Унылая московская суббота,
Неяркий свет, бутылка на столе,
И грузом регулярные заботы
Висят на сердце в шелковой петле,
- Здорово, друг! Мы долго ждали встречи!
Мечтая наши тяжбы утопить,
Так тяжко давит будней пыль на плечи!
Хотелось б хоть на день о них забыть.
- Ну, наливай!.. И вот звенят стаканы,
И стрелки на часах бегут быстрей,
Блаженство, легкость (Много ли мне надо?!),
И в будущее смотрится бодрей.
Гудит экран, бежит рекой беседа,
Огонь волнует молодую кровь,
Сто тем у нас, - горячка у соседа,
Ирак, зарплата, Вечность и Любовь.
Уж за полночь... На стенах пляшут тени,
И все длиннее паузы в речах,
Дух ночи наше растворял веселье,
За сигаретной дымкой крылся мрак...
...И друг прервал молчание сурово:
"Ты помнишь Генку с 67-й?
Вернулся из Чечни... Что? Да, живой...
Трех пальцев нет... Да, в остальном здоровый...
Но очень тяжело ему теперь,
Живой остался чудом, был контужен,
Да только здесь он никому не нужен,
И с горя пьет, бедняга, каждый день..."
...Друг замолчал, помедлил. Тишину
Заполнил телевизор моментально.
Немного наглым, пошлым хохотаньем
Он звал нас в заэкранную страну,
Не знают ни страданий в ней, ни бед,
Живых и мертвых там не вспоминают.
Чужая память сильно напрягает,
А в кукольном раю "напрягов" нет!
Друг сплюнул с отвращением, ругнулся,
Табачное спокойствие смутив,
Встал тяжело. Стол звякнул, содрогнулся,
А я сидел, действительность забыв,
В хмельном табачно-водочном угаре,
И взгляд скользил по тонкой полосе,
Из пелены являлось осознанье,
Что в "новом мире" мы чужие все.
Своей стране мы чужды и ненужны, -
Мы чувствуем, в бутылках топим боль,
Ведь страшно правду жизни обнаружить,
Понять навязанную с детства роль.
Винить себя, страдать ли, - непонятно,
Но главное понять под силу нам, -
Бежать от правды можно. Скрыться - вряд ли,
Топить ее, - скорей утонешь сам...
...Спустился мрак. Давно уж воскресенье,
Заботы наши спят и видят сны,
А скоро к ним добавится похмелье, -
Забота умирающей страны.