"Похмелье во время чумы" (Рассказ)

Однажды я проснулся после месячного запоя и обнаружил себя, вернее, свое тело, лежащим на полу возле кровати. Голова тупой пульсирующей болью раздавалась где-то позади и сверху. Я огляделся, как бы придя в себя после длительной комы, и увидел комнатушку, жалкую до безобразия, с желтыми пузырящимися обоями, полуразвалившуюся, просевшую под кучей одежды кровать, стол о трех ногах и ряды зеленых, белых и красных бутылок, сурово глядящих на меня исподлобья.
Все нормально, подумал я, проверяя на месте ли руки и ноги, так всегда бывает, дружище, после затяжных полетов. Мир вокруг изменяется до неузнаваемости, или уже ты иначе на него глядишь… С тобой такое бывало не раз! Не волнуйся, все нормально. Все нормально, тебе говорят!
Успокоив себя таким образом, я кряхтя поднялся на ноги и, превозмогая дрожь в коленях, вышел на кухню. Соседей то ли не было дома, то ли они попрятались по своим комнатам и не высовывали носу. Слышны были только стоны старухи, что жила за стеной, должно быть, ее внук наркоман снова приходил с утра пораньше, выбить денег на дозу. Вот так подохнешь, в своей коморке, а про тебя никто и не вспомнит!
Очень хотелось кушать и мучило ужасное похмелье. Обследовав все углы своей полки в общем холодильнике и как следует почесав затылок, я решил сварить суп из того, что было, т.е. из кильки и двух мягких картофелин. Если вам так же, как и мне посчастливилось проснуться в состоянии ужасного похмелья, и вы обнаружили, что холодильник ваш пуст, и суп варить не из чего, заклинаю вас, не пытайтесь сделать это дьявольское зелье! Похлебка из кильки и двух картофелин полоскала меня около получасу, и когда, наконец, мой желудок был окончательно опустошен, я решил выйти на улицу, подышать свежим воздухом и прийти в себя.
Стоит заметить, что числа и дня недели я не знал, но было очевидно, что на дворе лето, скорее всего конец июня или начало июля. Стояла невыносимая духота, потная, липкая, пахнущая мочой из подворотен. Даже камень изнывал от жары. Дотащив свое тело до ближайшей улицы, я сразу же заметил странное поведение людей, не то чтобы оно сильно отличалось от привычного, но что-то явно было не так. Списав свои необычные ощущения на похмельный синдром, я решил прогуляться вдоль по улице.
Навстречу мне шли женщины и девушки, одетые в куски полупрозрачных тканей, едва прикрывающих срамные места. Их загорелые ноги и ляжки блестели на солнце, а глаза закрывали огромные солнцезащитные очки. Их тела обдавали жаром и терпким запахом духов. Я шарахался в сторону и натыкался на мужчин в шлепанцах и шортах, в блестящих костюмах и таких же огромных очках. Все вокруг казалось нереальным, вязким и в то же время зыбким, как мираж посреди бесконечной пустыни. Бесконечной каменной пустыни. Очень скоро я понял, что подышать свежим воздухом не получится, и от этого осознания мне стало еще хуже.
Совершенно случайно я заметил человека, сидящего на бордюре, в самом конце улицы. В руках он держал бутылку. И поскольку меня мучила нестерпимая жажда, а язык давным давно превратился в кусок плоти, обтянутой наждачной бумагой, я поспешил к этому человеку, дабы попросить его о глотке воды.
Человек оказался мужчиной лет сорока и в руках он держал початую бутылку вина. Мужчина тот был совершенно неопределимого типа, таких вы встречаете ежедневно и тут же забываете. Одет вроде как прилично, но слегка помят, лицо приятное, но без особых, запоминающихся черт. Я присел на бордюр рядом с ним. Он тут же протянул мне бутылку и сказал: «Угощайся!»
Сделав пару глотков, я с благодарностью посмотрел на мужчину. Тот же глядел на огромный рекламный щит, громоздящийся на крыше дома напротив. На щите красовалась гигантская обнаженная женская задница, загорелая и холеная.
- Душновато сегодня… - Неуверенно сказал я.
- Что ты мямлишь, пьянь, - внезапно грубо ответил мужчина, взглянув на меня с презрением.
Я стушевался.
- Ладно, не бери в голову, - он закурил и предложил сигарету мне. – Погода нынче и, правда, отвратная. Сколько людей в такую духоту умирает. Дохнут как мухи. Сотнями, тысячами. А ночью, ночью тоже никакого спасения, окна нараспашку, закутаешься во влажную простыню и лежишь, сопишь в подушку. Сон не идет.
- Это точно.
- На, пей еще. Ты кто, кстати?
- Глеб.
- А я Директор. Сеть продуктовых магазинов.
- Ну и как дела идут? – Из вежливости поинтересовался я.
- Паршиво дела. Текучка персонала страшная. Не хотят, суки, работать. А я им не хочу платить, - он заржал, обнажив желтые зубы.
Глеб сделал еще пару глотков из бутылки. Собеседник уже не казался ему таким приятным, было у него в глазах что-то нехорошее, тупое и злое.
- Скоты, воруют направо и налево, - продолжал Директор. - Они воруют, а я их зарплаты лишаю и пинком под зад. Один недавно удумал судиться против меня . Пустое дело. Ничегошеньки не добился.
Он сплюнул на землю, вытер ладонью пот со лба и вдруг сказал:
- Представляешь… Глеб, приснился мне вчера странный сон, неприятный такой. Все духота чертова. Говорю же, лежишь полночи, ворочаешься, всякая дрянь в голову лезет… В общем снится мне, будто стою я на краю огромного оврага, или котлована, а конца ему не видать. И тянется с одной стороны вереница людей, идут они ровным строем не спеша прямо к обрыву. Пригляделся я, значит, и вижу, что люди те, все как на подбор, будто с агиток советских или из фильмов взяты, передовики, ударники социалистического труда… Женщины с добрыми, но строгими лицами, в красных косынках на головах, с детьми на руках, мужики все как один здоровые, загорелые, только-только с полей или с заводов. И тянется вереница эта к обрыву, а там, как только очередной подходит к краю, летят один за другим вниз, на самое дно котлована, и дети летят, и женщины, и мужики. А на другом конце котлована, как бы та же самая вереница людей появляется. Выползают они со дна, встают, отряхиваются и так же, друг за другом, идут дальше. Все бы хорошо, да только люди, что падают с обрыва на той стороне и те, что вылезают на этой, разные. То есть, лица все те же, но одежда меняется, кто-то идет в оборванных куртках, грязный, заросший, с опухшей рожей, кто-то в дорогом костюме, а кто-то в вечернем платье. И выражение лиц… что-то в них поменялось… Твердость пропала что ли, целеустремленность…
Я слушал молча, разглядывая загорелую задницу на рекламном щите.
Директор опять заржал.
- За что их всех любить, Глеб? Проснулся я, только осадок после сна неприятный остался. Все они мрази. И падают, падают, выползают, выползают.
Немного погодя он добавил:
- Ладно, мне пора.
Встал, подошел к припаркованной неподалеку машине, сел за руль и резко сорвавшись с места, умчался прочь.
Я допил вино, оставленное Директором, поднялся с бордюра и направился дальше по улице.
Весь день я бродил по изнывающему от жары городу, глядел на витрины магазинов, на дорогие иномарки и зачуханные машины отечественного производства. Казалось, я обошел весь город вдоль и поперек. И везде было одно и то же: люди вели себя странно, не так как прежде. Едва уловимое ощущение абсурдности происходящего не покидало меня, с каждым часом усиливаясь все больше. Уже под вечер, когда стало немного прохладней, а солнце начало клониться к закату, цепляясь лучами за крыши домов, я забрел на Гостиную. Прошелся вдоль Винных рядов, свернул на Думскую. Здесь было полным полно людей, большинство из них поглощали алкогольные напитки, кричали, ржали, ругались матом и совокуплялись. Я бродил среди этих пьяных кучек, вслушиваясь в разговоры и в музыку, ревущую со всех сторон. Возле одного из баров кто-то усердно, с остервенением бил ногами кого-то, раздавались крики, кто-то плакал, остальные стояли вокруг и смотрели на происходящее.
И внезапно я увидел лошадь. Тощая и несчастная она стояла неподалеку, привязанная к столбу, вокруг крутились пьяные люди, пытаясь то ли погладить животное, то ли покормить. Хозяйка лошади была здесь же, пошатываясь и, заикаясь, она кричала: «Катаю на лошади, катаю на лошади, сто рублей!» Я протиснулся вперед и ужаснулся, несчастное животное едва дышало, оно было изморено голодом и шумом, хаосом, творящимся вокруг. На мгновение мои глаза и глаза лошади встретились, и тогда мне показалось, будто во взгляде ее было столько страдания и мольбы о спасении, что его хватило бы на всех несчастных и униженных живых существ вместе взятых.
Я бросился сквозь толпу, расталкивая людей локтями, схватил за плечо хозяйку лошади и закричал: «Что же вы делаете? Разве не видно, она страдает!»
- Пошел прочь! – Заорала пьяная женщина. – Моя лошадь, моя! Пошел прочь, рвань!
Я попытался отвязать лошадь, слыша, как толпа вокруг начинает недовольно кричать и толкаться. Внезапный удар в затылок сбил меня с ног, и я неуклюже повалился на землю, в лужу человеческой мочи. Удары продолжали сыпаться градом со всех сторон, били в лицо, по голове, по почкам. Кричали люди, ржала кобыла, но отчетливей всего я слышал вопль женщины: «Моя лошадь, моя!»
Уже теряя сознание, ускользая в небытие, я успел почувствовать, как кто-то подхватил меня под руки. Последним, что я успел различить, была полицейская дубинка и мысль о том, что люди сегодня вели себя странно, не так как прежде.
Лето 2011