С самого утра настроение у Ивана Аполинарьевича не заладилось. И было почему – очередные выборы на носу, а у жены все платья надёванные, выйти не в чем, и на бакъярде творится чёрт те что, сорняки сплошные. Мыши вот ещё.
С ними и в обычное-то время непросто, а в приближении праздника победившей демократии совсем распоясались серые – шастают по кухне, как лоббисты по Конгрессу, а то ещё хуже – залезут в шкаф кухонный, на полку, и давай дебатировать: к чайной им партии примкнуть, или к кофейной. До того додебатируюся, что чуть уже в драку не лезут, на кошку внимания – и то не обращают, хоть сырыми их ешь. Одно слово, политики. Кошку это сильно обижало, и, понаблюдав за дебатами день-другой и съев пару особо активных спорщиков, она ушла в полную оппозицию и от дальнейшего участия в выборах отказалась. Но, кстати, вне зависимости от исхода очередных дебатов, усатые политики подъедали исправно и чай, коли найдут, и кофе, и вовсе не относящиеся к теме сухари и сухофрукты.
Иван Аполинарьевич вздохнул, с трудом заставил себя дойти до кухни, налил в стакан холодного молока и без удовольствия выпил, заев остатками вчерашнего пирога с малиной.
В кухонном шкафу было тихо. Видимо, заседания фракций уже закончились. По телевизору передавали новости. Два серых дядьки с усами громко спорили о том, допустимо или нет прерывать созревание арбуза на десятой неделе веджитации. Один кричал, что нет, нельзя, так как это нарушает неотъемлемые права арбуза на созревание. А другой, напротив, доказывал, что именно вовремя прерванное созревание арбуза делает его по-настоящему счастливым, поскольку в это время цвет его мякоти особенно ярок, а вкус – исключительно сладок. Мнение слушателей, как обычно, разделилось почти поровну, с небольшим перевесом прерывателей, но СМС голосование давало противоположный результат, поскольку в нём принимали участие коренные жители Гренландии, о предмете обсуждения имевшие весьма смутное представление.
Потом дядек сменила моложавая тетенька, сообщившая, что новобранцам, наконец, разрешили не скрывать свою нетрадиционную любовь к Пепси-коле. Пепси-колу Иван Аполинарьевич терпеть не мог, предпочитая квас, поэтому он, поморщившись, переключил канал.
По другому каналу четыре известных обозревателя анализировали последствия недавнего нашумевшего скандала с председателем Междугородного Валетного Фонда, мистером Кантом, обвинённом в ничем не спровоцированных грубых домогательствах к холодильнику, установленному в номере отеля, где указанный председатель проводил свои ночные оргии в компании таких же как он плейбоев. Согласно записи с камеры видеонаблюдения, мистер Кант неоднократно, с применением физической силы, а один раз даже с помощью вилки открывал дверцу холодильника, несмотря на все попытки последнего воспрепятствовать грубому акту. Присутствующие при этом соучастники (проходящие по делу в качестве свидетелей) криками поощряли мистера Канта, кидали в несчастный холодильник подушки и пустые банки из-под пива, силой извлеченные из пострадавшего и выпитые с особым цинизмом. В своём единогласном осуждении насильника четыре обозревателя были солидарны с участниками проходящих одновременно в Лондоне, Сингапуре и Нуакшоте демонстрациях зелёных, и нисколько не принимали во внимание заявления адвоката обвиняемого о том, что пострадавший сам спровоцировал открывание содержанием своих полок, что он же был неоднократно замечен будучи открываем не менее чем сотней других постояльцев номера и вообще, был привезён в страну без надлежащего таможенного оформления.
Иван Аполинарьевич задумался и, непроизвольно резко, протянул руку к урчащему в углу кухни объекту за еще одним стаканом молока. Но, коснувшись белой дверцы, рука его вдруг задрожала, и образ непреклонного прокурора явился пред его взором: «Виновен!»
Оглядевшись, нет ли где камер наблюдения (чем чёрт не шутит?!) он ласково, как за руку жены, взялся за ручку холодильника...
В это время раздался звонок. Охваченный ужасом, Иван Аполинарьевич бросился ко входной двери и взглянул в глазок. На крыльце стоял здоровенный полицейский с усами на красном лице и наручниками на широком поясе.
«Всё, конец! Стыдно-то как!» – подумал Иван Аполинарьевич усилием воли открывая замок.
Полицейский, однако, не пытался надеть на Ивана Аполинарьевича железные браслеты. Напротив, улыбаясь всеми своими 32 зубами, он протянул дрожащему насильнику красивый конверт с гербом городского Департамента Полиции и от имени начальника Департамента пригласил Ивана Аполинарьевича с супругой на торжественное открытие второй очереди городской тюрьмы, имеющее место быть в ближайшее воскресенье.
Поблагодарив полицейского и, на всякий случай, закрыв входную дверь на цепочку, Иван Аполинарьевич задумался. Вдруг, что-то огненное вспыхнуло в его мозгу. «Да что я! Тварь бессловесная или право имею?!»
Иван Аполинарьевич бросился на кухню, резко рванул на себя белую дверцу и сладострастно погрузил руки в прохладное нутро...
Вернувшаяся из молла жена застала своего законного супруга на бакъярде в компании довольно урчащей молодой сенокосилки. Давно забытый вид его полуобнаженного торса на фоне кипарисового забора напоминал что-то столь естественно-первобытно-греческое, столь далекое от мелочных проблем выборов Президента и новой блузки...
Мыши на духовное преображение Ивана Аполинарьевича попытались было ответить импичментом, но не собрали кворума, и поэтому просто съели остатки сыра в неплотно закрытом холодильнике.
9/19-20/11