуть позже - денька через два-три – явиться и забрать трудовую.
А еще позже… А когда-нибудь, с божьей помощью попытаться дельце это реанимировать…
Однако логике вопреки, не ухожу, стою, жду.
Что это – упрямство? принцип? А может, некое самоутверждение – я выше страха. Но это глупо, говорю себе, идти наперекор инстинкту самосохранения - глупо. Перед кем я не желаю выглядеть испугавшимся - перед самим собой? Иль перед этой сволочью?
Черт, чтоб не пожалеть потом...
Ну и хрен с ним, обрываю себя, пусть пожалею. Но иначе не могу.
Явился. Стандартный типаж профессионального выбивальщика денег: черная футболка плотно облегает мышечные дюны, поверх футболки толстая желтая цепура с массивным крестом; свободного покроя джинсы, плотный запах парфума. Дорогой и удушливый – запах тревоги, страха.
Уже входя в дверь, то есть, находясь ко мне спиной, подал знак рукой: за мной. И я зашел.
Штанишки, рубашечка, обувка - все старенькое, застиранное, мятенькое, толь с секондхэнда иностранного, толь с чужого плеча отечественного. Ну да, частенько некто сколь сердобольный, столь упакованный положит рядом с мусоркой хоть и мало ношенное, но здорово надоевшее – носи кто не гордый, пользуйся. А этот тип, что напротив меня, Биток нынешний, уж никак не из гордых.
Пьет? Да конечно пьет, чтоб такой да не пил... Но сейчас трезв. Значит не за что...
Ну и хорошо, что трезв. Какой разговор с пьяным…
Так поговорить, напомнить о себе, иль без разговоров - в рыло? Лучше, конечно, поговорить, и уже потом…
Эх, жизнь наша непредсказуемая. Эх, Биток, Биток… Впрочем, не такая уж странная метаморфоза – мало ль в истории человеческой примеров, когда личность с высот высоченных падает на самое, самое дно - социальное, финансовое… А то и еще ниже – за пределы бытия земного.
Цари - короли - императоры. Остро заточенной железкой – бжик по шее, - и отделена головушка царственная от тела царственного.
Иль министр деловой и надменный. Вчера из номерка гостиничного сверх-дорогущего, перекрикивая прилив океанский и щебет птах экзотических, отдавал распоряжения по «спутнику»: то ударными темпами возвести, то с землей сравнять, у икса все забрать и передать игреку; а сегодня он же, слезками лицо залито, лежит на шконке тюремной, плесенью попахивающей, в потолок глядя, думает: эх, жизнь моя, жизнь моя пропащая...
«…Еще утром человек был диктатором, приказал повесить на габарите железнодорожного моста – на страх – начальника станции, помощника начальника станции и третью сомнительную личность с татуированными руками, а вечером тот же человек приткнулся с узелочком у пароходной трубы и рад, что хоть куда-то везут…
…Удачливый делец только что добился поставки на армию, и жена его уже собралась приобрести у фрейлины, баронессы Обермюллер, котиковое манто с соболями, - ой, все полетело к чертям! – и поставка и манто, чемоданы с роскошным бельем угнал негодяй ломовик, и даже при посадке вчерашний преданный друг, один гвардеец, который так заискивал, целовал ручки, - вдруг хватил дельцову мадам ножнами по шляпе и спихнул ее с вагонной площадки…»
Это из великолепного «Невзорова», Алексея Толстого.
Вот и наш герой, с ушами пожеванными, Биток… Может, в какой-то момент переоценил силы свои и возможности. Может, что-то подломило. Или обломало. А может, здоровьичко бычье, для его профессии столь необходимое, в какой-то момент подвело.
А скорей всего, вот что: просто закончился период, благоприятный для таких, как он. Было времечко золотое, а на смену ему пришло времечко дерьмовое. Все хуже становилось, все хуже, хуже… Организм потребовал алкоголя; получив, потребовал еще. Еще, еще… Требования стали ежедневными, круглосуточными… Пытался сдерживаться, но не получилось, в какой-то момент дрогнул, поддался, и как понеслось, как понеслось…
В результате имеет Биток то, что имеет.
- …я ему культурно: милый ты мой («милый» - это он специально, назло мне?), пойми: не из чего платить - заказчик не рассчитался с нами, не перечислил деньги. А ему хоть бы что: гони деньги – и никаких.
Развел руки в стороны – все, мол, нет больше сил втолковывать - выдохся. И тогда слово взял здоровила с цепурой на бычьей шее, Биток.
- Слушай, ты, - обращаясь ко мне, даже взгляд в мою сторону не перевел, - ты ваще нормальный человек, а? Иль, может, с русским у тебя плохо – не понимаешь? Иль, может, тебе по-китайски втолковать, а?
Раздраженно потеребил подбородок – ну, блин, достали бестолковые. Не понимают простейшего, отвлекают по пустякам от дел важных.
- Если тебе говорят: нету – значит, нету. Что ж тут непонятного, а?
Молчу. И что ответить - не знаю, и горячая волна в груди мешает говорить. Да и какой смысл повторять одно и то же, одно и то же выслушивать. В принципе, уже все ясно.
- Ты ваще знаешь, на кого наезжаешь, а? Тебе что, больше других надо? Почему все молчат, ситуацию понимают правильно, а ты один тут понимаешь… Почему, а? Или ты самый козырный?
Накрутив себя своими же словами, бьет меня. Ладонью. Удар приходится по уху, и я падаю. Вскочив, предпринимаю попытку попасть здоровиле ногой по яйцам. Вроде удается, вроде проходит удар, но бугаине хоть бы что – не то, что рожу не перекосило, даже не моргнул. Видимо, пришелся чуть в сторону от цели. Пробую еще раз, но на сей раз здоровила успевает схватить меня за ногу и, сграбастав, бросает о пол. Без малейшего усилия поднимает и вновь бросает. А затем еще раз. Ну силища жуткая… Он меня просто превратит в лепешку. Точнее, в мешок костей.
- Биток, прекращай, - говорит Сергей Иваныч, - ты ж его покалечишь.
- Покалечу, - соглашается Биток, и бросает меня в четвертый раз.
Ой, блин! Похоже, что-то там, внутри, в организме, отбито.
- Если ты его покалечишь - сядешь. Надолго. Лет на пять – шесть минимум. Иль все свои деньги придется выложить всяким там сутягам - щелкоперам.
Последняя фраза подействовала, сбила боевой пыл борова. Тяжко дыша, плюхнулся на стул, отер со лба пот.
Мерзавец и ворюга Сергей Иваныч (он же мой спаситель) рукой показал на дверь, мол, давай, парень, давай, давай, вали поскорей, пока Биток в состоянии чуть приостывшем.
Тут уж без вариантов – быстрым шагом я направился к двери, и уже переходя порог, услышал:
- Ну, штемп наглый, по яйцам, меня! Меня! Совсем оборзел гегемон!
На улице, зайдя в подворотню, я тщательно осмотрел себя, ощупал, попытался понять насколько серьезны повреждения… Тьфу – тьфу, кажется, отделался более-менее легко – ушибами да гематомами. Можно сказать, повезло.
Господи, стоят ли того деньги… Нет, не деньги, возразил себе, тут совсем иное. Этот тип сволочной, Сергейваныч, он меня унизил, наплевал мне в душу – вот причина. Хотя и деньги - тоже. Два месяца с лишним горбатить впустую – это ни в какие рамки. Даже каторжанам за труд пайка какая-никакая выделяется, а тут – вообще ничего.
Да уж, пока меня не касалось это лично, читалось в газетах да слышалось с чужих уст – я не понимал, насколько это ужасно, но тогда… Черт, на какие шишы жить дальше – подумал. На куцые и унизительные женушкины? И что ей сказать? Рассказать правду, как все на самом деле было? Скорей всего, поглядит на меня с молчаливой укоризной, словно моя в случившемся вина, пустит слезку скупую, щемящую.
Но с другой стороны, повезло. Ведь калекой мог сделать, запросто.
И еще одна мысль появилась: вооружившись увесистой каменюкой… двумя или тремя… возвратиться в офис, и к бугаине подскочив… Аж в голове загудело от желания. Никто и никогда не унижал меня так, как он… Как они, двое. Ну, твари!
И уже взглядом стал шарить по местности вокруг, но в последний момент осек себя: опомнись, ты испытываешь Судьбы терпение.
Часто бывает, зло сегодняшнее оборачивается пользой завтрашней. Примерно о том же в поговорке народной: не было бы счастья, да несчастье помогло. Прежде всего, пришло понимание: гарантированная оплата за труд, она осталась в невозвратимом прошлом, ныне все зависит от работодателя, его порядочности - непорядочности. Но надеяться на человеческую порядочность – это рулетка. В нашей же стране не просто рулетка, а, считай, без выигрышных цифр.
А почему б самому не попробовать… Точнее, с напарником, потому как для многих электромонтажных работ пары рук может просто не хватить.
Непростая проблемка – найти напарника: один - неумеха, второй – лентяй, третий – нечист на руку, четвертый… Но нашел. Спокойный, и работящий, и руки на месте, только изредка уходящий - на денек, второй, третий - в запой. Но ничего, у меня не режимное предприятие – не вышел на работу – не досчитаешься денег.
Лиха беда начало. В городской газете объявлений появилось мое, коротенькое: «электрика, электромонтаж» и домашний телефон. Сначала побаивался, что позвонят горлохваты из налоговиков: ну-ка покажи бумагу о регистрации, или рэкетиры: ты чё, без крыши? ну даешь, так нельзя, мы будем твоей крышей… Но нет, все шло тихо, спокойно, деловито. Вскоре у меня появился мобильный и в последующих объявлениях я уже указывал номер мобильного. Если голос звонящего казался сомнительным, отказывал, ссылаясь на круглосуточную занятость.
Через месяц, нет, даже раньше - недели через три - мы двое уже не тянули предлагаемый объем работы, и пришлось подрядить еще пару человечков. Затем нас стало шестеро, затем семеро, затем одиннадцать; вскоре я перестал работать руками и занялся одними лишь организационными вопросами. А еще через какой-то период времени зарегистрировался как юридическое лицо - частное предприятие, и пошло - пошло - поехало.
Ну а потом… Потом жизнь подсказала направления деятельности иные – менее хлопотные и более денежные. И что самое интересное, не особо-то рисковые.
А все ж непорядок, думалось иногда, надобно б выкроить времечко, да заглянуть к сукину сыну, должничку моему, Сергейванычу… Зайти и… И что?
Потребовать должок, разумеется, индексированный? Так ведь наверняка откажет. И что тогда?
Может, правильней будет, ничего не требуя, с порога в рожу…
А может, не самому, а найти кого-то, кто за бабки… Старательно, основательно… С подонками ведь любые средства хороши.
Ладно, для начала следует выяснить, на месте ли он, не съехал ли куда…
Съехал.
За столом сидела немолодая, но молодящаяся тетечка с фейсом преисполненным самомнения – тот типаж нынешних бизнес вумен, что у большинства мужчин эмоции вызывает исключительно антистоиновые.
Кого надо? – подняв на меня взгляд, спросила хмуро. Никого, – буркнул я в ответ, - ошибся дверью.
Ну что ж, гаденыш, остается надеяться, что за меня тебе отомстит Судьба.
И вот напротив меня собственной персоной Биток, второй персонаж того отвратного действа. Второй, но не второстепенный.
Ладно, по существу. Как сейчас действовать?
Выйти вместе с ним, следуя сзади, дойти до места, где людей поменьше, зайти вперед и без вступительных речей – снизу по подбородку – хлоп! Далее по обстоятельствам. Вероятность того, что кто-то подпишется за убогого, крайне низка, считай, равна нулю.
Нет, не то… Бить его при всем честном народе – ничего хорошего. Да и время суток не очень-то благоприятное – до темноты еще около часа.
«Пропасти» до самого дома. Узнать, где живет и потом… Нет, осекаю себя, никаких «потом», только сегодня, сейчас!
А может, подойти к нему, заговорить, «познакомиться», угостить пивком, может даже водкой, после чего…
А если не захочет? Ну да, усмехаюсь про себя, где ж такое бывает, чтоб алкаш от дармовой выпивки отказался…
Да, неплохо было б поговорить… Тихо, спокойно, мягким, располагающим тоном… Разузнать о нынешнем его житие – бытие, посочувствовать душевно… И уже потом напомнить о том деньке давнем, когда вызванный шефом своим, гандоном штопаным, он чуть не покалечил меня… Увидеть страх в глазенках, дрожь ручонок, некогда налитых силой бычьей…
Ну вот и все - его остановка.
Какое-то время я шел за ним, но потом ударило в голову: какого черта! Куда я иду, чего жду? В самом деле – чего? Что он зайдет в совершенно пустынный двор, где я смогу ни о чем особо не беспокоясь… Так ведь не будет этого. Да и здесь народу… Не так, чтоб очень мало, но и не слишком много.
Сердце забилось быстро и сильно - вперед!
- Привет, Биток, - подойдя сбоку, я хлопнул его по предплечью, улыбнулся.
Он вздрогнул от неожиданности, заглянув мне в лицо, вымолвил:
- Не знаю тебя. Ты кто?
За границей ко мне обращаются: мистер. Еще мсье или сеньор. Больше всего мне нравится на английский манер - «мистер».
Я мистер не от рождения, стал им в возрасте достаточно зрелом. А до того был - кем был? - приятелем (эй, приятель), парнем (эй, парень), молодым человеком… Но чаще всего, «товарищем» - товарищем Дыбином. А сейчас я «мистер». Спасибо эпохе, развалившей систему порочного социализма с ее брехливыми «товарищами». Ведь ничего, ничего товарищеского в отношениях меж людьми не было. Тем более, в отношениях меж классами. Класс чиновников откровенно презирал класс работяг. Ничуть не меньше работяг презирала прослойка, называемая интеллигентской. Однако на словах - как бы уважение, как бы товарищество. О, мы помним эти многочисленные плакаты и скульптуры, где в едином порыве, взявшись за руки, к светлому будущему устремлялись рабочий и чиновник, колхозница и художник с литератором. Чуть вверх, градусов под тридцать, лучистый вгляд, чистые, бесхитростные лица. Хрень лживая!
Конец восьмидесятых. Позорный развал империи - географический, политический, экономический. Задача осколков - малых, средних, крупных – выжить. Будь ты личность или коллективное хозяйство, крупное предприятие иль вновь образованная страна - выжить. Выжить!
Всеобщее помешательство на деньгах. Отныне обладание большими деньгами - основной эквивалент общественного уважения. Чем больше бабок, тем больше уважения. Миллионер – всем ребятам пример.
Однажды в кабаке в перепалке – не помню меж кем и кем, но это не важно - я услышал такую фразу: чувак, ты чё так раздухарился, чё, богатый офигенно? Сначала даже покоробило – тьфу, какой цинизм, а потом понял: не цинизм, но реалии сегодняшнего дня.
Конечно же, деньги, привалившие ко мне в количестве очень немалом, не могли не отразиться… Новое бытие не то, что б сознание изменило, но, в значительной степени подкорректировало.
Как-то встретился на улице с парнем, с которым до определенного возраста был в приятельских отношениях: в скверах, на пустырях распивали дешевое винишко, трепались о всяком разном – о прочитанном, о просмотренном, о прослушанном, знакомились с девушками.
Я завел его, точнее, затолкал в кабак (он сопротивлялся - рвался куда попроще), там мы выпили, потом выпили еще, потом еще чуток накатили, после чего он, словно заведенный ключиком, стал повторять: слушай, ну ты так изменился, так изменился… Изменился внешне? – попытался я уточнить. - Да нет, не то, чтоб внешне, а вообще… - Что «вообще»? Что имеешь в виду? - Ну вообще – изменился. – В чем, можешь сказать? – Ну как… Просто здорово изменился.
Блин, хреново, когда человек не может вслух выразить простейшие свои мысли. Так я и не дождался пояснения. Подумал лишь: странно, ведь я не прибавил в весе, не сменил стиль одежды, стиль разговора, не нахватался того, что зовется «понтами». Что ж такого необычного он во мне узрел?
А все ж он прав, подумалось позже, я изменился. Деньги здорово повлияли на суть мою нынешнюю. Я стал свободней, раскованней в мыслях, уверенней в словах и действиях. Степенней в поведении. И все это - надо же, какой интересный судьбы выкрутас - благодаря тем двум хмырям – Сергейванычу и Битку. Считай, они - мои благодетели. Пусть очень - очень косвенные, но все же… Для полного счастья мне б еще повстречать их, где-нибудь на узенькой дорожке, возвратить к той нашей беседе, эмоциями переполненной.
- Ты кто? - повторил Биток.
- Ай-ай-ай, не хорошо… Старых друзей - приятелей не узнавать - нехорошо, - улыбнулся я еще шире, положил руку на плечо, но дядька, шестым чувством учуяв неладное, руку мою скинул и попытался обойти меня.
- Да стой же ты, милый… Ну куда ж ты? Стой, говорю!
Какой там… На удивление живо передвигая ножками, Биток рванул вперед. Да, видимо, беседы душевной не получится. Находясь от него сбоку, я хлопнул его ладонью по роже. Сильно хлопнул, как он меня когда-то. С той лишь разницей, что тот его удар пришелся мне в ухо, а мой сейчас – по роже. Ладонь ощутила прогнутую выпуклость носа.
- За что бьешь? – произнес Биток. Не завопил, а именно произнес – тоном не выше обычного.
- Объяснить? Могу объяснить. Но лучше, ты сам напряги память, вспомни, как бил меня когда-то.
За первым ударом, точнее, хлопком, последовал второй. Биток вновь попытался, обойдя меня, уйти в отрыв, но куда ему, нынешнему… За третьей ватрухой полетела четвертая, потом еще одна, еще, еще… В рожу, в ухо, опять в ухо, опять в рожу.
Рука моя в крови – разбит вражий нос, вражьи губы.
Боковым зрением я уловил, как остановились, глазея на нас, люди. Впрочем, как и предполагал, никто не приблизился, не вмешался.
- Так как, не вспомнил? Нет? Скверно, мать твою. Наверное, слишком многих избивать приходилось, а, Биток?
Пожевав разбитыми губами, дядька вымолвил:
- Да не Биток я, путаешь ты!
- Врешь, ты – Биток, ты меня избивал, когда я требовал свои деньги – за два с лишним месяца работы. У этого… как его… забыл фамилию. Звать Сергей Иванычем.
За очередной паузой очередное возражение:
- Не знаю никакого Сергея Иваныча.
Я заглянул в лицо – все измазано кровью. Черт побери, неужели ошибся… Неужели не он…
Вытянув из кармана носовой платок, я протянул дядьке: на, вытри. Дядька неловко заелозил клетчатой тканишкой по лицу, но лишь еще больше размазал.
- А кто ж ты тогда, если не Биток?
Каким-то глуповатым получился вопрос. А впрочем...
- Быня я. Кликуха моя – Быня. А вообще я – Вован. Володя.
- Но когда-то был Битком...
Вопрос? Утверждение? Не знаю сам - я вдруг растерялся.
- Нет! Я Быня. – И тыльной стороной ладони промокнув разбитые губы, заговорил глухо, отрывисто: - Я раньше в спорте был… на ковре… а потом - травма, и все… и уже не выступал. А потом вообще стало хреново… Короче, с головой у меня… Болит. Вот.
Господи, неужели ошибка? Иль все ж врет? Вообще-то, не похож он на ловкача - лицедея, уж очень примитивен. И эта болезненная заторможенность… О господи!
- Послушай. Семнадцать лет назад тот человек, на которого ты похож, – он здорово избил меня, ни за что.
- Меня тогда вообще здесь не было. Я тогда в другом городе жил. Не в этом.
Я огляделся по сторонам. Поняв, что представление закончилось, зеваки разбрелись. Уже никто не обращал на нас внимания, никому мы не были интересны.
- Ладно, пойдем.
- Куда?
- Туда, где кран – тебе лицо нужно вымыть.
- Не пустят.
- Пустят.
На мой стук в стеклянную дверь какого-то учреждения сторожиха хмуро дернула подбородком – чего тебе? Я указал на лицо в крови, но тетка раздраженно махнула рукой – нет, проваливайте, много вас таких, с рожами окровавленными, каждого к крану пускать - воды не хватит. Первая реакция на продемонстрированную мною купюру была вялой – давай, давай, проходи, не задерживайся. Однако когда я выудил из кармана купюру иную, номиналом вдвое больше первой, тетка толстый свой зад от стула оторвала, подойдя к двери, приоткрыла ее узенько, впрочем, достаточно для того, чтоб пролезла денежка.
- Что надо?
- Лицо помыть. Ему.
- Ладно, пусть заходит. Токо быстро. А ты останься.
Ну, народ. Без бабок она и маму родную не впустила б. И все нынче такие, все. Все, все, все...
- Иди, мойся, - сказал я Быне, - подожду тебя здесь,
- Зачем?
- Что зачем?
- Зачем подождешь?
- Володя, клянусь, ничего плохого больше тебе не сделаю. Я тебя с другим спутал, понимаешь?
Быня зашел в дверь и проследовал по направлению, заданному теткиным пальцем.
Когда вымытый он вышел из здания, я протянул ему веерок купюр. Солидный веерок - и количеством, и номиналом. Не сомневаюсь, такой суммы Быня не держал в руках уже лет и лет...
- Держи, Володя. Похоже, я в самом деле спутал тебя с другим, по кличке Биток. Извини. Это компенсация.
Дядька отрицательно замотал головой, и я успел удивиться: неужели от денег отказывается? Но нет, он лишь в третий раз повторил: – Я не Биток, я Быня. А звать меня Володя.
- Да, да, ты говорил.
Быня держал в руке купюры, не спешил их прятать. Толь не полностью отошел от хлопков по лицу, толь сумма компенсации потрясла, толь, в самом деле, мыслительные его способности были здорово приторможены. В какой-то момент мне стало его жалко. Очень. Аж в груди защемило от жалости. А еще невыносимо стыдно: господи, кого ж я избил – слабого, ущербного, а главное, безвинного.
- Володь, прекращай бабками светить – спрячь.
Он послушно положил деньги в карман.
- Ладно, - коснулся я ладонью его предплечья, сжал легонько, - извини, не злись.
Быня вздохнул, сморщил лоб, соображая. Интересно, о чем думы этого человека? Иль, может, нет их вовсе, дум…
- Так что, Володь, мир? Скажи, что больше не злишься. А, Володь? Ну скажи: больше не злюсь. Ну чего ты, а? Чего молчишь?
Ничего не ответив, Быня двинулся по улице.