ЛЮДИ И ДЕНЬГИ.
1.
Красноармейская. Двое у обочины, голосуют. По жестам, по прикиду - не наши, кавказцы. Останавливаюсь. Один из них открывает дверь, - до Бессарабки, - говорит. А что там до Бессарабки, километра три, копейки, но коль уж остановился – надо везти.
Сели в машину и с ходу загалдели что-то по-своему: абыр-быр, абыр-тых, мыр-быр-тых. Не понимаю слов, но понимаю - ругаются меж собой. Что-то, видимо, не поделили и пытаются друг другу доказать. Грузины. Короче, галдят они, галдят, а тут как раз на въезде на площадь Толстого долгая тянучка началась. Я включаю радио, думаю, собьет их хоть немного - ни фига, наоборот, еще громче орать стали. Неприятно, конечно, когда такой жуткий гвалт стоит в машине – один, что спереди, мне в ухо орет, а второй в спину. Однако ничего не поделаешь, нужно терпеть; такая у нас, у таксистов, работа.
Ну все, доехали. Остановился. А эти двое – о народ интересный! - никак не успокоятся, продолжают ругаться. Граждане, говорю, приехали. Конечный пункт – станция Бессарабка.
Тот, что постарше, что рядом со мной сидел, сует мне пятерочку; я тянусь за сдачей – там по счетчику что-то около пятидесяти копеек, - а он только отмахнулся. Э! – говорит, - какая сдача, себе сдачу забери. Вышел, закурил нервно. А второй, что сзади, продолжает сидеть. Сидит, сидит, не выходит. Сопит тяжко, что-то там бормочет возмущенное, наконец, выдает в полный голос. Мне говорит или самому себе – не очень-то понятно. Но по-русски.
- Этот человек, он думает, что он меня кормит, поит и на такси возит. Он думает, что я ему чем-то очень сильно обязан. А разве это правильно, а? Вот скажи, правильно? Я лично думаю, что неправильно. И пускай он ничего такого не думает!
Достает из кармана пять рублей, мне протягивает – на, бери.
Прикидываешь! - меньше пятидесяти копеек по счетчику, а получил червонец. Вот как бывает в жизни.
2.
По Ялтинской набережной прогуливаются два армянина. Степенно, неспешно, как и должно прогуливаться по Ялтинской набережной. Оба не первой молодости, с животиками. У одного белоснежные брюки, синий в полоску верх, у другого белоснежные брюки, бордовая – с пуговичками на воротничке - тенниска. Очень выдержано. Можно сказать, изысканно. Разговор ведут о чем-то таком - не то, чтобы очень важном (все-таки Ялта, ну), но и не совсем ерундовом, потому как такие респектабельные граждане просто не могут об откровенно ерундовом.
Прямо по курсу холодильная установка с мороженным. Двое подходят, останавливаются, вдумчиво выбирают. Один выбрал «Крем-брюле», второй - «Магнат». Мороженщик достает из холодильника, вручает покупателям исходящие морозным дымком пачки. Гражданин в бордовой тенниске достает из кармана, кладет на стекло холодильника красноватую купюру, после чего оба отходят, аккуратно разворачивая обертки.
Отошли метров на десять.
- Мужчина! – орет мороженщик. – Мужчина!
Тот, что платил оборачивается, сдвигает удивлением густые брови, живенько трусит назад.
- Инч сузум? Что такое? Что случилось, га?
- Вы сдачу забыли, - протягивает мороженщик две мелкие купюры.
Армянин некоторое время стоит молча, чешет в глубоком раздумье темечко, пытается врубиться - в чем дело.
- Вах, как ты меня напугал, - произносит наконец, и, добавив еще несколько эмоциональных словосочетаний на родном наречии, возвращается к приятелю.
3.
Сначала был сторож виноградника.
Нет, не было такого, чтоб перелазил или пролазил, но он стал вопить, что было, что перелазил или пролазил, потому что иначе на виноградник не попадешь, он со всех сторон обнесен проволокой.
- Ладно, извините, уважаемый, просто мне нужно наверх, а как иначе пройти – не нашел. К тому же не знал, что это так строго – прям база ракетная.
- Какая «ракетная база»! Это тебе не ракетная база, а виноградник, - орет мужик. – Вход сюда строго запрещен.
- Ладно, я понял. Понял: это очень секретный объект. Просто я ж тебе объяснил, как здесь оказался - не нашел обходного пути. А мне туда. – Указываю на вершину.
- Все равно ты туда не пройдешь. Там лесничество, и там тоже нет прохода.
- А где есть проход?
- Не знаю, где есть проход. Нету вообще прохода. И нечего тебе там делать. А на территорию виноградника заходить посторонним не положено.
- Приятель, - начинаю раздражаться, - я что, похож на человека, который сюда явился, чтоб украсть гроздь винограда?
А впрочем, вполне возможно, возражаю себе же про себя. Одет в старенькое, на ногах видавшие виды потертые ботинки - по внешнему виду не очень-то и отличишь от желающего задаром полакомиться глюкозой…
- Похож - не похож… А зачем тогда зашел на виноградник? Нельзя посторонним заходить сюда.
Ну, блин, заладил… Да уж, видно с позиции логики – нет, не получится.
- Слышь, ты! Ты что, по-русски не ест понимать? Третий раз повторяю тебе, – иду вон туда, на вершину. Это хобби у меня такое – по горам ходить. Понял – нет? Знаешь, что такое хобби?
- На территорию виноградника посторонним нельзя.
- Вот ты меня не знаешь, а разговариваешь грубо. Это ты зря. Тебе ж не нужны неприятности – верно? Моя фамилия (называю свою фамилию, имя - отчество). Надеюсь, слышал? Что, в самом деле, не слышал? Ну, блин, ты дремучий. Что, вообще газет не читаешь, телек не смотришь? Заседания парламента, рады… Дебаты на первом государственном… – Заметив на роже собеседника легкое смущение, решаю додавить. – Достал ты меня, мужик, честное слово. Вот принципиально… Как приеду в Киев, обязательно дам поручение своему заму – пусть все выяснит как там по виноградникам и доложит… Куплю этот хренов виноградник. Узнаю, кто хозяин и предложу столько,что не откажется. А когда куплю, всех алкоголиков – сторожей, хамов невоспитанных, всех на хрен уволю. А тебя – в первую очередь. Как твоя фамилия? Представься, пожалуйста. И фамилию – имя твоего непосредственного начальника.
- Мужчина, постойте… Я ж это…
- Или ты думаешь, что если на мне потертые штанишки и потертые ботиночки, то мне хамить можно?
- Простите, я вам не хамил. А если что-то не то сказал, то простите, - тоном измененным, здорово смягченным пытается возразить сторож, - просто поймите, на территорию виноградника посторонним входа нету.
- Ты впредь думай! Думай впредь, кому хамить. Ты с людьми как-то более дифференцированно – понял? Избирательно, то есть – это я перевожу тебе на русский. Кстати… А вообще-то ты молодец - неплохую идею подал… Может, в самом деле, прикупить тут парочку – тройку виноградников… Между прочим, этот француз… как его… мой коллега… Он еще угощал всю нашу делегацию вином из своих виноградников. Слушай, мужик, а какие здесь сорта растут? На вино иль просто так? – я ж в этом деле ни хрена не разбираюсь. А что, это мысль. Надо будет посоветоваться с ребятами из Симферополя. Кто там у вас по сельхоз угодьям командир… Кажется, этот, как его… Лысый такой, тощий… Черт, забыл фамилию.
Все, заглох полностью. Ну и мне не очень хочется продолжать беседу, тратить время и нервы.
Продолжаю движение вверх. Минут двадцать прошло, прежде, чем полностью успокоился. Ну, блин, насколько восхитительна здесь природа, настолько скверно все остальное. Редкостное несоответствие. Редкостное.
Когда уже спускался с горы, так получилось, что, наступив неудачно на настил из сухих иголок, - шух! - пролетел метров пять вниз. Встал, ощупал себя взглядом, руками... Вроде все цело, все на месте. Не страшно - это горка так шутит.
Часам к пяти вышел на трассу. Иду и пою, – это громадное наслаждение - побывать на вершине.
Навстречу девушка. Глядит на меня и улыбается. Чего это она… Может, на волосах, на одежке репейники и иголки, может, поэтому? Девушка так себе, не в моем вкусе – и худа не в меру, и слишком молода для меня, и фейс не из тех, что мне нравится, но все равно… Все равно приятно, когда тебе улыбается незнакомка. Улыбаюсь в ответ.
Сходимся. Улыбаемся.
- Здравствуйте, молодой человек, - говорит девушка.
- Здравствуйте, девушка, - отвечаю.
Девушка достает из целлофанового пакета картонный прямоугольник, на прямоугольнике аккуратно закреплены копеечные часы – с десяток.
- Не хотите купить часы? – спрашивает.
Чтоб тебе пусто было, ругаюсь про себя, и еще кое-что добавляю, а вслух произношу:
- Девушка! Если б вы знали, как вы меня обломали… Я ж ведь только что…
Ладно, ей говорить что-то – как в вату. Обойдя красотку, продолжаю путь. От прежней эйфории - ни следа.
4.
- Ну что могу сказать…Хата неплохая.
Грубый скуластый фейс, на голове шапка из меха норки, на ногах добряче растоптанные черные гавнодавы. Вчерашний селянин, сегодняшний городской деляга. Звать Леонид Иванович.
- Красиво, ничего не скажу. Чувствуется, для себя делал. Давай, хозяин, скидывай чуток – и возьму.
Разведясь с женой, продаем квартиру. Половинка полученной суммы – ей, половинка – мне, добавляем к половинам и покупаем - кто что хочет.
- «Чуток» - это сколько?
- Ну хотя б пятерку.
«Пятерка» - это пять тысяч долларов.
- Ничего себе – «хотя бы». Пять тысяч это уж никак не «хотя бы». Нет, столько скинуть, конечно же, не смогу
- Брось. Что та пятерка – ерунда по нынешним временам.
- Ну а если так, то почему торгуешься?
- А потому, что потому. Принято так – вот почему.
- Ладно, если принято, то так и быть, скидываю. – Секунду размышляю - сколько же сказать. В ситуациях, подобных нынешней, одно слово равно труду нескольких месяцев. Тут тебе не на базаре торговаться при покупке пары килограмм помидоров. – Штуку скидываю.
- Да ну, штука – это несерьезно. Хотя бы четыре.
- Две.
- Три.
- Ладно, - соглашаюсь, - пусть будет три.
Продана квартира. Жаль немного, вложил я в нее, что говорится, часть души – в стенах ниши; в спальне – на всю стену и до потолка - шкаф – купе; розовая датская кухня на заказ, дорогущая плитка… Но ничего не поделаешь – такова се ля ви.
Брокер мне потом рассказал, что моя квартира чуть ли не десятая по счету, купленная этим типом. И останавливаться не собирается, поручение брокеру: «если что-то интересное на Подоле появляется – сразу же давай мне знать», - остается в силе.
Прошло более полугода. Звонок на мобильный. Леонид - тот самый - Иванович.
- Слушаю, Леонид Иванович.
- Слышь, тут такая у нас тут ситуация… Пришла бумаженция, что за тобой долг имеется по электричеству - двести гривен.
- Так что ты хочешь?
- Ну как что… Погаси долг.
Блин! Это ж встречаться, тратить время.
- Так ведь брокер все тогда проверил, и ты проверил - никакого долга не было.
- Ну а я откуда знаю. Может какой-то перерасчет. Короче, пришла бумажка, и я заплатил по квитанции двести гривен, так что ты мне отдай, пожалуйста. Что это я должен за тебя платить…
Подойдя к оговоренному месту встречи, с ходу протягиваю две сотни. Деляга берет их, что-то хочет сказать, сует мне бумаженцию какую-то – на, мол, посмотри, если не веришь, - но я поворачиваюсь и быстрым шагом ретируюсь. Что мне тебя слушать, жлоб хренов.
Прошел еще год. Звонок на мобильный.
- Это Леонид Иванович.
Что за Леонид Иванович? Ага, вспоминаю не без труда, этот тот разбитной скупщик подольской недвижимости, яркий представитель новой городской аристократии.
- Что надо?
- Тут, Григорьевич, такое дело, понимаешь, там ту твою хату сверху затопили, и пропал свет в хате. Ни света, ни напруги в розетках. На автоматах выход есть, а в хате - ничего. Короче, не могу найти разводную коробку, входную. Ты не подскажешь – где она?
- Послушай, я сейчас в кафе сижу с народом, и не очень трезвый. Давай как-нибудь потом о коробках – розетках. Потом, хорошо? Мне сейчас ну никак не до них.
Нажимаю на красную кнопочку. Пытаюсь вспомнить, о чем повествовал развеселой компании. Только вспомнил, только рот раскрыл, чтоб продолжить – опять звонок. Он. Ах ты ж скотина…
- Григорьевич, ты это… Ты, пожалуйста, не бросай трубку. Я тут всю стену обшарил, всю ее обстучал, не могу найти коробку. Мне входной провод нужен, понимаешь.
- Слушай, ты, чертыло рогатый, не звони мне больше! Никогда! Понял? Я тебя не знаю, и знать не хочу.
Разъединяюсь.
Звонит.
Не беру трубку.
Опять звонит.
Опять не беру. Отключаю звук.
Больше не звонил. Никогда.
5.
Иерусалим. Первый по значимости Город у христиан, первый у иудеев и третий (после Мекки и Медины) у мусульман. Пуп Земли. Место, вокруг которого бьются копья на протяжении последних двух тысячелетий. Нет, не двух, а трех – и того тысячелетия, что предшествовало нашей эре. Евреи с ханаанами, римляне с евреями, крестоносцы с сарацинами, турки с арабами, англичане с турками, арабы с евреями. Что говорить, нескучный городишко.
Церковь Гроба Господня. Пере - переполненность чувствами и эмоциями – ничего себе, вот здесь, прямо здесь… Вот прямо здесь - о! Прямо здесь похоронен Он.
Я – атеист (может, правильнее агностик), но и у меня кожа рук в мурашках. Жена, выстояв в небольшой очереди, опускается на коленки, целует выложенное плитами место. Мне это кажется не слишком гигиеничным, но молчу, не комментирую. Ага, попробуй, скажи что-то такое...
По узкому проходу движется поп, грек, машет кадилом. Крупный нос, густые черные брови, густая черная в завитушках борода – красавец поп. Вытянув из кармана джинсов несколько купюр, выискиваю средь них пятерку, кладу греку в специальную торбу. Грек на купюру ноль внимания (так же, как и на все остальные), продолжает торжественный свой ход.
Следующая по экскурсионному регламенту святыня еврейская. Храм Давида.
Храм… Ну не совсем тот храм, что в нашем представлении храм - и площадь небольшая, и интерьер такой, что скромнее не бывает. Но все равно… Все равно святыня. И изволь, всяк входящий, проникнуться.
Как могу, проникаюсь.
У входа в храм за столом восседает горстка евреев в ермолках – служители. На столешнице минора и, конечно же, приличных размеров ящик с широкой прорезью. Проделываю ту же, что и в Церкви, процедуру - выуживаю из кармана джинсов купюру – на сей раз это десятка, - всовываю в щель. Не уверен, но вроде бы один из сидящих за столом мотнул благодарственно головой. Ну-ну, хоть один нашелся культурный.
Выходим из храма, и тут раскрывает рот жена.
- А почему это ты нашему греку дал пять баксов, а своим евреям десять?
У меня и в мыслях не было, что так дело может обернуться.
- Да каким там… Какие они мне свои… А дал десятку, потому что (в самом деле, а почему дал десятку?)… Потому что закончились в кармане пятерки, и самой малой купюрой оказался червонец.
- Врешь.
- Честное слово. Ты что, не веришь?
- Нет, не верю.
Надо же, никогда раньше не пыталась меня во лжи уличить. Что это на нее нашло?
- Тебе что, карманы вывернуть? Если б сперва был храм Давида, а потом Церковь, то было бы наоборот: евреи недосчитались пятерки, а греки на пятерку больше получили. Ты что это, в самом деле… Или я гнать тебе буду?
- А мне показалось, что ты для своих десть долларов приберег.
- Ладно, хорош тебе, в самом деле. Такое говоришь… Объяснил же раз, второй – сколько можно… Не смешно.
- А я и не шучу.
Ух ты, не шутит, видите ли… Нашла место, где скандал устраивать…
- Знаешь, милая, ты тут со мной, пожалуйста, повежливей, не забывай, где находишься. Тут мне стоит только подать голос: граждане, наших терроризируют! - и кой-кому придется очень даже несладко. Живо устроят погром. Но не еврейский, а наоборот.
- Ладно, успокойся, - машет рукой жена.
- Это кто «успокойся»? Это я «успокойся»? Это ты успокойся! Затеяла тут склоку на ровном, понимаешь, месте. «Успокойся»… Я-то как раз очень спокоен.
6.
Сервис отвратительный. Всего и вся. Но не это самое страшное. И не то, что хамство поголовное. Хамство - для нашего гражданина явление привычное. Пляжи дерьмовые – узкие полоски, жуткая скученность тел, кучи мусора – но и к этому как-то притираешься - просто больше времени проводишь в воде. Несоответствие меж ценами и качеством выше гор, что невозмутимо взирают на все эти кошмары. Но и это не самое страшное.
А что самое – музыкальный грохот. Тут, в Крыму он везде и всюду. Хотя, наверное, многих он не раздражает, многим даже нравится. В противном случае владельцы кафе и ресторанов, торговых точек и пляжей, маршруток и аттракционов не врубали б на полную.
Восьмой час вечера. Иду по улочке, что параллельно набережной. Долгая цепь кафе, а покушать негде. Ну не могу поглощать пищу, когда гремит вовсю, просто желудок не вырабатывает сок должным образом.
Заглянул - гремит – иду дальше. Заглянул - гремит – дальше. В этом гремит… В этом тоже… Ладно, идем дальше.
Ба! А в этом не гремит. В этом тишина и покой. Надо же… Благодать! Буэнос аппетитос, синьор, говорю себе, и захожу.
Усаживаюсь за стол, заказываю пиво, салатик, первое, второе. Второе придется немного подождать, говорит официантка. Ничего, отвечаю, подожду. Надеюсь, не три часа ждать? Нет, улыбается официантка, минут пятнадцать – двадцать, самое большее.
Ну и хорошо. Эх, сейчас как покушаем!
Принесли пиво в высоком, тонкого стекла стакане. Надпил где-то на четверть - класс! Холодное, вкусное. Прислушался к ощущениям – ну очень неплохие ощущения. Еще раз надпил – замечательно!
И тут появляются. Двое. Лабухи. Он – клавишник, она – так сказать - вокал. О боже!
С ходу, без разминки как заголосила… Мама родная! Глотка луженная, да еще мощное электронное усиление. И это в относительно небольшом объеме, ограниченном стенами, полом и потолком. В уши словно звуковые иголки и гвозди – кошмар! И не встанешь, не уйдешь, потому как уже заказано. Ну, блин!
Вкуса не чувствуя, выхлебал супчик. Перевел дыхание, жду второе. Дамочка – певица, между тем, отголосив песню вторую и обведя взглядом немногих сидящих за столиками, вдруг направилась ко мне.
Подошла, улыбнулась широко, как родному и долгожданному и спрашивает: «Что вам спеть?»
Ну что ж, человек спрашивает – нужно ответить. Потому как не ответить – это типа неуважение.
- Лучше было б, конечно, помолчать.
Опешила. Может даже, обиделась. Но, взяв себя в руки, заявляет:
- Что значит «помолчать»? Молодой человек, моя песня стоит десять гривен (давненько это было, ныне такса, думаю, раза в три выше).
- Хорошо, - соглашаюсь. – Даю вам десять гривен, и вы десять минут молчите.
- Что значит «десять минут»? Песня – в среднем - три минуты, значит, за десять минут я могу спеть три песни. Минимум - две.
- Это, в смысле, с меня двадцать гривен?
Улыбается. Не так широко, как в первый раз, но все же…
На тот момент своей биографии я был очень небеден, однако нагловатое требование (точнее, нагловатый намек) гражданки меня возмутил. Это что, новая форма рэкета? Гони, приятель, бабки за тишину. Ну, блин, наглость какая!
- Гражданка, повторяю свое предложение: я вам отстегиваю десятку, а вы на десять минут…
Стоп, стоп, одергиваю себя, только без резких слов.
- …а вы десять минут не поете.
Стерта улыбочка. В глазах неприкрытая ненависть. Протянутую купюру прям вырывает из пальцев и подносит к лицу моему часы – засекай, мол, пошло время.
Минут через пять официантка приносит долгожданное второе. Чтоб потом ее не ждать, сразу же рассчитываюсь
И быстренько, быстренько... Может и вкусно. А может и не очень - так толком и не распробовал. Когда уже выходил, был уже у самой двери, в спину ухнуло:
«Я теперь умею молчать,
А ты… кричать о любви,
Я теперь умею страдать
А ты… летать меня научи».
Кошмар! Как можно такую херню озвучивать… Да еще на полном серьезе, да еще столь громко.
Ну да ладно. Главное, что успел. Уложился в жесткий норматив.
7.
Ох, как хорошо в Крыму в мае. Зелено, не жарко, народу туристического еще не понаехало. Относительно скромные цены на все и вся, да и сервис не сравним с июльским – августовским. Однажды заглянул в кафе, поморщился от музыкального грохота, а когда обслуга узнала причину моего неудовольствия – «да какие проблемы, молодой человек!» - вырубила музон. - «Мы для посетителя - все… Все, что он пожелает, любую его прихоть» - заверил меня бармен.
Я был потрясен.
Еще не начались подготовительные к сезону работы, когда везде и всюду грохот молотков, визг болгарок, ацетоново - скипидарная вонь. Вода в море холодновата (хотя она и в июле может быть такой же – это как повезет), но если солнечные ванны принимать – очень даже замечательно. В горах расцвели пеоны – ярко сиреневые лепестки, ярко желтая серединка. Жлобковатое, что по мне, цветосочетание, но все равно - очень эффектно. Еще не обгажены тропинки, а также пространство по обеим сторонам.
На Алуштинской набережной, на лавке с ажурной арматурой сидит тетечка. На голове широкополая шляпа, на груди табличка: «гадаю по руке».
Дома ни за что б не подошел к такой, но здесь, в майской Алуште… А почему бы и нет… Пускай побухтит, может чего интересного скажет.
- Сколько стоит? – спрашиваю.
- Я за сеанс беру тридцать гривен.
- Хорошо. Только вот о чем попрошу: вы мне сначала что-нибудь о прошлом.
О будущем, думаю про себя, любой может. И я тоже. Попал – не попал – это дело такое… Непроверяемое…
- Ладно, начнем с прошлого.
А теперь я попытаюсь войти в ее голову и смоделировать ход ее мыслей. Усевшийся рядом с ней - еврей (фейсом, во всяком случае, смахивает на еврея). Не из Алушты (алуштинские не будут разгуливать в будний день по набережной). Опрятен, одежка не копеечная, одеколон тоже не копеечный, тон корректный, но не заискивающий. Ну что ж, не так мало. В сумме получается…
- Вы здесь, в Алуште, по делам фирмы. Вашей фирмы. Верно?
Киваю наискосок головой – ни да, ни нет. Как хочешь, так и понимай.
- Закончили ВУЗ. Очень хорошо учились, но в перестройку вам пришлось сменить профессию. Поменяли профиль деятельности, потому что ваша специальность оказалась невостребованной.
Пауза. Смотрит на меня, ждет комментариев. Не дождавшись, продолжает:
- У вас семья. Жена, ребенок.
Заглядывает в глаза. Не найдя в них подсказки, вносит, на всякий случай, коррективу:
- Двое детей.
И опять паузу выдержав, спрашивает:
- Ну как, я права?
Вновь делаю косое движение головой – хочешь, понимай как «да», хочешь - как «нет».
- Скоро вы смените ПМЖ.
Ну конечно, чтоб еврей моих годков – да без полноценной семьи, да без верхнего образования, да без своей фирмы, да без мысли сменить ПМЖ…
Ну что… Дамочка высказалась, пожалуй, настал мой черед.
- Гражданка. Все. Абсолютно все, что вы сказали, - мимо. Институтов не кончал. С женой развелся. Детей не имею. Фирма… Фирма – да, фирма была, но ныне и ее нет. Когда с женой разводился, переписал на нее, и с тех пор пребываю в статусе бездельника. А сюда приехал не по бизнесу, а скажем так, отдохнуть - полазить по горам.
- А по поводу ПМЖ?
- Ну, это вы о будущем. Я ж вас просил о прошлом. Сменю – не сменю… Нет, не сменю. Во всяком случае, не собираюсь.
Тетка глядит мне в лицо. Ни тени смущения во взгляде, губы чуть растянуты в ироничной улыбочке. Ждет - как же поведу себя дальше.
- Ладно. Вот вам двадцать гривен за усердие, а о будущем мы как-нибудь в другой раз поговорим.
Поднимаюсь, отхожу и слышу в спину:
- Вот вспомните меня: скоро смените ПМЖ.
Ну блин, заладила… Просил же - не касаться пока будущего.
8.
Ну вот я и внизу. Задрав голову кверху, с удовольствием величайшим констатирую: дотопал аж во-он туда, до самой вершины, насладившись видом и переведя дыхание, спустился. И все это за три с половиной часа.
Ну что ж, теперь домой, в гостиницу... По трассе километров пять-шесть - ерунда. Можно было б, конечно, и на своих двоих – этакий расслабляющий моцион перед ужином, но… нет, неохота.
Повернувшись лицом к движению, поднимаю руку.
Вжих… вжих… вжих – проносятся легковые… Обдавая плотной и вонючей воздушной массой – бру-у-у… бры-ы-ы… бру-у-у – грузовые. Все мимо, мимо, мимо. Те, что за рулями, не пресекают меня в упор. А может и пресекают, только вот одежка моя неопрятная ну никак не вяжется в их сознании с мало-мальской денежной выгодой. В самом деле, что может заплатить этот тип в штанишках потертых, посередке пузырящихся, в футболке густо присыпанной пылью - скорей всего, из тех пролетариев, что за гроши малые горбатят на ударных строках полуострова. В ветра и снега и солнцепеки нестерпимые, с утра раннего и до ночи поздней – рабы, одним словом.
Наконец останавливается. Видавшая виды черная иномарка, за рулем грузный – пузом в руль - среднего возраста мужчина. Говорю куда мне. Это в любом случае ему по пути, потому как по трассе. Сколько, спрашивает драйвер, и, получив ответ - двадцать - кивает на место рядом с собой – садись.
Ну и хорошо.
Некоторое время едем молча, но вот толстяк подает голос.
- Это уже мой участок.
- В смысле…
- Что «в смысле»?
- Что означает: «мой участок»?
- А то означает, что вот этот ларек - мой, - указывает на ларек, где продается все для курортников – маски и ласты для ныряния, стиральные порошки, кремы для и против загара, панамки и вьетнамки, перочинные ножики и зубные щетки, карточки пополнения счета, батарейки – все то, что азербайджанцы характеризуют емким словосочетанием «всякий хуйня – муйня».
- Теперь понятно.
- И вот этот - мой.
В этом уже газеты, журналы и всякая сопутствующая муйня – авторучки, иголки, нитки, брелоки, переводные картинки, те же ножики и карточки пополнения счета.
- И этот тоже.
На сей раз продукты и напитки. В пластике и фольге – из тех, что как бы без срока годности.
- Здорово, - говорю. – Вы такой крутой.
Толстяк кидает на меня недоверчивый взгляд – не подкалываю ли? - и я на всякий случай поправляюсь:
- В смысле, деловой.
Мужчина произносит затяжное «ну-у-у», видимо означающее, что эпитет «деловой» ему более по нраву. Далее какое-то время едем молча – закончился участок его ларьков.
- А вы откуда? – подает наконец голос.
- Из Киева.
- Не понял, эт чё, из Киева сюда на заработки?
- Почему на заработки – отдыхать приехал.
- Так ведь сезон еще не начался.
- Для меня – лучшее время. Я здесь в апреле люблю по горам походить, раструсить за зиму…
Вторую половину фразы «…появившийся жирок» решаю не произносить - еще обидится.
- Да, отпуск в апреле – это мало кто любит.
- Отпуск – не отпуск… У меня отпусков пять - шесть в году.
- Вот как… - ухмыляется. - И кем эт вы трудитесь, что пять - шесть раз на год можете себе позволить…
- У меня свое предприятие. Людей – два десятка, временами чуть больше, временами меньше, все профессионалы своего дела, без меня справляются.
- В самом деле? – с ноткой откровенного недоверия. – А какого профиля предприятие?
- Швейное. Шьем одежку.
- Вот как! Швейное, значит… И что, нормально шьется - продается? Ну, в смысле, на жизнь хватает?
- Вполне, - отвечаю. – Я ж говорю вам, раз по пять – шесть на год куда-нибудь ездим. За границу – вдвоем с женой, а весной в Крым – я сам. По горам. Ну а она без меня – в Карловы Вары, там мне не интересно.
- Ну-ну, - косо дергает головой. – Так говорите, процветает предприятие?
Не люблю эти стандартные словечки… «Процветает»... К тому ж глагол этот, пожалуй, слишком сильный для моего бизнеса. Хотя… Хотя жаловаться не приходится.
- Ну да, я ж сказал: дела - вполне.
Поворачивается ко мне лицом, чуть наискось и сверху вниз проводит взглядом по моей одежке – запыленной, старой. Отдельным взглядом на часы - скромненький дизайн, ремешок вытерт добела, на стекле трещина. Ну да, правильно, ныне каждому гражданину стран независимых и дружественных втиснуто в голову: истинный финансовый статус можно определить по башмакам и часам.
- А какая у вас машина?
Ах да, еще по модели авто.
- Нет у меня машины.
- Ну как же так, говорите, что процветаете, а машины нету. Неувязочка, знаете ли…
- Именно так, - киваю, - машины нету.
Но нет, драйверу требуется не просто факт, но и причина.
- А почему ж это нету машины?
- А потому что не хочу покупать.
- Так уж и не хотите…
- Именно так: не хочу.
- А почему не хотите?
- А потому что я фанат велосипеда.
В следующий момент в салоне что-то взорвалось, да так, что я аж опешил – это водила ухнул смехом. Через минуту, не ранее, смех перешел в фазу кудахтающую, а еще через минуту - в булькающую.
- Ну ты меня рассмешил.
- Чем это?
- Чем – чем… Ну ты это… Ну ты юморист!
И вновь заблеял.
- Все приехали, мне здесь выходить.
Я протянул купюру, но драйвер небрежно отстранил мою руку.
- Короче ты – крутой бизнесмен, но тачки не имеешь, потому как фанат велосипеда – верно, а?
- Именно так. Только не пойму, что тут смешного?
- Ну как что, - вновь всхрюкнул сошедшим было на нет смехом толстяк, протер пальцами под повлажневшими глазами. – Ну, блин, додумается ж человек до такого: держит частное предприятие, процветает, и это… и фанат велосипеда.
Я недоуменно вскинул плечами, а он в очередной и последний раз произнес:
- Ох, рассмешил ты меня.
После чего дал по газам.
Вот так дела - чтоб крымчанин, да не взял бабки… Видно, в самом деле, здорово я его рассмешил.
