Летит дракон бумажный к изголовью,
Играет томно лютня…, и эту канитель
Ты называешь искренней любовью.
И шпильки высыпая из лёгкой головы,
Глядишь покорно, как глядят на Будду,
И веришь беззаветно пророчествам «совы»,
Что я тебя уже не позабуду.
Течёт вино густое, темнеет голова,
Сухие руки шелестят по коже,
Сухие губы сорят послушные слова,
И челн желанный так неосторожен.
Фонарик тёмно красный поблекнет на заре,
Как лист кленовый на холодной ветке.
Урчит дракон сердито в бумажной конуре,
Сейчас бы петь, да не поётся в клетке.
II.
Здравствуй, милая, ещё
Мне спешит твой дом навстречу,
И часы ведут беспечно
Дням моим счастливым счёт.
Отлетают крылья штор,
И летит дракон с циновки,
И восточные уловки
Шелестят свой кроткий вздор.
И сомненья, как дурман:
Стать Дзюро, чужим остаться?
Стал бы так же извиваться
После свадьбы этот стан?
Головой тряся пустой,
Не советует болванчик.
Скольких ты счастливцев нянчил
Этой мудростью простой.
Стережёт драконий глаз
С чёрной ширмы, – Кыш, проклятый!
Кукла розовая в смятой
Простыне змеёй свилась.
Мне пора, прощай, дружок;
Штора вслед едва махнула,
Облегчённо дверь вздохнула,
Припадая на порог.
III.
Весь этот тихий домик уместится сполна
В ковчеге утлом из скорлупки грецкой:
Дракон на старой ширме, хозяйка, а она
Всего-то, как фарфоровая нэцкэ.
Крута в житейском море стихийная волна,
Несведущ капитан и всё же весел:
Ей надо бы бояться и плакать, а она
Попутчиков случайных тешит песней.
Горит фонарь, и красным окрашена стена,
А в тайниках хозяйничают воры.
Ей двери затворить бы покрепче, а она –
И окна настежь и враспашку шторы.
Доверчивому сердцу отвага не нужна,
Плыть по теченью мужества не надо.
Под утро, равнодушный, уйду я, и она
Меня проводит равнодушным взглядом.
Течёт неторопливо тридцатая весна,
Стареющий дракон спит на циновке,
Хозяйку молодую хранит он, а она
Хранит заколки в крошечной головке.