За бронированным стеклом Поста бушевала обычная для этой мерзкой планеты буря. Хлопья застывшего газа шуршали по обшивке, где-то в верхних слоях атмосферы сверкали зеленоватые молнии. Они на мгновение прошивали темноту, раскрашивая хмурый сероватый пейзаж в стиле прибора ночного видения.
Лейтенант Колониального Патруля Хартман, прибывший на смену Артуру Лонли уже отрапортовал об исчезновении своего предшественника. Скорее всего Артур просто не вынес одиночества, но именно поэтому его сюда и посылали – он был лучшим выпускником Академии Планетарного Дежурства. Его психологическая устойчивость никогда не вызывала нареканий. Тем более, что он был одинок. Этому уделялось особое внимание. Привязанность к кому-либо могла сыграть решающую и смертельную роль в непростой жизни Патрульного.
Но вот лист бумаги Хартман заметил не сразу. Откуда у Артура карандаш и бумага, а главное зачем ему все эти реликты, если есть самый обыкновенный компьютер с банальным речевым сенсором. Зачем писать ?
Хартман осторожно взял верхний лист и прошел в комнату для отдыха. Компьютер принял лист и начал процесс распознавания мелкого и не очень разборчивого почерка Артура Лонли. Это заняло несколько минут в течение которых лейтенант Хартман бегло обследовал Пост. Не вызывало сомнений, что предшественник Хартмана покинул Пост в тот момент, когда местное Солнце максимально нагревало поверхность и Артур мог без опасности для жизни выйти на поверхность маленькой планеты. Затем произошел стандартный атмосферный сбой, температура на планете за несколько минут опустилась до минус двухсот градусов по Цельсию, но Артур даже не пытался вернуться. Сейчас его замороженное тело, скорее всего, находится в нескольких метрах от места дислокации Колониального Патруля. Мотив самоубийства непонятен.
Хартман задумался и не заметил, как лист бумаги, отданный им компьютеру, вернулся в лоток. К реальности его вернул голос Артура. Конечно, это был не Артур, а лишь его голос, который был репродуцирован компьютером и теперь зачитывал то, что не так давно было написано самим обладателем звучавшего голоса.
Это было обращение, скорее даже письмо. Хартман вернул запись в начало и одел наушники.
- Здесь одиноко. Ты не представляешь, как здесь одиноко. Я знаю, что не вправе так говорить и вообще упоминать это определение, потому что я Патруль. Но оно сильнее меня, как выяснилось после годичного пребывания на Посту. Я просто хочу поговорить с тобой. Я оставлю письмо на столе. Ты напишешь ответ, я вернусь и прочту его. Мы будем переписываться с тобой и, тем самым, избавим друг друга от страшного и неизбежного одиночества, на которое до сих пор были обречены.
Я знаю, что звучит это безумно, но, тем не менее, я знаю, что ты мне ответишь. Ты ведь тоже летишь сюда не просто потому, что ты одна из Колониальных Патрулей. Ведь ты могла лететь на любую другую из миллиардов неизвестных планет, но ты выбрала именно эту – ты летишь ко мне. И я жду тебя. Жду тебя, как может ждать только человек.
Хартман остановил запись и коснулся рукой лба. Влажный след заставил его на минуту усомниться в целесообразности дальнейшего прослушивания записи, но долг Патрульного и непонятное чувство, напоминавшее любопытство, заставило его собраться с мыслями и продолжить. Артур обращался к женщине, или, как минимум, к существу женского рода. Колониальным Патрулем могла стать и представительница не человекообразной расы из пределов существующей Конфедерации. Проблема состояла в том, что общение Постов было строго регламентировано, и Артур просто не мог знать, кто его сменит. Он только знал, когда это случится. Хартман нажал кнопку.
Я расскажу тебе об этой планете. Она красива. Она небольшая, но, несмотря на это, притяжение здесь больше земного. Причины я выяснить не стремился, моя задача состоит лишь в том, чтобы фиксировать показания приборов Поста и передавать их нашему Центру. Боже, какой я смешной … Ты же сама все прекрасно представляешь.
Но ты не видела лиц этой маленькой красавицы. Их много. Наверное, именно это и притягивает, не дает мне ни на минуту задуматься о чем-либо кроме нее. Она очень интересная.
Когда здешнее Солнце максимально приближается, то на планете воцаряется настоящий рай. Тепло, разливающееся по телу маленькой планеты, согревает каждую ее клеточку, каждый холмик этого нежного создания. Здесь есть даже растительные формы жизни. Они пробуждаются, причем рост их настолько стремителен, что в первый раз я был шокирован спектаклем из сине-розовых волн и фиолетовых смерчей, которые тянулись по земле, переплетались, взмывали вверх, снова падали.
Через какой-то час этой безумной эйфории пейзаж напоминал палитру художника, на которой он пробовал свои краски. Никакого сюжета, абсолютное неподчинение законам света и перспективы. Полная свобода самовыражения и каждый из представителей здешней флоры этой свободой воспользовался сполна. Тонкие стебли-усы выкрасили землю в потрясающий узор, который напомнил мне о Земле. Наверное, это плохо, что я вспомнил родную планету. Постараюсь больше не делать этого. Это опасно. Так нас учили.
Вернемся к нашему пейзажу. Боже, это же тропики. Те же лианы, те же толстые, словно из канатов плетеные стволы. Все это так стремительно меняется, что не успеваю осознавать свои ощущения. Жизнь ускоряется, и это очень меня пугает. Ускорение темпа жизни приближает конец. Не хочу даже думать об этом, но, по-моему, я с недавних пор утратил контроль за своими эмоциями. Я живу не своими чувствами, а чувствами этой планеты. Однажды, я на миг подумал о возвращении. Это было невыносимо тяжело. Этого ни в коем случае делать было нельзя. А я подумал и теперь частенько вспоминаю о том, что я забыл на родной Земле.
Я подумал, что, возможно, с радостью бы остался на этой планете. Она дружелюбна и я привык к ней. Хотя в момент океанических выбросов температура здесь падает так же стремительно, как человеческое тело с небоскреба. Мрачный эпитет, не так ли ?
Когда Солнце скрывается, то океан, расположенный в нескольких сотнях миль отсюда вдруг просыпается. Просыпается его сердце. Оно бьется всего несколько раз, но этих раз достаточно, чтобы умертвить все, что было создано теплом и светом.
Снег, а точнее замерзший мгновенно газ осыпается большими, некрасивой формы хлопьями. Все, что создавало Солнце, скрывается под сероватыми сугробами. Все, чему я любовался, чему я радовался – все умерло за несколько минут. Впервые увидев это, я подумал о смерти. Я знаю, что нельзя об этом думать, но, видимо, что-то здесь не так, в этом мире. Здесь не существует смерти и жизни. Здесь есть одна сплошная нить существования. Нет, не сплошная. Она обрывается. Обрывается тогда, когда Солнце покидает горизонты планеты и скрывается на другой стороне. Кстати, вопрос, а что происходит на другой стороне ? Я бы хотел узнать об этом, но мне приходиться доверяться тому, что я вижу перед собой – наверное, то же самое. Или нет ? Может там Солнце не столь доброе, а быть может на другой стороне Солнце выжигает все дотла, не щадя никого и ничего. Я не был там, я не знаю. Ты тоже не можешь узнать об этом. Мы с тобой в одном положении. Точнее, я, наверное, сказал бы, что тебе будет проще придумать для себя то, что происходит на другой стороне. Ты сможешь понять Солнце.
Оно ведь возвращается. Возвращается всегда. Через одно и то же время. Однако, все, что происходит в следующий раз никогда не повторяется с предыдущим. Планета всегда разная и тем она притягивает еще больше.
Я провел здесь почти год. Мне трудно. Мне одиноко. Трудно описать мое одиночество. Я работаю. Когда я занят, то практически не вспоминаю ни о тебе, ни о планете. Мне хватает забот, чтобы отвлечься. Мне хватает искусственного общения, чтобы не думать о людях, о тех, с кем я был знаком до своего первого дежурства, до своего первого возвращения. С каждым разом возвращение на Землю для меня все более неприятно. Я не хочу сказать, что возненавидел свой дом, не хочу сказать, что маленькая планета значит для меня теперь больше чем ты или мои друзья. Ни в коем случае, но все же мне тяжело. Не столько тяжело покидать Пост, сколько вновь переживать процесс возвращения и встречи с тобой.
Хартман снова остановил запись. Артур писал для земной женщины, которая работает в Колониальном Патруле. Как это могло быть, если сменщиком категорично должен был быть человек, который не знал предшественника, не имел общих друзей, обучался в другом Корпусе. Никаких связей, никаких зацепок за прошлое. Таков принцип Патруля. Каждый это прошел. Каждый расстался со своей прошлой жизнью. Покинул свой родной дом, если он него был. Навсегда расстался с той жизнью, которой жил те два года, что проводил на Земле между сменами. И так каждый раз, смена за сменой. Это закон. Неужели Артур Лонли нарушил его ? Как он смог ?
Вопрос состоял не в том, что Артур посмел нарушить этот закон, а именно в том, что он смог это сделать, несмотря на те меры, которые принимал Контрольный Корпус. Эти меры были достаточно обоснованы, чтобы прибегать к таким методам, как частичная санация памяти. За проступок Артура ему самому в случае его присутствия на Посту грозила полная санация и изолированное патрулирование в команде.
Хартман снял наушники и вышел на связь. Принимающий компьютер известил его о готовности принять запрос, и Хартман занес руку над клавиатурой. Вопрос. Он не может требовать … он ничего не может спросить о людях. Это запрещено. Тем более, что он не знает ни имени, ни степени родства той, к которой обращается Артур в своем письме. Хартман отключил связь и снова одел наушники.
Снова зазвучал голос Артура. Хартман почувствовал, что начинает понимать его, понимать его переживания. Это было опасно. Но остановиться было невозможно. При потере Патруля его преемник должен исключить любую вероятность повторения ситуации. В противном случае Пост ликвидировался, а планета уничтожалась. Таков был закон Конфедерации. Либо Конфедерация контролирует эту планету, либо, если контроль невозможен или представляет опасность, контролировать будет нечего.
И я позволил себе задуматься. Задуматься о том, что и как мы делаем, чтобы сохранить те миры, где Конфедерация расставила Посты. Мы просто не трогаем их, не вмешиваемся в их циклы, периоды, в их жизнь. Мы стараемся просто смотреть, собираем информацию о мирах, не спрашивая об этом у самих миров. Ты смеешься … Ты думаешь, что нельзя спросить у мира о его желаниях ? Зря ты так … можно. Я спрашивал и узнал, что эта планета не может дать нам того, чего хочет от нее Конфедерация. Она не может дать нам никаких закономерностей. Она не повторяется. И я знаю причину, по которой она не повторяется. И хочу, чтобы знала ты, потому что …
Запись прервалась. Буквы оборвались на краю листа. Хартман перевернул лист. С другой стороны было пусто. Второй лист был исписан только наполовину и Хартман не стал применять к нему компьютер. Голос Артура производил непонятное впечатление, а все непонятное было опасно. Хартман знал это. Единственное, чего он знать не хотел, так это того, что хотел донести до своей подруги Артур Лонли.
С другой стороны он должен был это узнать. Иначе он рисковал повторить безумие Артура. Мысли о жизни и смерти, о самой планете, о Конфедерации. Артур явно был не в себе. Что-то произошло с его психологическим состоянием и повлияло на это … Солнце ! Хартман вскочил с места и бросился к окну с одной лишь целью.
Когда он закрывал окно, Солнце показало свой краешек. Внешние датчики температуры ожили и потянули зеленоватые полоски индикаторов вверх, к нулю. Хартман изолировал источники переработки внешнего излучения и вновь взял в руки второй лист послания Артура Лонли. Снова положил, не решаясь продолжить. Необходимость завершения расследования была очевидна, но опасность, неизвестное чувство страха перед простым письмом самоубийцы была не менее сильной. Прошло не менее часа, прежде чем лейтенант Хартман снова прикоснулся к белому листу бумаги.
Причина кроется в нас самих. Не повторяемся мы и наши переживания. Каждый раз на Посту либо другой человек, либо тот, кто видел эту планету и привязался к ней, а стало быть его мироощущение изменилось. Он по-другому чувствует себя и этот мир. Он по-другому относится к Солнцу и пейзажу. Сколько циклов наблюдал я ? Не считал, что-то около двух сотен. Ни одного похожего. Я пытался концентрировать мысли о время восхода на какой-то конкретной цели. Нет, она проникает в мое сознание гораздо глубже, чем я см позиционирую свои мысли. Она опережает меня. Она первым же броском меняет мои представления о ней. Я применял даже глубокую медитацию. Несколько циклов я даже не наблюдал, а лишь снимал внешними камерами и просматривал. Они не повторяются. Не повторяются за исключением одного случая.
Я расскажу тебе об этом. Это произошло пару дней назад. Очередной восход я старался встретить так, как возвращение на Землю. Я отправил себя в тот участок памяти, который подвергали санации и … вспомнил. Я вспомнил тебя. Я знаю, что совершил преступление, но тем не менее я сделал это.
Я видел тебя во сне, потом я ужинал с тобой. Мы ходили с тобой в небольшой ресторанчик на набережной. Я все вспомнил. Все. И хочу чтобы ты тоже помнила об этом. Я знаю, что донести это послание до Земли будет невозможно, но есть такое забытое многими чувство. Надежда. Я надеюсь, что сюда прилетишь именно ты. И прочтешь это письмо. Я знаю, что мы не можем встретиться больше. Знаю, что мне это не нравилось. Знаю, что ты можешь никогда не прилететь сюда. Но теперь, когда я вспомнил то, чего мне помнить нельзя, о чем мне запрещается даже думать. Я получил контроль над этой планетой. Я ее хозяин. Я хозяин Солнца и океана.
Хартман смял лист и со злостью бросил его в стену. Глупец. Как он сразу не догадался о психотропном излучении. Не Артур получил контроль над планетой, а Солнце получило контроль над его сознанием и устроило ему подарок. Приглашение в рай. И теперь Хартман знал с точностью до секунды план своих дальнейших действий.
Он собрал все необходимое и установил таймер самоликвидации Поста на тридцать минут. Еще через пять минут он заблокировал канал связи, предварительно уведомив Центр о причинах уничтожения Поста и планеты. К уведомлению он приложил первый лист письма, дабы у Центра были все основания для подтверждения его запроса.
Спасательная капсула стартовала и вынесла лейтенанта Хартмана далеко за пределы небольшой звездной системы. В иллюминаторе ярко вспыхнул взрыв, который поглотил маленькую планету и исчез вместе с ней столь же стремительно, как и появился. Капсула переключилась в режим дрейфа. Хартман освободился от ремней и потянулся. Нога его что-то почувствовала, и через секунду изумленный лейтенант держал в руках небольшой смятый комок бумаги. Он развернул его и вновь увидел почерк Артура Лонли.
Теперь, как полноправный хозяин этого мира я собираюсь устроить здесь полноценную колонию. Думаю, что океанское побережье нам с тобой вполне подойдет. Сегодня я отправлюсь туда. Через несколько дней я подготовлю место для посадки транспорта. Потом вернусь и сделаю запрос в Центр о своем открытии. Это открытие стоит того, чтобы его обнародовать. Чтобы наконец дать этой планете то, чего ей так не хватает.
Хартман остановился. Мимо капсулы на почтительном расстоянии проследовал черный цилиндр Галактического Бомбардировщика. Глаза сами вернулись к письму.
Я хочу чтобы ты знала. Я ведь не просто так пишу это письмо. Карандаш и бумагу мне изготовили ОНИ, по моей просьбе. Я ведь теперь их повелитель. Теперь я могу сделать тот пейзаж и тот интерьер, который пожелает планета, я или ты. Я могу это. Я понял Солнце, я понял ИХ. Они поняли меня. И я хочу чтобы ты тоже их поняла, когда прилетишь сюда, чтобы создавать Колонию вместе со мной. Я хочу чтобы ты знала – они разумны, они живые и это прекрасно. Конфедерация оценит это.
Последний секрет. Я знаю, что сюда прилетишь именно ты, потому что ОНИ способны контролировать потоки психоэнергии на колоссальных расстояниях. Но не по своей прихоти, а лишь по желанию того, кто сможет контролировать ИХ. Я могу это сделать, и я приглашаю тебя. Именно тебя.
Хартман бросился к иллюминатору. Бомбардировщик остановился на некотором расстоянии от Солнца и разделился на семь частей. Одна из частей полыхнула ярко красным пламенем и уничтожила ближайшую к Солнцу планету. Каждый из этой смертоносной команды жестоко и безвозвратно лишил семь планет права на существование. Из основной, самой крупной части показалось голубоватое жало Антиматерии. Через мгновение Вселенная лишилась звездной системы, которая была обязана жизнью Артуру Лонли. Хартман не мог выговорить ни слова. Его охватило непонятное чувство вины.
Он снова взглянул на письмо.
Последний секрет. Я знаю, что сюда прилетишь именно ты, потому что ОНИ способны контролировать потоки психоэнергии на колоссальных расстояниях. Но не по своей прихоти, а лишь по желанию того, кто сможет контролировать ИХ. Я могу это сделать, и я приглашаю тебя. Именно тебя.
Потому что я люблю тебя. Я вспомнил это. Вспомнил, что в тот вечер на набережной я сделал тебе предложение, а ты, как уважающая себя девушка, сказала, что тебе необходимо подумать. Но ты любишь меня. Я знаю. И я хочу, чтобы ты знала – мы будем вместе, чтобы ни случилось. Чтобы ни произошло с тобой или со мной. Мы будем вместе. Обязательно. ОНИ нам помогут, потому что я ИХ об этом попросил.
Я хочу, чтобы ты знала …
КОНЕЦ