РОДНАЯ КРОВЬ (Повесть)

Я разошлась с мужем, прожив в браке без малого три года, и после развода осталась одна с двухлетним сыном на руках. За три года супружества я успела пройти все кру¬ги ада. Муж был щедрым только на ругань, побои, ос¬корбления. Во всем остальном был скуп: и на доб¬рое слово, и на деньги, и на ласку. Я долго терпела, молча сносила обиды и оскорбления, нередко на глазах у всего нашего небольшого городка тащила пьяного в стельку мужа домой. А утром в редкие моменты его трезвости просила его лишь об одном - одуматься. В душе теплилась надежда, что такая жизнь, в конце концов, надоест мужу, и весь этот ужас жизни с ним закончится сам по себе. Но пьянство было не единственным пороком моего благоверного. Уже через два месяца после свадьбы я узнала о том, что он мне изменяет. Это периодически повторялось с разными женщинами. Я смири¬лась со всем и решила терпеть все, чтобы не ру¬шить семью и не оставлять сына безотцовщиной. Но муж с каждым днем становился все невы¬носимее, обрастал новыми и новыми поро¬ками. Стал пить регулярно, гулять, не приходить домой ночами. А я даже не знала, где мне его искать. Будучи трезвым, он клялся, божился и каялся, а потом все на¬чиналось снова.
Любовницы, друзья, вечеринки и связанные с ними большие расходы вне дома, хо¬лод отчуждения со временем окончательно разрушили нашу семью. Такой образ жизни требо¬вал дополнительных расходов, больших, чем муж мог заработать.
Он стал тайно уносить из дому и продавать ценные вещи: дорогую посуду, редкие книги, мои украшения. Я простила ему и это, видя слезы раскаяния на его глазах и надеясь, что в будущем такое не повторится. Но когда муж ради выпивки продал новую шубку сына, это стало после¬дней каплей моего терпения. Обнаружив пропажу, я стала лихорадочно по всему дому искать ее, ведь мне и в голову прийти не могло, что муж может продать одежду маленького сына. Когда же он признался мне, что продал шубку, я была потрясена. Этот его поступок словно открыл мне глаза.
Я вдруг словно со стороны увидела всю свою жизнь в супружестве. Себя - изну¬ренную работой, его – не утруждающего себя никаким трудом, не приносящего в дом и жизнь семьи ниче¬го, кроме проблем, долгов, скандалов. Наши безрадостные будни, где каждый из нас жил своей жизнью. Я – работой за двоих, он – развлечениями. Праздники, свадьбы, вечеринки в кругу семьи и родных, в которых нам приходилось участвовать. А в них себя - постоянно дрожащую с самого начала веселья от мысли, что муж напьется и будет буянить при всех. Свою мать, плачущую все время от жалости ко мне и умоляющую уйти от мужа. Длинные ночи в спальне, пропахшей хроническим перегаром, когда от отвращения к пьяному, храпящему рядом мужу мне хотелось заснуть и не просыпаться никогда. И самое главное - личико сына, который при виде пьяного отца испуганно прятался по углам от его криков. И горькие слезы малыша, когда муж поднимал на меня руку, - а это было очень часто.
Молча собрав свои вещи и взяв ре¬бенка, я ушла от мужа. С тех пор я, хорошо познавшая на себе прелести жизни замужней женщины, и осталась одна с сыном... Решила по¬святить жизнь ему. Отда¬вала мальчику всю свою лю¬бовь, время, силы. Вкладывала свои скромные средства в его образование и воспита¬ние. Водила в кружки, по¬купала самые лучшие книжки, дефицитные в то время энциклопедии... Каж¬дую свою свободную ми¬нуту я была с сыном. И мне казалось, что большего счастья на свете нет и не бывает. Не слушала тогда подруг и род¬ных, которые наперебой со¬ветовали мне устроить свою жизнь, пожить немно¬го для себя. Я рабо-тала не покладая рук, и была рада тому, что мог¬ла ку¬пить своему Муслимчику все необходимое: фрукты, игрушки, наряд¬ную одежду. И не зря...
При том, что я безумно любила его, и он стал для меня центром Вселенной, мальчик рос послушным и скром¬ным. И самое главное – учился на отлично. На ро-дительских собраниях мамы и папы его одноклассников с завистью обо¬рачивались на меня. А все учителя только и го¬ворили о моем Муслиме, о его особых способностях, не¬обходимости продолжить учебу желательно, в хорошем, престижном вузе.
-Он у вас потянет не только любой московский вуз, но и Сорбонну, и Гарвард. У мальчика феноменальные способности и страсть к учебе. Дайте ему хорошее образование - у Муслима большое будущее. Откуда учителям было знать, что я, так много внимания уделя¬ющая сыну и одевающая его лучше всех в клас¬се, была при этом бедна как церковная мышь.
Школу Муслим окончил с золотой медалью и сразу же сам, без всякой под-держки и помощи (да и откуда было нам ее взять) поступил в вуз. Легко сдавал сессии, параллельно занимался английским и к концу учебы знал его в совершенстве. Наконец пришло время, когда мой двадцати¬трехлетний двухметровый красавец и умница-сын стал завидным женихом и мечтой для многих знающих его девушек.
Муслим был на примете и у особо активных мамаш девушек на вы¬данье. Они не раз открыто намека¬ли на свое жела¬ние породниться...
- Мой сын для твоей дочери не пара, мы слишком бедны, - сказала я одной очень богатой мамаше, которая пыталась в шутке довести до меня долю правды.
- О чем ты, Мадина? Сейчас такие ребята, как твой Муслим, - большая редкость. Мы с мужем все сделали бы для него. Такому умнице надо только помочь в самом начале, а дальше, сама знаешь, он будет подниматься самостоятельно. И высоко поднимется, поверь мне. Так что у меня свой расчет.
Иногда я начинала с Муслимом разговор о женитьбе, но он в основном касался будущего... Сын не торо¬пился, да я и сама раньше, чем в двадцать пять, его же¬нить не собиралась...
Так и жили. Я стала присматриваться к девочкам среди родных и друзей. А он словно и не думал об этом. Но я, как оказалось, ошибалась.
Все в нашей жизни разом изменилось в тот день, когда он однажды пришел домой не один... Это была первая девушка, которую я видела рядом со своим сыном... Я тут же отметила для себя, что она ничего осо¬бенного собой не представляет: обычная, ну разве что миленькая... Красавицей ее назвать было трудно, и одета она была очень скромно... Я немного растерялась и, встретив их на пороге, никак не могла найти нужных слов для дежурного приветствия.
- Мама, ну что ты молчишь? Познакомься, это Дина...
Я вдруг очнулась, почти на автопилоте поставила чайник, со¬брала что-то на стол и села напротив сына и его подру¬ги.
Дина внешне напоминала полевой цветочек - неброский, но привле¬кательный именно своей простотой.
Беленькая, с серо-голубыми глазами, стройная, скромно, но со вкусом одета. Почему-то запомнилась ее тон¬кая и какая-то беззащитно детская шейка с родинка¬ми.
- Вы учитесь вме¬сте? - спросила я, чтобы как-то нару¬шить затянувшую¬ся тишину.
- Нет, Дина рабо¬тает на почте, - ответил за нее Муслим. - Поступала когда-то заочно, но пришлось пока учебу оставить. Она одна жи¬вет, у нее ни ро¬дителей, ни род¬ных нет.
Я еле дожда¬лась, пока они, пообщавшись в его комнате, по¬слушав музыку и поужинав со мной, засобирались уйти.
- Ты скоро при¬дешь, Муслим? - спросила я.
-Я только провожу Дину. Ей за ребенком в садик надо, - сказал мне сын. Я успокоилась.
- А-а ... За ребенком. У нее племянники, что ли? - спросила я.
- Нет, это ее сын Даник. Он сейчас в садике, и его надо забрать.
-Ну и слава Богу, значит они просто друзья, - с облегчением подумала я. - А иначе как можно было понять сына? Разве пара ему - разведенка с ребенком, когда на него засматриваются самые лучшие девушки, а мамы самых богатых и красивых невест только и мечтают видеть его в зятьях?
Сын, проводив Дину, вскоре вернулся, и я нетерпеливо спросила:
- Кто это, Муслим?
Помолчав немного, он уверенно ответил:
- Я люблю ее, хочу на ней жениться, мама. Вот и при¬вел ее с тобой познакомиться, а ты ее так странно, холодно как-то встретила. Я не смог тебе ничего при ней сказать, подумал, что сначала поговорю с тобой, подготовлю, а потом приведу к нам Дину еще раз.
Я не смогла устоять на ногах, присела.
- Вот как!!! Она, оказы¬вается, замужем была, мальчишку пятилетнего имеет. Вот и сейчас спешила за ним в садик. Я не нашла слов, только горько расплакалась. А сын подошел ко мне, лас¬ково обнял.
- Мамуля, не плачь. Ты себе даже не представляешь, какая моя Дина хо¬рошая, какой у нее Даник смешной. Ты его как уви¬дишь, так и полю¬бишь.
Посмотрела я в лицо сыну - глаза горят, светятся от сча¬стья. А мне не до веселья, душа кро¬вью обливается. Муслим всегда был для меня един¬ственным смыслом жизни. И те¬перь он, для кото¬рого я выбирала лучших из лучших, привел в дом мо¬лодую женщину, видимо, ровесницу, уже успевшую раз¬вестись и родить.
- Даник у нее смешной. Надо же!!! Ха-ха-ха, только мне почему-то не смеяться, а кри¬чать и рыдать хочется от этого знакомства! Что ты не¬сешь, Муслим? Скажи, что шутишь. Не пугай меня так...
- Нет, мама, я не шучу, - ответил мне сын. - Этот вопрос для меня решен окончательно...
Обида опять захлестнула меня. Он решил, все ре¬шил сам. А я, отдавшая ему жизнь, так и оставшаяся одна с двадцати пяти лет, я не в счет... Я из-за него и замуж не вышла в свое время. Все боялась, что чужой дядя может обидеть моего обожаемого сына, может не так на него посмотреть. Не было у меня никакой личной жизни... Никакой. Только сын и работа – все годы были только эти две составляющие моей жизни. И вот теперь - такой сюрп¬риз. Уже потом я, наводя справки, узнала, что родители Дины умерли давно, и никого из родных в городе у нее дей¬ствительно не было. С тринадцати лет после смерти родителей она жила у тети, а потом вышла замуж за соседского парня... Как будто любил, долго за ней ходил, а она, не видевшая никогда тепла и ласки, потянулась к этому парню всей душой.
Но прошло меньше двух лет, и муж заявил ей, которой еще и двадцати не было, что любовь прошла, вер¬нее, все было увлечением, ошибкой молодости. Они развелись, а год назад бывший муж разбился на маши¬не. Свекровь уже в день похорон намекнула, что Дине с ребенком ничего не светит, квартира и машина мужа по документам принадлежат его младшему брату. Дина сказала, что пришла не за этим, а чтобы проводить в последний путь отца своего ребенка. Тогда свекровь, видимо, устыдившись, дала мальчишке немного денег. Дина попробовала отказаться, а свекровь, рас¬плакавшись, сказала, глядя на Даника:
- Купи ему что-нибудь на память об отце.
Дина купила сыну очень дорогой и добротный велосипед...
- Пусть мальчик не чувствует разницу меж¬ду собой и сверстниками, - подумала она.
Дина нашла недорогую квартиру, но, увидев ее в пер¬вый раз, расстроилась - она была настолько заброшен¬ной и грязной, что жить в ней как-то не представлялось возможным.
Несколько дней Дина отмывала, скоблила, мыла окна, рамы, двери, полы. Потом купила по две банки краски - белой и для пола и несколько рулонов недорогих обоев, сама сделала небольшой косметический ремонт, и не только в своей комнатке, но и в комнате хозяйки. Ста¬рушка приехала с дачи и ахнула, не узнав своей забро¬шенной квартиры. Все блестело чистотой и порядком. Со временем одинокая бабушка Валя, окруженная теперь заботой, вниманием и уходом своей квартирантки, так полюбила Дину и ее сынишку, что они стали жить одной семьей...
Они складывали свои скромные доходы, экономили каж¬дую копейку и жили в общем-то, сносно.
Дина устроилась еще на одну работу - по утрам и ве¬черам прибиралась в офисе, недалеко от дома, а бабуш¬ка Валя с удовольствием сиде¬ла с Данечкой дома, гуляла с ним, читала ему сказки.
Так и жили. Ба¬бушка Валя все чаще и чаще говорила Дине о том, что ей нужно устроить свою жизнь.
- Бабуль, кому мы с Данькой нужны? Был у меня один ухажер, так он еще до того как спросить у меня, согласна ли, усло¬вие свое поста¬вил: "Возьму тебя замуж, только мальчишку своего куда-ни¬будь пристрой. Хочешь, говорит, помогу в интернат его отдать? По вы¬ходным забирать его будем, если пожелаешь". Я тогда сказала ему, что хочу только одного - что¬бы он оставил меня в покое и ушел.
И вот теперь Дина - эта разведенная женщина, ровес¬ница моего сына с пятилетним чужим ребенком - моя будущая сноха. Могла ли я с этим смириться? Во вто¬рой раз они опять пришли к нам вместе. Дина сидела со мной за столом, мы пили чай. А Муслим забежал в ван¬ную. Некоторое время мы сидели молча, после чего я заговорила первая:
- Ну и как ваш ребенок?
Я слышала себя со стороны и чувствовала в своем го¬лосе и презрение, и жалость, и ненависть. Ну неужели она сама не понимает: мой сын ей не пара. Дина, опустив голову, молча смотрела на свой уже остывший чай. Она так и не отпила от него ни глотка. Чувствовалось, что она волну¬ется и прекрасно видит, как я "обрадовалась" их новости и такому знакомству с будущей снохой.
На душе скребли кошки... Да разве ж я для Муслима такую жену хотела?
-И чего, интересно, она ждала? - недобро подумала я про себя, видя, как грустно и задумчиво смотрит она пе¬ред собой. Что невестой ее с радостью назову, кольцо надену? Эх, Муслим, Муслим, как же ты позволил себя так ох¬мурить? Попался как мальчишка в сети этой разведен¬ки.
Муслим, искупавшись, присоединился к нам, сел за стол. Он пытался шутить, поддержать разговор, но мы с Диной словно онемели - она от волнения, а я - от удивления и разочарования. Какая из нее будет жена моему Муслиму? Про¬стая она для него, как две копейки - без образования, да еще с ребенком на руках. Да, завидное приданое...
Все остальное время, пока они сидели у нас, Дина не про¬ронила ни слова. Я накрыла на стол. Предложила им поесть. Но она лишь отпила несколько глотков чая, ни к чему так и не притронулась. Заметно было: переживает.
-Значит, совесть есть, - шептал мне внутренний голос. Так и расстались. Сколько ненависти к ней в моей душе было, один Бог знает.
Проводив Дину, Муслим вскоре вернулся. Он был подавленным и расстро-енным. На все мои попытки заговорить с ним отвечал односложно, всем видом показывая, что обижен.
- Ты чего такой, Мусик? - подошла я к нему и потяну¬лась, чтобы, как обычно, чмокнуть его в щеку. Разговор о Дине отложила на потом, когда у него настроение получше будет. Почему-то я была уверена, что еще не все потеряно, и я смогу предотв-ратить эту казав¬шуюся мне роковой ошибку.
Но Муслим холодно отреагировал на мой порыв.
Мы молча пили чай, и это молчание тоже было новым явлением в наших отношениях. Обычно вечернее время, когда мы вмес¬те ужинали или пили чай, было временем наше¬го очень оживленного общения. Мы с сыном были дру¬зьями и делились всегда и всем - новостями, мыс¬лями, планами. И нам всегда было хорошо и интересно вместе...
Первым камнем преткновения стала Дина, здесь мы не могли и не хотели искать согласия.
- И как этой хитрюге удалось оторвать от меня сына? - злясь на Дину и в душе проклиная ее, думала я. - Откуда она вообще взялась на нашу голову? Муслим и сейчас уже говорить со мной не хочет. А что будет завтра, когда она хозяйкой войдет в этот дом?"
- Что случилось, Муслим? – первой, не выдержав такой длительной паузы, начала разговор я.
- Это я должен у тебя спросить, мама. И я спрошу: что все-таки случилось? И что тебе плохого сделала Дина? Она же хо¬рошая, замечательная девушка. Я счастлив с ней. Я все¬гда думал, мама, что ты мой самый лучший друг, что все поймешь...
- Девушка? Она хорошая девушка? Ты о ком вообще говоришь? О Дине, что ли? О ней правильнее будет сказать не девушка, а разведенная женщина с ребенком... Или ты, несчастный, разницы не улавливаешь, настолько слеп и глух? Я твоя мать, я больше чем друг. И больше своей жизни люблю тебя. Так чему я должна сейчас радо-ваться? Тому, что она вдруг появилась в твоей жизни, и хочет разом все в ней разрушить?
- Эх ты, мама... Я думал, что ты меня поймешь. Что обра¬дуешься моему счас¬тью.
Последние слова сына окончательно до¬били меня, и тут я не вы¬держала:
-О каком счастье ты говоришь, дурачок? Эта девка - почтальон без роду и племени, да еще с мальчишкой на руках - это для тебя счастье? Девушек других, более
достойных и без такого вот приданного что ли нет? И чего это ты в двадцать три года хо¬мут решил на шею на¬деть, куда тебе торо¬питься, ты ведь в аспи¬рантуру поступать собирался!
-Дина не почтальон. Она бандероли от¬правляет. Я же соби¬рался поступать и по-ступлю, только теперь заочно. А жениться мне надо сейчас. Данику отец нужен, Динке одной с ним трудно.
- Отец? Вот пусть она и вернет ему отца... А причем здесь ты?- задыхалась я от возмущения. - Да откуда она взялась, эта аферистка? - уже готовая расплакаться выпалила я.
- Почему она аферистка? - тихо спросил меня сын.
- А кто же, по-твоему? Ишь, губа не дура. Нашла себе красавца-ровесника, не женатого, с красным дипломом, с работой. Неужели она не понимает, что ты ей не пара? - не унималась я в своем возмущении.
- А кто вообще и где решает этот вопрос - кто кому пара? Разве это кто-нибудь может знать, кроме этой самой пары? - ответил Муслим и с заметным раздражением добавил: - Мама, вопрос с женитьбой на Дине решен окончательно. Мы с ней уже больше двух лет встречаем¬ся. Я люблю ее. И она меня любит...
Я молчала, шокированная словами Муслима, доказав¬шими мне, что все усилия теперь бесполезны и он же¬нится на Дине. А ведь я так надеялась. Но главное испы-тание и еще больший шок ждали меня впе¬реди. Я виде¬ла, что Муслим хочет сказать мне что-то еще, но сдерживается, словно при¬сматриваясь ко мне и примериваясь, смогу ли я эту ин¬формацию проглотить.
- Ты что-то недоговариваешь, Муслим? Говори, чего уж теперь, - сказала я обиженно, всем видом показывая, как он сделал мне больно. Что меня еще может так расстроить? Землетрясение в 9 баллов? Наводнение? Конец све¬та? Концом света стало для меня решение сына жениться на разведенной с ребенком - обычной, серой, без рода без племени, без приданого, образования - без ничего. Что еще могло сделать мне так больно? Мне, которая видела его в своих снах и наяву с самой достойной девушкой.
Муслим, помолчав несколько секунд, сказал:
- В пятницу у нас с Диной регистрация. Не торже¬ственная, конечно. Мы просто распишемся. А потом мы и несколько наших близких друзей решили скромно отметить это событие в ресторане. Не беспокойся, деньги у меня на это и на кольцо Динке есть. Мама, ты будешь с нами?
- Я? Нет. Нет, нет и нет!!! - возмущенно и категорично сказала я. - Никогда, Муслим, меня там не будет.
Муслим молчал, низко опустив голову, потом поднял на меня взгляд и спросил:
- И еще. Если ты позволишь, мы некоторое время по¬живем в моей комнате, пока я устроюсь еще на одну ра¬боту и сниму жилье.
- Чего уж, живите, - стараясь казаться спокойной, ответила я, хотя сердце резануло как ножом от этих слов. Стало страшно. Значит, он так легко и спокойно может меня оставить одну ради нее, ради этой Дины.
- Да, видно, у вас любовь, - старалась говорить я спокойно, при этом не имея сил удержаться от злой иронии.
- Да, мама, любовь, - серьезно ответил сын. - Мы вмес¬те уже два года. И мальчишка ко мне привык, папой меня называет.
- Что? - задохну¬лась я от возму¬щенного удивле¬ния, но Муслим уже прошел в свою комнату и закрыл за собой дверь.
Все последую¬щие дни, начиная с поне¬дельника и до ро¬ковой для меня пятницы, я не раз¬говаривала с сы¬ном. Ходила по дому как живой уп¬рек.
Вечером в пят¬ницу раздался те¬лефонный звонок.
- Мама, я хочу за тобой приехать. Пожалуйста, - умо¬ляющим голосом попросил сын.
- Нет, Муслим, я уже сказала, нет, - категорично и резко ответила я. - Радуйтесь и весели¬тесь там без меня. Для меня это черный день.
Я положила трубку и разрыдалась во весь голос. Разве та¬кой я представляла свадьбу своего сына?
Через несколько минут позвонил друг Муслима, Алик. Они дружили с детского сада, и многие думали, что Муслим и Алик родные братья - настолько близкими и неразлучными они были всегда. Да и мне Алик был как сын, часто у нас бывал, оставался на ночь.
- Тетя Мадина, вы не правы... Вы должны быть здесь, это нехорошо. Вы ради Муслима должны быть здесь...
- Алик, послушай... Я не могу...
- Нет, тетя Мадина, можете. Можете и должны, вы его мать. И потому вы будете с нами в этот вечер.
Алик назвал мне адрес и название ресторана, в кото¬ром собиралась маленькая компания. Не знаю, что меня заставило туда пойти. То ли моя безумная любовь к сыну и его мольбы, то ли слова Алика пристыдили меня и пока¬зались убедитель¬ными, то ли просто желание видеть, как там все проис¬ходит, хотя я знала, что все увиденное еще больше усугубит мою боль.
Как я мечтала о свадьбе един¬ственного сына, о его молодой неве¬сте, одетой в бе¬лоснежное подве¬нечное платье, фату... Даже при очень скромных доходах умудри-лась накопить для этого небольшие деньги, купить пару колец.
Вначале я надела свое единственное выходное велюровое платье. Потом, рассердившись сама на себя, сняла его и надела строгий черный костюм, который носила ежедневно в школу.
- Мам, ты в нем прямо как учительница, - шутил со мной Муслим по поводу этого костюма, когда мы недавно со¬бирались в гости. - Надень что-нибудь понаряднее.
- А кто же я, если не учительница? Да еще и со стажем, - ответила я сыну тогда в нашей с ним прошлой жизни, где было место и шуткам, и доверительным разговорам. Хотя, как оказалось, не очень-то он мне и доверял, если скры¬вал свою Дину от меня целых два года. Только теперь я поня¬ла его частые ночные отсутствия дома, когда он говорил, что ос¬тается то у Алика, то у других друзей... А я, так не любив¬шая его никуда от себя отпускать, скрепя сердце согла¬шалась: не может же парень всю жизнь у моей юбки си¬деть. А он, оказывается, в то время сидел у другой юбки. В кафе я подошла к их столику, где уже собрались все, кроме меня. Компания была совсем маленькой: свидете¬ли жениха и невесты, несколько человек гостей, да бабушка с ребенком (это, наверное, и есть та бабушка, приютив¬шая ее с ребенком, а этот веснушчатый мальчик - тот самый смешной Даник, который моего сына уже называет папой.
Мне стало плохо, но в этот самый момент Муслим под¬нялся мне навстречу. На глазах преобразилось его лицо. Войдя в зал, я сразу же посмотрела на него. Сын был грустным, и было видно, что он изо всех сил старается скрыть свою подавленность. Теперь же он радостно поднялся мне навстречу.
Сын обнял меня. Повиснув у него на шее, я расплакалась. Муслим растерялся:
- Мама, мамочка, ну что ты … Все хорошо. Все будет хорошо, вот увидишь.
Я постаралась взять себя в руки и, оторвавшись от сына, вдруг заметила, что рядом с ним стоит Дина. Она сделала шаг мне навстречу, но я уже видела всю эту картину как бы со стороны. Девушка в голубом платье делает шаг к немолодой строгой женщине в порыве обнять ее, а та с нескрываемой ненавистью смотрит на нее.
… Как во сне прошел этот вечер. Друзья сына весели¬лись от души: пили, говорили тосты в честь молодых, танцевали. А меня словно на раскаленные угли посадили. Больно ныло и боле¬ло сердце, тем более что оно у меня и раньше здоровым никогда не было...
- Тетя Мадина, теперь тост за вами. Вы свекровь все-таки теперь Дине ... Скажите молодоженам что-нибудь.
Я подняла бокал с шампанским и встретилась глазами с сыном. Он был на седьмом небе от счастья, а мне опять подумалось:
-Ну чему, чему он так радуется, понять бы и мне это. Уж такой завидный вариант, разве¬денка с сыном, без род¬ных и близких. Да и на вид ничего особенного. Обыч¬ная, в лучшем случае можно сказать миленькая. А сам-то красавец, и не потому я так думаю, что сын. Вон как на него все здесь засматриваются, да и я уже привыкла со всех сторон о его внешности слушать.
Молодые и гости танцевали под приятную мелодию, ис¬полненную в их честь по заказу одного из друзей Мус¬лима. Так и объявили: «Этот танец для наших молодоженов - Муслима и Дины». Все присутствующие в ресторане стали оглядываться по сторонам в поисках жениха и невесты...
Муслим подхватил свою жену и под аплодисменты присутствующих, понявших наконец, что они и есть ви¬новники торжества, вышел с ней на танец. За ними пос-ледовали и другие гости. Через неделю привел он свою красавицу в дом с ее приданым - Даником... Смешной действительно, веснушчатый такой, веселый мальчиш¬ка.
Соседи ехидничали: "Тебе, Мадина, хорошо, и на свадь¬бу тратиться не надо, и внуков ждать не придется, с го¬товеньким парнем пришла твоя сношенька..."
А одна, самая вредная, спросила: "Она, случайно, не старше твоего Муслима?" Дина и в самом деле на два года старше Муслима оказалась...
Ходила я по дому как потерянная, но изо всех сил себя сдерживала, ни слова ей не говорила. Она же ста¬ралась изо всех сил мне понравиться - и мыла, и скреб¬ла, и целыми днями на кухне возилась.
Помню, заснула я как-то на кресле, проснулась - смот¬рю, ноги мои она пледом накрыла. В другой раз рас¬капризничался ее мальчишка, а я опять с трудом сдер¬живаю раздражение. Молчу, но весь мой вид и повязан¬ная платком голова показывают, как мне это надоело.
Она забрала мальчишку, вышла на кухню. Через не¬которое время выхожу я туда за чем-то. Стоит она на коленках перед сыном, микстуру ему какую-то дает.
- Пей Даник, пей, родной... И пожалуйста, родненький, не плачь... Я тебя прошу - не плачь, сынуля... Там ба¬бушка болеет, она сердится на нас из-за шума...
Говорит, а сама плачет. Жалко мне ее тогда стало.
А вечером я услышала, как в своей комнате она тихо сказала Муслиму:
- Может, мы с Данькой день-два у бабушки останем¬ся? У него ангина, он все время капризничает, плачет... Неудобно как-то перед мамой...
- Мама тебе что-нибудь сказала?
- Да нет, ни слова не сказала... Просто у нее давле¬ние, ей покой нужен, а Данька орет как резаный. Да, еще я маме боярышник купила вчера, ты ей дай, скажи, что от давления хорошо помогает...
- А чего сама не отдашь?
- Может, она от меня не захочет, скажи, что ты купил, ей будет приятно.
-Скажи мне честно, Дина, мама тебя обижает?
- Нет, не обижает. Я в любом случае ее понимаю. Вот подрастет мой Данька и про¬тив моей воли кого-то в дом приведет. Мне тоже обид¬но будет. Я ее очень хорошо понимаю... Ты такой, ты лучше всех, и рядом, наверное, должна быть такая же, достойная тебя...
-А ты, Диночка, разве не достойна? Я ведь и сейчас не верю в счастье, в то, что мы с тобой рядом, - ласково глядя на нее, говорил сын.
- У меня ребенок, Муслим... У Даника нет никого, кроме меня... Я вот что думаю, мы с тобой поспешили.
- Почему, Дина, ты жалеешь?
- Нет, не жалею. Только пойми меня... Я боюсь, что когда-нибудь по¬жалеешь, что для тебя обузой ненужной станет мой сын. А он ведь привязался к тебе так сильно. Маленький он, ему будет трудно понять, почему ты нас бросаешь.
- Что за глупости приходят тебе в голову? Я тебя ни¬когда не оставлю, слышишь, никогда. Ты моя самая род¬ная, самая близкая, любимая половинка. И я никому не отдам ни тебя, ни Даника.
Так мы и жили. Я словно превратилась в камень. Не было желания разговаривать с Диной. Мальчишка раз¬дражал меня, и я всем своим видом показывала это раз¬дражение.
Однажды накануне 8 Марта Даник, придя из садика, сразу же подошел ко мне. В руках он держал какую-то завернутую в газету картонку. Мальчик стоял рядом и внимательно смотрел на меня, явно собираясь что-то сказать. Я, почти ни¬когда до этого не общавшаяся с ним, удивилась. Пауза затя¬нулась, а Даник, продолжая напряженно смотреть на меня, молчал. Я знала, что мальчик немного заикается, особенно в моменты волнения, и потому спроси¬ла его сама:
- Чего ты хо¬чешь, Даниял?
Я была, навер¬ное, единственной, кто называл его полным, слишком солид¬ным для пятилетнего мальчишки именем. Даником я его не называла, чтобы не нарушать режим бойкота, объявленного его матери, а значит и ему.
Несмотря на ледяную строгость в моем голосе, мальчик от¬ветил улыбаясь:
- Хочу подарить тебе открытку. Я целых три нарисовал для вас: для мамы и двух моих бабушек - для тебя и бабушки Вали (видимо, речь шла об их бывшей хозяйке). Она часто звонила Дине, иногда забирала Даника к себе в гости, гуляла с ним и очень скучала, с непривычки остав¬шись одна.
- А кто тебе сказал, что я твоя бабушка? - спросила я маль¬чика, подозревая в хитрой афере свою невестку.
- Никто не сказал, - простодушно ответил мальчик. - Я сам знаю. Нам сказали в садике: "Поздравьте своих мам и еще мам ваших пап и мам". У моей мамочки мамы нет, только ба¬бушка Валя есть. А ты мама моего папы»
- Нет, Даниял, я не твоя бабушка, - еле сдерживаясь, сказала я ребенку, - пойми же это.
- Понял, ты просто не хочешь быть старенькой. И поэтом у не хочешь, чтобы тебя так называли, но ты же все равно моя бабушка. Ладно, при других я тебя так не назову. Ты еще не очень старенькая и даже красивая. Не бойся...
В эту минуту я готова была уже наговорить грубостей пятилетнему ребенку, но вовремя подоспевшая Дина увела его в другую комнату.
Сам по себе Даник не раздражал меня, более того, не будь он ребенком ненавистной мне невестки, он мне даже нравился бы... Мальчишка был обаятельным и смешным и за столь короткое время сумел подружиться в нашем дворе и со взрослыми, и с детьми. Открытый и милый ребенок нра¬вился всем, и мне в том числе, но стоило мне вспомнить, чей он сын, стоило только услышать, как он называет папой Муслима, в меня словно бес вселялся. И я, ругая себя за несправедли¬вость, понимая, что ребенок, конечно, ни при чем, все же начинала его люто ненавидеть.
Так и в тот день, выведенная из себя "подарком для бабушки", я страшно разозлилась на ребенка и готова была уже резко оборвать его, но мать вовремя успела его увести. А на столике так и осталась лежать завернутой в газету картонка - открытка, которую Даник для меня, своей "бабушки", подгото¬вил. Я демонстративно не притрагивалась к ней, и Дина убрала ее, видимо, чтобы не огорчать сына.
Я вредничала и придиралась ко всему, что касалось Дины и Даника.
Как-то вечером молодых пригласили к себе друзья, и Муслим попросил меня присмотреть за мальчиком, пока он не ляжет спать.
- Мама, он послуш¬ный. Ничего не надо, даже постель ему Динка уже постели¬ла. А пока не спит, пусть просто посидит с тобой. Можно? - просил меня Мус¬лим, конечно же, уве¬ренный в том, что я соглашусь. Но я опять была в своем репертуаре.
- Конечно, нельзя. Я не няня для чужих де¬тей. Своих внуков у меня пока еще нет, - резко ответила я. Да и вообще, я занята. У меня учебные планы, другие дела. На меня не рассчитывайте.
И они оставили мальчика в своей комнате одного, предупредив, чтобы не выходил оттуда. Но когда они ушли, дверь этой комнаты медленно и совсем немного приоткрылась, и я боко¬вым зрением увидела, как оттуда выглядывает мальчик. Мне стало жалко ребенка, но именно в этот мо¬мент, когда я повернулась к нему, чтобы позвать к себе, дверь быстренько закрылась. "Испугался, глупыш, - почувствовав укор совести, подумала я. - Ну ничего, пусть сидит один, раз матери не жалко было его одного оставлять. Я-то здесь при чем?".
Часа два было слышно, как он игра¬ет со своими ма¬шинками, бегает, а потом стало тихо, и я, не выдержав, через некоторое время все же решила посмотреть, что он там делает.
Оказалось, мальчик уснул прямо на полу, свернувшись калачи¬ком, около своих игрушек.
Мне стало не по себе. "Да я совсем с ума сошла на старо¬сти лет, - подумала про себя и подошла к ребенку. - В кого я себя превратила?! Баба Яга какая-то, а не женщина!".
Испытывая раскаяние и жалость к ребенку, я осторожно взя¬ла его на руки. Даник проснулся, открыл глаза. Увидев меня, он улыбнулся:
- Ты сама за мной пришла, бабушка? А мне уже можно в твою комнату, да? И мама с папой меня не поругают? Правильно, возьми меня туда, к себе, я не буду баловаться. Мне здесь одному плохо. Я на руках отнесла Да¬ника в свою комнату, а через полчаса мы с ним уже вместе пили молоко и ели пирожные, которые я ку¬пила, возвращаясь из шко¬лы. Даник ел с удоволь¬ствием и потом, вскочив со своего стула, неожи¬данно подошел ко мне и чмокнул меня в щеку:
- Спасибо, бабушка, ты такая молодец, что купи¬ла эти пирожные. Они такие вкусные! А теперь что - помолчать и не мешать тебе? Я могу...
Конечно, в другое время я не могла бы остаться равнодушной к такому поведению ребенка, который вызывал, по меньшей мере, симпатию и умиление. Но сейчас я боролась с противоречивыми чувствами внутри себя. Осуждала себя за холодность и придирки к этому ни в чем не повинному ребенку, и в то же время вспоминала испорченную его матерью жизнь моего сына и крушение всех своих надежд и планов.
Однажды Даник, увидев в окно идущего с работы Муслима, радостно бросился ему навстречу:
-Папа, папа идет!
Я не выдержала и все-таки высказала то, что всякий раз срывалось у меня с языка, когда совсем чужой мальчишка звал моего сына отцом и тем самым каждый раз, сам того не подо¬зревая, как острым ножом ранил меня в самое сердце.
- Боже мой, как это сейчас все просто - родить от одного, другого заставить стать отцом. Хотя как сказать - не каждой женщине это удается. Сколько девушек замуж выйти никак не могут. А тут... – я не закончила свою мысль, которую не так легко было и домыслить.
Дина, конечно же, услышавшая мои слова, в ответ промолчала. Она стояла ко мне спиной, вытирая книжные полки, но я все же заметила, как она на¬пряглась и замерла от этих слов.
"Хитрая, коварная, молчит, все терпит, лишь бы остаться ря¬дом с ним. Еще бы, - накручивала я сама себя. - А еще выли¬зывает и вылизывает все до блеска. Можно подумать, без нее мы тут в грязи утопали...".
Видя, что невестка по-прежнему молчит, я решила все же достать ее своими словами, ударить побольнее:
- Чего ты молчишь, Дина? Наверное, думаешь, что осчастли¬вила меня готовым, уже большим внуком, неизвестно от кого рожденным? Нет, ты не угадала. Я хотела бы иметь внуков от той, которая была бы достойна моего сына!
Дина повернулась ко мне, и я заметила, какая она бледная. - Я вас понимаю и не думаю, что осчастливила. Вы, конечно же, во всем правы. Но вот относительно Даника. Зачем вы так? У него был отец, и Даник пока еще носит его фамилию. Вы же знаете, что отец мальчика умер. А то, что Муслима отцом называет - он очень его любит. И что в этом плохого?
- Что значит пока? Что значит: еще его фамилию но сит? - возмутилась я, зациклившись теперь на этих ее словах и уже за¬быв, что Муслим вот-вот появится в дверях. - Ты что, собира¬ешься заставить Муслима усыновить мальчика?
-Нет, я не заставляю, я отговариваю его, он сам хочет это сделать, - стараясь говорить спокойно, ответила Дина. – Но я прошу вас, мама, давайте не будем сейчас об этом. Муслим услышит и расстроится. У него сейчас и на работе сложно, и экза-мены на носу.
-А кто ему все эти слож¬ности создал? Я, которая с него пылинки всю жизнь сдувала и берегла как зеницу ока? Или ты, посадившая на его шею, кроме себя, еще и своего сына. Из-за вас он пошел на две рабо¬ты, из-за вас не поехал в очную аспирантуру!
- Вы не правы. Мы не на его шее. Я работаю в двух местах. Даник получает пенсию, - ответила мне Дина.
Чувствовалось, что она вот-вот заплачет. - Не надо так, мама, нас ребенок слу-шает.
- И еще, - уже перешла на крик я, - будь так добра, не называй меня мамой, слышишь, никогда не называй! Ты мне дочерью никогда не будешь! Ты разрушила жизнь и будущее моего сына! И мою жизнь в придачу. Потому что вся моя жизнь была в нем одном. У меня отдельной жизни никогда не было! Я, как и ты, совсем молоденькая осталась с ним одна, но не стала решать свои проблемы за счет других. Ты враг мне, навсегда враг! Запомни...
Дина хотела что-то ответить, но, посмотрев в сторону откры¬той двери, быстро осеклась и замолчала. В двери уже стоял Муслим, который недоуменно переводил взгляд то на нее, то на меня. Сын вошел в комнату и по нашим лицам сразу понял, что между нами произошел какой-то неприятный разговор.
- Что случилось, Дина? - спросил он вначале у жены.
-Ничего, Муслим, мы просто разговаривали, - ответила она, стараясь казаться спокойной.
-Я же вижу, что у вас тут что-то произошло, - сказал Муслим и теперь уже обратился со своим вопросом ко мне. - В чем дело, мама? Скажи хоть ты. Что у вас тут стряслось?
Я уже было собиралась сказать все, как есть: и то, что мне не нравится, когда чужой мальчишка называет его отцом, а меня - бабушкой, и то, что считаю абсурдом усыновление им Даника, и то, что не хочу слышать от Дины слово "мама” в свой адрес. Но я не успела ответить...
- Произошло, произошло, папочка, - взволнованно и опять от этого заикаясь, сказал Даник Муслиму: - Бабушка сказала, чтобы я тебя папой не называл и чтобы мама ее мамой не называла.
Муслим некоторое время молча смотрел на меня, и столько боли и обиды было в его взгляде, что я не выдержала и отвела глаза.
"Ничего, мне тоже больно, - успокаивала я себя. - Мне еще больнее. И даже сейчас больно, когда из-за какой-то женщины он смотрит на меня почти как на врага. Никогда мой Муслим не смотрел на меня с такой обидой и отчуждением".
Муслим подошел к жене. Взял ее за руку и пошел вместе с ней в свою комнату. Данник, испуганно оглянувшись на меня, пошел за ними. Я прислушалась к их голосам. Муслим нервно спорил с женой:
- Нет, ты сделаешь так, как хочу я. Мы уйдем на квартиру.
- Нет, не надо, я не хочу, чтобы из-за нас с Данькой ты оставил свою мать. Это неправильно. Я так не хочу. Зачем оставлять ее одну? Что люди скажут?
- Что же делать, если она не хочет жить с нами, если нет другого выхода? Ты же видишь, что у нас ничего не получается. Она не может смириться с нашим браком. А так будет легче и нам и ей, - убеждал жену Муслим. – Я не бросаю свою мать. Буду часто навещать, помогать ей, чем смогу. Да она и не старая еще. Сама ведь не захотела жить с нами, так получается.
- Нет Муслим, так не получится. Она не хочет жить не с тобой, она не хочет жить с нами – со мной и Даником. И ее тоже можно понять. А ты не думай ни о какой другой квартире. Твоя мама, хоть и молодая, но очень больной человек. Давление у нее, это опасно, - спорила с ним Дина. - Она заболеет, ей хуже станет, если ты уйдешь, а я себе этого потом никогда не прощу. У меня тоже сын растет. Не хочу я так жить больше. Нам надо расстаться, и это единственный выход. Мы вернемся к себе, а ты оставайся здесь. Наверное, поспешили мы. Поспешили с нашим браком. Теперь нам всем трудно. Видит бог, я очень старалась, но я ничего не смогла.
- Да что ты городишь, Дина? - уже не на шутку рассердился Муслим. - Ты с ума сошла, что ли? О чем ты говоришь - поиграли в семью, в домики и хватит? Зачем нам расставаться, если мы любим друг друга? Из-за того, что моя мать сошла с ума на этой почве?
- Она же не виновата, я с каждым днем все больше и больше ее понимаю. Нетрудно ее понять: единственный сын, красавец, умница женится на девушке старше себя, разведенной, да еще с ребенком. За что она должна меня любить? Нет, мы с тобой не пара...
Муслим, обычно умеющий в любой ситуации держать себя в руках, сейчас срывался на крик:
- Так легко ты это все решила? А я? Ты меня спросила? Даника спросила, Дина? Мо¬жешь вот так взять и все разрушить из-за ненормальной материнской ревности?
Слова сына больно ранили меня, в то же время немного внушали надежду слова Дины. Неужели она все осознала и готова отступить? Если так - она все-таки хорошая девушка. Может быть, она сможет убедить моего дурачка оставить ее. Встречались, ну и встречались бы себе, пока он не женится. Не он первый, не он последний, кто до женитьбы с разведенкой время проводил. Кто против? Но в жены Муслим, конечно, должен взять девушку, достойную - не бывшую замужем, молоденькую, из хорошей семьи, с приличными родителями, которые молодых хоть в чем-то смогут поддержать. Он у меня и так без всякой поддержки становится на ноги...
Они еще долго говорили в своей комнате, видимо, уже немно¬го успокоившись и притихнув, потому что мне уже неслышно было, о чем они говорят. И я не заметила, как уснула. Утром за завтраком сын обиженно сказал мне при жене:
- Мама, на этой неделе мы переедем. Если можешь, потерпи нас еще несколько дней. Максимум неделю...
Расстроенный Муслим, не допив свой чай, хлопнул дверью и вышел. Какое-то время мы с Диной сидели друг против друга и молчали. Она заговорила первой.
Заметив некоторое замешательство, я поняла: Дина не знала, как ко мне обратиться, но все же впервые за все время она обратилась ко мне по имени-отчеству.
- Мадина Алиевна, хочу вас попросить об одном. Муслим через десять дней должен ехать в Москву в месячную командировку. Мы решили, что он это время использует как раз для поступления в аспирантуру. Попытается поступить заочно, в аспирантуру при МГУ. Удачно совпа¬ло и время команди¬ровки и вступительных. Так вот я о чем. Давайте проводим его спокойно, я скажу ему, что мы все ула¬дили, что помирились. А пока он вернется, я твердо обещаю вам, мы с Даником уйдем, нет, мы с ним уедем, и Муслим не узнает, куда. Нам есть к кому поехать. Меня давно уже тетя зовет в Подмосковье. Только чуть позже, когда у Муслима уже будет все ясно с результатами. Хорошо?
Я смотрела на нее и пыталась понять смысл сказанного. Что это она предлагает мне - сделку, стать сообщницами? Насколько можно верить ей, и насколько она сейчас искренна? Я думала об этом, а Дина, помолчав немного, добавила:
- И еще я вас вот о чем хочу попросить. У меня есть немного денег. Это мои личные сбережения, Муслим их у меня брать не хочет, хотя мы с ним одна семья. Пока одна семья, - добавила она, увидев, как мне не понравились ее последние слова. Отдайте ему эти деньги как бы от себя. Может, он согласится взять их у вас. У него очень мало денег. Он надеется на случайные заработки в Москве, но ведь ему надо заниматься. Да и в командировке дела когда делать? Пожалуйста, исполните мою просьбу. Я смотрела на Дину и думала о том, что она в общем-то хороший человек. И если бы не бывшее замужество и ребенок, можно было бы закрыть глаза на ее необразованность и безродность. Но все вместе это было уже слишком.
- У меня есть деньги для сына, Дина, спасибо. Если он возьмет их, конечно. Так что не волнуйся об этом. Ну а если не возьмет, придумаем что-нибудь, отправим попозже…
Вечером я задержалась у подруги, зашла к ней поделиться последними новостями. С Тамарой мы дружили столько лет, что без нее я свою жизнь и не представляла. Все время мы, бывшие одноклассницы, были вместе, делились последним рублем, всем самым сокровенным как род¬ные сестры. Мус¬лима она знала с пеленок и люби¬ла как родного, не раз присматривала за ним, маленьким, когда я, оставшись одна, разрывалась между работой, домом и малышом. И кто знает, смогла бы я одна, без родных и близ¬ких, поднять своего мальчишку, дать ему образование, если бы не моя Тамарка? Вот и теперь, когда в семье сложилась такая сложная ситуация, мы с сыном по очереди бегали к ней пла¬каться в ее добрую «жилетку». Она с самого начала была на стороне Муслима и все время, жалея его, ругала меня, зас-тавляла смириться с его выбором:
- Пойми же ты наконец, Мадина, что это его жизнь, - не уставала внушать Тамара. - Хочешь ты этого или не хочешь, Муслим женился. И ему с ней жить. Он вправе решать этот вопрос сам. Оставь молодых в покое.
Вот и сейчас, узнав о решении Муслима уйти на квартиру и предложении Дины разыграть перед его отъездом наше пере¬мирие с тем, чтобы он спокойно уехал в Москву, Тамара ска¬зала:
- Вот видишь, Мадина, она, эта Дина, молоденькая, а намного мудрее тебя. И больше о твоем сыне печется, чем ты, его родная мать. Ты о себе думаешь во всей этой истории, а не о нем. Невестка тебе не нравится, и ты ни о чем другом и слы¬шать не хочешь. А ты лучше подумай, как ему будет лучше, сыну. Если бы ты думала, смирилась бы с его выбором.
- Да что ты такое говоришь, Томка? - возмутилась я. – Ему лучше с этой разведенкой, с её ребенком? Лучше, чем взял бы девушку невинную из хорошей семьи? Опомнись, Та¬мара. Это я-то о Муслиме не думаю?! Я же ему всю свою жизнь отдала!
- Вот видишь, опять торгуешься! Отдала ты ему жизнь, это верно. Взаймы, что ли, отдала, чтобы теперь его жизнь у него потребовать? - возмущенно выговаривала мне Та¬мара. - Лучше бы тогда и не отдава¬ла. Слушай, Мадина, не делай из себя жертву. Эстафета у жизни такая, мир так устроен со времен Адама и Евы. Все родители детям жизнь отдают, а те им долги не возвращают. Переда¬ют уже своим детям.
Я обиженно замолчала. Да что го¬ворить, если самая близкая подруга и та понять не хочет. Тамара подошла ко мне, присела рядом, обняла за пле¬чи.
- Глупая ты, Мадинка. Я просто не хочу, чтобы ты сына из-за всей этой истории потеряла. Подумай, ведь даже если ты сумеешь их развести, он тебе этого никогда не простит. Зачем же тебе ему врагом становиться? Сми¬рись... Неплохая эта Дина, пусть живут, - пыталась убедить меня Тамара. – А что ребенок у нее, тоже ничего, он си¬рота, уже к Муслиму твоему за два года успел привыкнуть как к отцу род¬ному. Чем нашему Муслиму еще один сын помешает? Да и когда свои появятся, мальчишка лиш-ним не будет...
- Не говори так, Томка, - расплакалась я опять. – Пожалей хоть ты меня, у меня сердце и так разрывается. В этом вопросе меня труд¬но было переубедить.
Поздно вечером я вернулась домой. Все трое - Муслим, Дина и Даник - сидели на кухне и пили чай. Дина, увидев меня, сразу же встала, подвинула мне табуретку, налила чаю.
- Я не буду, у Тамары и поела, и чай выпила, - сказала я сухо и ушла в гостиную к телевизору.
Через несколько минут ко мне вышел Муслим.
- Мама, это правда? Динка сказала, что вы поговорили. У вас с ней уже все хорошо, разобрались? - спросил он, радостно заглядывая мне в глаза.
А я тогда подумала: "Тоже мне муж. Какой же он еще ребенок...". Посчитав мое молчание знаком согласия, Муслим продол¬жил:
- Мамуля, я же говорил тебе, Дина такая славная. Ты ее еще не знаешь. Но если ты хочешь, мы все-таки будем жить отдельно. Я уже одну квартиру присмотрел.
- Да нет, вы мне не мешае¬те. Живете ведь в своей комна¬те, - как можно спокойнее отве¬тила я и подумала: "Что ж, видимо, придется играть эту роль до его отъезда".
Несмотря на то, что я согласилась на предложение Дины и мы вроде успокоили Муслима, роль примирившейся с невес¬ткой свекрови мне давалась нелегко. Я почти не разговари¬вала с Диной и даже с Даником. Единственное, что я стара¬лась сделать, - это скрыть свое раздражение. И еще я стара¬лась поменьше быть в эти дни дома. Но в те редкие часы нашего совместного пребывания вела себя ровно и спокойно.
- Ты не переживай о том, что мама пока молчит, - услышала я однажды ночью голос сына, обращенный к жене. Уложив Даника, они пили чай на кухне и тихо разговаривали. - Пони¬маешь, мама просто принципиальная такая, ей трудно перестраиваться, характер у нее сложный. А так она очень добрая, хорошая, ты это сама поймешь... Ведь и так видно, она к тебе потеплела, да, Дина?
- Конечно, Муслим, все хорошо. Мама у тебя очень хорошая, я это знаю. А то, что сердится пока на меня, понять тоже можно, - ответила ему Дина. - Мы обязательно найдем общий язык, не беспокойся, мы же женщины, обе тебя любим. А ты об этом вообще не думай, у тебя проблемы посложнее сейчас. Думай о них.
В день отъезда Муслима мы все вместе сели за стол часа за два до поезда.
До этого я, с трудом уговорила сына взять не¬большую сумму денег на расходы в Москве.
- Бери, сынок, они тебе там еще как понадобятся. Ты ведь и экзамены там будешь сдавать, и жить в чужом городе не так-то дешево.
- Спасибо, мамуля. Я ведь в командировку, справился бы. Работу друзья тоже обещали мне там найти.
- Нет, не надо тебе там подрабатывать. Ты к экзаменам лучше готовь¬ся и свои командировочные дела делай, - сказала ему я. - Ты толь¬ко поступи, сынок. Я так об этом всегда мечтала.
- Не беспокойся, мама, - я тщательно подготовился к экзаменам, думаю,
что смогу их сдать, - сказал Муслим. А потом, помолчав, добавил: - Мама, я хотел бы тебя попросить. Я уезжаю, а вы… А Динка...
Он волновался и никак не мог выразить свою мысль. Но я, ко¬нечно, поняла его просьбу сразу же. Муслим все еще молча смот¬рел на меня и, видимо, все думал, как ему это лучше преподнести. Я помогла ему.
- Ты о Дине, сын, о мальчике, о них? Не беспокойся, Муслим. Не обижу. Да я с ними особо и не вижусь. Я на работе все время, а потом мы в своих комнатах, - пыталась успокоить я сына, в то же время, не желая обещать ему дружбу и любовь с ненавистной мне Диной. - Не такая уж твоя мать монстр, чтобы ты так боялся оставить их со мной.
- Спасибо, мамочка, - сказал сын и поцеловал меня.
- Мама, вы пойдете с нами на вокзал? - спросила Дина, собираясь вместе с сыном идти провожать Муслима.
- Нет, я устала, попрощаюсь с ним здесь, - ответила я и осталась дома.
Уже на следующий день Дина сказала мне, что они с Дани¬ком уходят к бабушке Вале.
- Поживем пока там, - спокойно сказала она. - И вы от нас отдохнете. Да и мне надо обо всем хорошенько подумать.
-А, передумала уже, - подумала я про себя. - Конечно, она никуда не уйдет. Ее теперь клещами от Муслима не отдерешь. Где она такого парня себе найдет, да еще чтобы с ребенком ее взял?
Вслух же сказала:
- Смотри сама, мне все равно. К тому же и Муслим может позвонить, что я тогда ему скажу?
- А вы скажите, что мы пошли проведать бабушку Валю и решили там остаться. И спросите у него, как ему звонить, я сама ему с почты нашей звонить буду. Мне оттуда легче. Я позвоню, скажу, что¬бы он не беспоко¬ился. Обещаю вам, он ни о чем не до¬гадается.
Через три дня вечером, придя до¬мой, я увидела, что за столом на кухне си¬дит Дина. За окном уже темнело, но Дина почему-то си¬дела в полутьме, не включая света. Она была в плаще, сидела, опустив голову, и о чем-то напряженно ду¬мала. Мальчика с ней не было.
- Что-нибудь случилось? Муслим звонил? - испуга¬лась я.
- Я сама ему зво¬нила, у него все хо¬рошо, не беспокойтесь, - ответила мне Дина. - Я пришла. Мне надо с вами поговорить, мама...
- Через секунду она поправила себя: - Простите, Мадина Алиевна...
- Ну что ж, давай поговорим, если надо, - сказала я и села напротив. Некоторое время Дина продолжала молчать, и было видно, что этот разговор дается ей с трудом.
- Мадина Алиевна, я хочу еще раз поговорить с вами о нас с Муслимом, о том, как нам все-таки быть...
- И что ты хочешь, чтобы я сказала? - чувствуя в себе нарас¬тающее раздражение, спросила я.
Дина молчала.
- А не считаешь ли ты, что уместнее было бы этот разговор о том, как вам быть, до заключения брака начать?
- Да, конечно, я так и хотела, но Муслим сказал, что он все сам решит, что сам поговорит с вами. Что он с вами все уладит, - волнуясь и не глядя мне в глаза, отвечала Дина. - Если бы я только знала, что вы так категорически будете против...
- Ну да, конечно, - ехидно перебила ее я, - трудно было догадаться. Ты, наверное, думала, что я буду счастлива видеть своего сына рядом с разведенной женщиной старше него, да еще и с ребенком...
Дина продолжала молчать, опустив голову. Потом почти сры¬вающимся от сдерживаемых слез голосом сказала:
- Вы во всем правы, Мадина Алиевна... И я вас понимаю, но и вы поймите нас. Я люблю его, очень люблю! И Муслим меня любит. И Данька к нему так привык, дни считает, во сне его видит. Пожалуйста, разрешите нам быть вместе.
- Что?! - воскликнула я. - Это ты у меня разрешения спраши¬ваешь теперь? А не поздно ли? А почему не два года назад, когда вы встречаться начали? Почему не перед заключением брака? Почему теперь? Понимаю, так было задумано: Муслима проводить в Москву, а меня здесь начать обрабатывать.
- Нет, Мадина Алиевна. Вы послушайте... - пыталась еще что-
то сказать Дина.
Но я не желала её слушать:
- Хватит, Дина! Хватит с меня интриг и афер. Живите, если хотите, не мне вашу судьбу решать. Не я тебя с сыном сюда привела, не я вас отсюда и выпровожу. Но если хочешь знать мое мнение, я никогда, слышишь, Дина, никогда не смирюсь с тем, что вы вместе. С того самого момента, как я узнала об этом, я смертельно ранена в самое сердце. И ничего с тех пор не изменилось.
Дина ничего на это не ответила и, некоторое время еще посидев молча напротив меня, медленно поднялась и вышла.
Через три дня, придя с работы, я увидела, что дверь в комнату Муслима открыта, а Дина вместе с Даником соби¬рает вещи... Все их нехитрое хозяйство уместилось в две большие сумки. Даник словно и не понимал, что происходит. Молча собирал свои игрушки в большой пакет, как велела ему мать, складывал свои книжки и альбомы. Он подошел ко мне, поздоровался и сказал весело и беззаботно:
- А мы теперь опять будем у бабушки Вали жить. Приходи к нам в гости, хорошо? Я тебе там свою собаку в нашем дво¬ре покажу, свой велик. Придешь, бабушка Мадина?
Я промолчала и отошла от их двери. Мне было не по себе.
-Значит, она уходит из-за меня. И почему именно сейчас? Нельзя дождаться Муслима, что ли? - думала я про себя, почему-то чувствуя тяжесть и смятение на душе. - А, это специально, чтобы настроить сына против меня, - сделала я вывод. - Иначе зачем еще? Это ее очередная хитрость, строит из себя жертву. Приедет Муслим и побежит за ней. Она-то это знает. А я дей¬ствительно, как Тамарка говорит, стану тогда ему врагом".
Я опять пошла в комнату сына и через силу загово¬рила с Диной:
- Я бы не хотела, Дина, чтобы ты этот вопрос до приезда Муслима решала. Вот приедет он, тогда мо¬жешь ему наговорить с три короба". Скажешь ему: «Так мол и так. Мама твоя нас выжила, уходим". Ведь ты к этому клонишь...
- Да нет, Мадина Алиевна, - спокойно ответила Дина. - Зачем вы так плохо обо мне плохо думаете? Я не буду ссылаться на вас. Найду другие причины. Я вам это обещаю. И то, что сейчас уходим, вас пусть тоже не смущает. Бабушка Валя наша приболела, за ней смотреть надо, а мне нелегко между двумя домами будет разрываться. Уж лучше мы там поживем.
Даник молча собрал свои игрушки в большие паке¬ты и помог матери вынести из комнаты в прихожую. Я посмотрела на них. Дина с Даником сирот¬ливо стояли на пороге, положив рядом собранные сумки. Из большого пакета, который за ручку придерживал мальчик, выглядывал огромный клоун, на¬кануне купленный ему Муслимом.
Дина перед уходом поговорила по телефону со своей подру¬гой Верой, и та с мужем должна была за ними заехать.
Мать и сын продолжали стоять у порога, хотя за ними должны были приехать только минут через десять. Предложить им присесть на дорожку не поворачивался язык.
Я старалась не смотреть на них, на душе было тяжело и мерзко. Но я пыталась оп¬равдать себя в собственных глазах, хотя это у меня полу¬чалось неважно. Думала: "А что, собственно, я такого сде¬лала? Я Дину не выгоняла. А лишь сказала правду о том, что никогда не смирюсь. Так с самого начала и ду¬мала, но ведь они и пожени¬лись и до сих пор жили без моего согласия. И сейчас жили бы так дальше. Зачем вдруг понадобилось мое ро¬дительское благословение? Опомнились, что ли? Вот и получилось: она спросила, а я ответила".
Я задумалась и не заме¬тила, что ничего не понима¬ющий в происходящем Да¬ник отпустил ручку пакета с игрушками, которую дер¬жал все это время, и подо¬шел ко мне. Я не успела опомниться, как мальчик, потянув¬шись ко мне, неожиданно обнял меня за шею и, прижав к себе, чмокнул в щеку. Я опешила, а он сказал:
- Мы уходим, бабушка Мадина. Приходи к нам в гости. И папа, когда приедет, пусть к нам тоже приходит. Пока.
Я молча подняла глаза на Дину, которая грустно смотрела на сына. Было видно, что она еле сдерживалась, чтобы не расплакаться.
- Мадина Алиевна, до свидания. Не сердитесь на меня, по¬жалуйста. Я заставила вас страдать, но не хотела этого. Я виновата. Но исправлю свою ошибку
Дина с сыном ушли, и я осталась одна в пустой квартире. На сердце было тяжело и неприятно. Позвонила Тамаре, рассказала ей о новостях, стараясь казаться спо¬койной.
- Куда ушла? В каком смысле? - тревожно переспроси¬ла Тамара.
- Совсем ушла. Сказала, что их брак с Мусли¬мом - ошибка, что она это поняла и решила расстать¬ся с ним.
Тамара неко¬торое время молчала, потом в трубке послышался ее холод¬ный и отчужденный голос:
- Ушла, говоришь? А ты, бедная, совсем к этому никакого отношения не имеешь, да? Выжила девчонку все-таки, выжила. Даже сына не дождалась. И не подумала о том, что не вправе ломать чужую жизнь, чужую семью.
- Да успокойся ты, - перебила ее я. - Все было не так. Я ее не выживала и не выгоняла. Она сама меня спросила, смирюсь ли я когда-нибудь с их браком, с тем, что они вместе. Я сказала правду, что никогда не смирюсь. Но при этом сказала ей: "Не уходи сейчас, дождись мужа". Но она собралась и ушла...
- И что теперь? Ты ждешь от меня поздравлений или, может, решила это дело отпраздновать, в гости меня зо¬вешь? - спросила меня Тамара, и я поняла: она очень расстроена и недовольна мной.
- Перестань, Томка. Клянусь тебе, я ее не выгоняла, толь¬ко сказала о своем отношении. Она ведь и так об этом знала...
- У тебя ничего святого нет, Мадина, - огорченно сказа¬ла Тамара. - Как ты теперь сыну в глаза смотреть будешь?
- Да нет же, нет, Тамара, послушай, я ей сказала, что не я ее в дом привела, не я и выпроваживать буду. Она, эта Дина, и Муслиму скажет, что это она сама так реши¬ла и я здесь ни при чем. Я знаю, ты за меня переживаешь, не хочешь, чтобы Муслим обиделся, отвернулся от меня. Я понимаю. Так в этом плане проблем не будет...
- Ничего ты не понимаешь, Мадина. Ничего. И я не за тебя переживаю. А за Муслима, за эту несчастную моло¬дую женщину, за мальчишку, который всей душой потя¬нулся к Муслиму, увидел в нем отца. А за тебя? Что за тебя переживать? Вон ты ка¬кая, оказывается, железная леди. Ничем тебя не прошибешь: ни слезами, ни мольба-ми. Не думала я о тебе так, подруга. Не думала. Ты такую трудную жизнь прожила. Но она тебя, оказывается, ничему не научи¬ла.
Я молчала, обидевшись на Тамару. Все¬гда ведь меня понимала. И чья она, в кон-це концов, подруга - моя или этой самой Дины? Тамара, минуту помолчав, спроси¬ла:
- Ты одно мне скажи - зачем ты сыну не по¬зволила уйти на квартиру, если не можешь видеть их вместе? Ведь он перед отъез¬дом и квартиру нашел, и договорился. Там предоплата была нужна, так он ко мне при¬ходил денег занять. Я дала. А через два дня он мне вернул. Счастливый такой был, говорит: "Тетя Тамара, мы у себя остаем¬ся. Наконец-то мама с Диной поладили". А ты? За его спиной выжила его семью из дому. Эх ты, свекровь...
- Не говори так, Тамара, - раздраженно сказала подруге я. - Не рви мое сердце. И кого ты называешь его семьей - эту раз¬веденку с чужим ребенком? Не смогу я никогда с этим смириться! Не пара она ему,
не пара. Встречался он с ней два года, так бы и продолжали. Так нет, все-таки жени¬ла она его на себе, охомутала. Нашла дурачка неопытного. А ты, Томка, вместо того чтобы меня пожалеть, из нее жертву несчастную делаешь. И я еще должна была от¬дать этой девке своего единственного сына, отправить их на квартиру и остаться одной, да? И это было бы спра¬ведливо? Очнись, Томка, о чем ты говоришь? Для нее, для этой Дины, я сына родила, воспитала, одна его все годы поднимала, дала образование?
- Ой, глупая ты женщина все-таки, Мадина. Если бы все матери так рассуждали, ни одна молодая семья не состоялась бы.
Наш разговор с подругой не клеился, и я, обиженно и наспех попрощавшись с Тамарой, повесила трубку. От бессилия и невозможности доказать даже самой близ¬кой подруге свою правоту и передать непонятные ей переживания, все то, что творилось в моей душе, я села на диван и горько заплакала.
В какой-то степени Тамара была права, когда говорила обо мне как о железной. Жизнь меня, наверное, такой сделала. Некому было пожаловаться, не было плеча, что-бы на нем поплакать... Вот я постепенно такой и стала железной. Но о том, какая я на самом деле, знали я, да еще моя подушка, которая за все годы моего одиночества и трудной жизни знала немало моих слез. Вот и в последнее время я изо всех сил держала себя в руках, пытаясь не показывать свою слабость и переживания дру¬гим, особенно Дине, виновнице всех моих новых бед и страданий. Сейчас сдерживаемые до этого слезы пото¬ком полились из моих глаз. Я сейчас была одна и могла дать волю своим чувствам и эмоциям.
"Ну и ладно, пусть защищает эту безродную разве¬денку и ее сына. Пусть... - думала я в обиде на подругу.
- Ей этого не понять. Ее сыновья на нормальных девочках же¬нились - невинных, юных, из хороших семей. А я... Да я всю свою жизнь ждала свадьбу Муслима, невесту - непо¬рочную молоденькую девушку хотела видеть рядом с ним. Хотела, чтобы все видели ее в белоснежном свадебном платье. И машину с цветами на радиаторе, торжественную регистрацию под марш Мендельсона и гостей за большим праздничным столом, чтобы все было как у лю¬дей. Деньги копила, во всем себе отказывала, чтобы все это устроить красиво и торжественно... Хотела женить сына, потом с нетерпением ждать внука или внучку, вя¬зать им пинеточки и чепчики, купать малыша, гулять с роднулечкой... Да что там говорить - столько было на¬дежд и желаний. И все в одночасье рухнуло из-за нее, из-за этой Дины. За что мне ее любить и как простить такое крушение всех планов и надежд?"
Уснула я в ту ночь с трудом, выпив две таблетки снот¬ворного. Видела какие-то странные сны, несколько раз просыпалась. Утром тоже никак не могла справиться со своим настроением, ругая себя и не понимая, почему так неуютно на душе? Разве не я страстно хотела, чтобы эта женщина исчезла из жизни моего сына? Почему же те¬перь ее уход не радовал, а душу раз¬рывала непонятная боль?
Муслим позвонил через несколь¬ко дней. Я сказала, что Дина с сы¬ном у бывшей хозяйки. Сын спро¬сил о том, как мое здоровье, как Дина, Даник. Шутил: "Мамуля, я надеюсь, вы уже подружились, приеду - буду ревновать вас друг к другу. Обо мне и забудете, да? Ты же всегда хотела дочку, сама говорила". У него было хорошее настроение. Сказал, что го¬товится к экзаменам и выполняет свои командировочные поручения. Весело передал привет своей Дине. Через три дня он позвонил опять. Голос у него был уже заметно встре¬воженный.
- Мама, а почему она все время там? Вы не поссорились с Диной?
Скажи честно, мама. Она мне поче¬му-то не звонит.
- Нет, сын, не поссорились. Не знаю, почему не звонит. Она у своей
хозяйки, присматривает там за ней. Та заболела.
Больше Муслим не позвонил. А че¬рез неделю, придя с работы, я уви¬дела его дома. Обняв сына, я спросила:
- Муслим, сынок, почему ты так рано вернулся? Ты не заболел, родной? Почему прервал ко¬мандировку? А экзамены?
Муслим был явно чем-то озабочен, но старался скрыть свое настроение.
- Экзамены еще не начались, а командировку прервал, - ответил он. - Дина не звонит, и я никак не могу с ней связаться. Там, у ее бывшей хозяйки, трубку не берут, а на работе говорят - то ушла, то еще не пришла. И сей¬час позвонил ей на почту, слышал ее голос. А мне гово¬рят, что ее нет. Я понял: она меня избегает. Теперь хочу знать, почему? Вот поэтому и приехал... Чувствую, здесь что-то не то происходит. Что случилось, мама? - тревожно спро¬сил меня сын.
- Не знаю, сынок. Поговори с Диной. Ты же все равно веришь только ей.
Муслим молча посмотрел на меня, взял полотенце и прошел в ванную. А я поспешила на кухню, чтобы подогреть ужин, и села ждать его к столу.
Но Муслим, так и не притронувшись к еде, быстро пе¬реоделся и ушел к Дине.
Часы пробили одиннадцать, потом полночь, а Муслима все не было. Я без конца выглядывала с балкона на улицу в ожидании. Потом, еще раз посмотрев на часы, решила лечь спать. Подумала: наверное, он там у них остал¬ся. Иначе где же он может быть в час ночи?
-Даже не позвонил, чтобы предупредить, - с обидой подумала я. И в эту же минуту услышала шаги на улице. Балконная дверь была открыта, и в ночной тишине пус¬тынной улицы отчетливо были слышны чьи-то шаги...
Выглянув через балкон, я увидела сына. Он шел мед¬ленно, как-то странно раскачиваясь. Даже по походке было видно, что с ним что-то не так. "Совсем сломал парня ее уход", - подумала я, проклиная день и час, когда Дина появилась в его жизни. Я не знала, что и думать: может, не дай - то бог, ему с сердцем плохо или устал так смер¬тельно. Почему он еле волочит ноги? Но ис¬тинную причину я так и не угадала. Оказа¬лось, Муслим был вдрызг пьян.
Я открыла дверь. Сын был бледным как стена и каким-то странным. Я шагнула к нему и отпрянула. От него несло спирт¬ным...
- Ты пьян, сынок? Что с тобой? - спросила я, не веря своим глазам.
Никогда за 23 года его жизни я не видела сына в таком состоянии. Абсолютно равно¬душный к алкоголю, крепкие напитки он не пил никогда и не выносил даже их запаха.
Муслим посмотрел отсутствующим взгля¬дом словно сквозь меня и прошел в свою комнату. Молча, не раздеваясь, в обуви и куртке лег поверх покрывала на свою кро¬вать. Я подошла к нему, сняла обувь. Он словно и не заметил этого. Смотрел прямо перед собой, уткнувшись в одну точку, и о чем-то напряженно думал.
Я села рядом. Посмотрела на его лицо. Это была сама боль. Сердце мое от сострадания к сыну сжалось. Боже мой, как же ему должно быть больно, если он, абсолют¬но не выносящий алкоголя, так напился...
- Сынок, что с тобой? Это ты из-за Дины? Зачем так переживать? - спросила я.
Муслим молчал. Через некоторое время, словно только что услышав мои слова, ответил:
- Мама, прости меня. Это я с ребятами, с друзьями. Мы посидели, они сказали, что мне будет легче. Мама, понимаешь, Динка от меня ушла. Совсем ушла. Я-то думал, что они там решили пожить, пока я приеду. Ду¬мал, может, вы поссорились. Думал об этом как о самом худшем. А оказалось, она от меня ушла. От меня. Совсем... Сказала, что не хочет жить со мной, что поняла - она меня не любит.
Я молчала, не зная, как утешить убитого этой новостью сына, какие найти слова, чтобы успокоить его. Слова не находились, а язык не поворачивался говорить ему неправду, в то время как я отдавала себе отчет в своей роли в уходе Дины.
- Мама, вот ты женщина, скажи, разве такое может быть, - у Муслима заплетался язык, но он, всегда такой нераз¬говорчивый и сдержанный, сейчас говорил без останов¬ки, сбивчиво, местами непонятно.
- Я уехал, все было нормально, она меня любила. Плакала на вокзале, провожая меня. Что могло случить¬ся через две недели, мама? Почему она ушла?
Я молчала, не зная, какие найти слова для утешения и что мне ему ответить. Говорить ему успокоительные слова, словно я тут ни при чем, я не могла. Молчать, видя, как мучительно страдает сын, тоже не могла.
А Муслим все продолжал, с каждым словом выплески¬вая свою боль, которая, как видно, переполняла его душу:
- Да, мама, я так и подумал, что вы с ней поссорились. Но она говорит, что ты ни при чем. Да я знаю: ты не смогла бы такое сделать. Ты ее не любишь, знаю, но не стала бы так, без меня, за моей спиной. Я даже у Даника спросил на всякий случай, думал, ребенок всю правду скажет, без утайки. Но Даник сказал, что он бабушку Мадину поцеловал и они ушли. И что ты про¬сила их не уходить, дождаться меня. Вот так в подробностях мне Данька все и рассказал. Вот тог¬да я и понял: Дина сама приняла это решение. Она долго не хотела мне говорить причину, все отмалчива¬лась, говорила, что ушла потому, что так лучше, так надо. И мы с ней не пара. Словом, ничего конкретного. А по¬том сказала правду. Сказала: я просто не люблю тебя, Муслим. Это и есть причина, так и сказала. Мама, мне так больно. У меня внутри все горит.
Давно, с самого его детства, я не слышала от сына жалоб. Он делился со мной обыденными новостями, но о личных переживаниях, душевных своих проблемах всегда молчал. С самого детства, будучи самостоя¬тельным, всегда справлялся с трудностями сам. Как бы он ни подрался - до синяков и травм, как бы ни ушибся, ни заболел, не слышала я от него ни стона, ни жалобы, ни просьбы о помощи. Сейчас мой почти двух¬метровый взрослый сын готов был плакать у меня на гру¬ди, как в далеком детстве. А что испытывала я при виде его страданий, нетрудно понять.
- Ничего, сынок, все пройдет, - гладила я его по голове, как в детстве. - Муслим, родной, время лечит все... Вот увидишь, и ты сумеешь ее забыть. Не хочет - и не надо. У тебя еще вся жизнь впереди...
Слова сына: "Мама, мне так больно" пронзили мое сердце. На минуту я даже пожалела, что не остановила Дину, не сказала ей, что со временем сми¬рюсь с их браком. Разве я могла пред¬положить, что Мус¬лим будет так силь¬но горевать? Конеч¬но, нет.
Потом на смену этим угрызениям со¬вести и сожалениям пришло трезвое и уверенное: "Ничего, переживет он эту потерю. Поболит у него душа и перестанет. А потом сын устроит свою жизнь, возьмет в жены хо¬рошую достойную девушку и будет с ней счастлив. И еще рад будет, что все так вышло".
Наутро Муслим проснулся с голов¬ной болью, мрачный и убитый. В отличие от вчерашнего вече¬ра, когда он без конца говорил о своей проблеме, жаловался, сейчас он все время молчал.
- Сынок, поговорим? - робко спросила я, когда мы сели с ним завтракать.
- Не надо, мама, ни о чем говорить мы не будем. Она сказала, что это ее ошибка, что поняла: она меня не любит. О чем тут говорить? И что можно исправить, если все окончательно решено? Пусть так и будет. Я поеду в Москву. Наверное, буду поступать в аспирантуру очно. Направление у меня есть. С жильем и работой ребята помогут. Здесь оставаться мне будет невыносимо. Не смогу я остаться. Вот только как ты, мамочка? Как ты тут одна? Но остаться я не смогу, не проси....
Я расплакалась. Сын в эту трудную для него минуту думал обо мне, спрашивал, смогу ли здесь остаться одна. И это тронуло меня до глубины души.
Муслим больше не заговаривал о Дине. Было замет¬но, что в его сердце - большая обида на нее. Он не мог ей простить нежданного расставания...
Через день Муслим уехал. Я смотрела не повзрослев¬шее и осунувшееся за несколько дней лицо сына и страдала от жалости к нему. Спасала одна мысль: “Ничего, успокоится”. Сработает известная истина: с глаз долой - из сердца вон.
Муслим в Москве, она здесь. Он еще совсем молодой, красивый, видный. Уйдет с головой в свою учебу, рабо¬тать начнет, не до любви ему вначале будет. А потом уже время сделает свое дело - он забудет свою Дину. А мо¬жет, там найдет достойную девушку...
Муслим позвонил через неделю и сообщил, что сдал все экзамены на "отлично" и стал аспирантом Московс¬кого университета. В его голосе не было радости, он звонил, чтобы успокоить и обрадовать меня.
- И тете Тамаре передай, пожалуйста, - попросил он, - она беспокоится. Я до нее не дозвонился.
О Дине даже и не спросил. И это обнадеживало: зна¬чит, он ее постепенно забывает или во всяком случае, настроен забыть.
Через некоторое время Муслим позвонил и сказал, что уже работает и живет с земляками в съемной двух¬комнатной квартире. Сказал, что все у него хорошо и чтобы я не волновалась.
Шло время. Муслим звонил мне. Сообщал о себе, рас¬сказывал об учебе и работе, спрашивал, нужна ли его по¬мощь.
- Мама, может, тебе деньги нужны? Я бы мог тебе немного послать, - сказал он однажды по телефону, чем растрогал меня до слез.
- Да ты что, родной. Зачем они мне? - ответила я ему тогда, развол¬новавшись. - Я ведь работаю, живу дома, не в чужом городе, к тому же я одна - много ли мне надо? Хорошо, что ты справляешься со своими московскими проблемами сам: это нелегко - и за квар¬тиру платить, и питаться, и одеваться. Нет, сынок, мне всего хватает.
На все мои вопросы сын отвечал преувеличенно бодро и весело, пытаясь убедить меня в том, что все у него отлично, но я, хорошо знавшая Муслима, отмечала про себя, что настроение у него по-прежнему подавленное.
- Неужели он, красивый, умный парень, не может там найти замену этой своей Дине? - расстраивалась я после каждого его звонка, чувствуя в его голосе грустные нотки. Дину после их разрыва я так больше и не встретила. Но однажды на рынке, покупая мясо и увлекшись разговором с продавцом, я испу¬ганно вздрогнула, почувствовав, что какой-то ребенок неожи¬данно для меня подбежал и обнял мои колени. Обернувшись, я узнала в ребенке Даника, увидела прямо перед собой его улыбающееся веснушчатое личико.
- Здравствуй, бабушка Мадина! И ты пришла на базар мясо покупать? И мы с бабушкой Валей тоже пришли. А чего ты к нам не пришла, я же тебя звал. При¬дешь?
Я, растерявшись, молчала. А он про¬должал:
- А ты видишь, какой я уже большой стал за это время? Посмотри, какие у меня мускулы. Это меня дядя Марат, сосед наш, тренирует. Я буду чемпио¬ном, бабушка Мадина!
- Конечно, будешь, Даниял, обязатель¬но будешь, - только и сказала я.
В это время подошла пожилая женщина в косынке. Когда она порав¬нялась с нами, я узнала в ней хозяйку Дины - Валентину Ивановну. Мы с ней за весь этот период встретились дваж¬ды. Один раз - в ресторане, когда отме¬чали регистрацию брака Муслима и Дины. Второй раз я встретила ее у подъезда, когда она поджидала Даника, чтобы погулять с ним.
- Здравствуйте, - первой поздоровалась я.
- Здравствуйте, - холодно ответила она мне и, взяв мальчика за руку, попыталась его увести.
Даник вырвался из ее рук и подбежал ко мне:
- Нагнись ко мне, я тебя поцелую и что-то спрошу.
Я машинально нагнулась к нему и тут же почувствовала его короткий поцелуй на своей щеке. Затем Даник, вниматель¬но посмотрев на меня и посерьезнев, спросил:
- Бабушка Мадина, а ты не знаешь, почему папа нас бросил и уехал?
Я от растерянности не нашла что сказать и только нео¬пределенно покачала головой. К счастью, Даник почти ни¬когда не требовал обязательного ответа, он сам задавал воп¬росы и сам же пытался на них ответить.
- Я у мамы спрашиваю, - продолжал он, - а она меня ругает. - Не спрашивай, говорит, у меня больше об этом. Говорит, что уехал и не приедет, потому что у него там дела. Но я ей не верю. Он не хотел никуда уезжать, обещал на карате меня записать. Ты у него спроси, бабушка Мадина, почему он уехал и не приезжает, ладно? И скажи, что я его жду...
Мальчик внимательно посмотрел мне прямо в глаза и побежал догонять Валентину Ивановну.
-Глупая, безответственная сумасбродка, - ругала я в душе Дину, - кто же шутит такими вещами? Зачем ей понадобилось мальчишку к Муслиму так приучать? К чужому дяде. Глупая... А может, это я глупая? - недобро спорил со мной мой внутрен-ний голос. Она, видимо, все с самого начала просчитала, а иначе зачем ей было с любовником сына знакомить? Значит, планы были с самого начала - охомутать Муслима и женить на себе. И к мальчишке потому его приучила, чтобы и тот, и другой привыкли, потянулись друг к другу. Да нет, на наивную эта Дина не похожа. Иначе как бы ей удалось так сети расста¬вить, чтобы мой дурачок неопытный в них попался. Но в то же время неплохой она, видимо, человек. Поняла, что я никогда с ней не смирюсь, и нашла в себе силы уйти. Хотя кто знает, может, и это какой-то стратегический ход задуманный. Время покажет.
Прошло еще восемь месяцев. Муслим периодически звонил, и я, хорошо знавшая его, даже в веселом и беззаботном внеш¬не тоне по-прежнему угадывала его грусть и подавленность.
Зная, что через месяц Муслим должен приехать на каникулы, я стала подумывать, кого бы ему предложить в невесты. Думала так: он приедет, мы ему достойную девушку покажем, познакомим и по возможности сразу засватаем. А свадьбу можно будет и попозже сыг¬рать, после окончания ас¬пирантуры - че¬рез два года. Лишь бы он чувствовал себя уже связанным словом. Я хорошо знала Муслима и понимала: он, человек по¬рядочный и отвечающий за свои поступки и слова, не будет безответственным по отношению к своей невесте.
Жена Рашида, одного из друзей Муслима, Айшат однажды зашла ко мне вечером, чтобы поговорить. Друзья сына нередко навещали меня, но когда появилась Айшат, меня это удивило. Мы виделись всего три-четыре раза, так что мое удивление и беспокойство были вполне понятными.
- Ничего не случилось, Айшат? - спросила я, подсознательно ожидая чего-то недоброго. "Может, она что-то знает о Муслиме? Может, с ним что случилось?" - роем завертелись в моей неспокойной душе мысли о сыне.
- Да нет, тетя Мадина, все хорошо. Просто в гости захотелось заглянуть. Вот, думаю, Муслим скоро отучится и кандидатом станет. Остается одна проблема - женить его. Об этом и хочу с вами поговорить.
Как оказалось, Айшат пришла поговорить со мной о Муслиме и о Саиде, сестре Рашида.
- Вы не пожалеете, если возьме¬те ее за Муслима, - хвалила золовку Айшат. - Это особенная девушка. Во всех отношениях достойная ва¬шего сына - красивая, молоденькая, ей только восемнадцать исполни¬лось. И самое главное, скажу вам по секрету, ей ваш сын дав¬но нравится. К тому же вся наша семья спит и во сне видит Мусли¬ма зятем. Хотя, честно говоря, их двери не закрываются от сватов. Вы же знаете, для этого девушке достаточно быть богатой и из хоро¬шей семьи. А кроме этого, наша Саида и очень красивая, и добрая, и хозяйственная. Она любому парню как подарок. Зная Муслима, я и решила поговорить с вами об этом. Мне, думаю, это можно и не стыдно, ведь я не сестра ее, не мама, я невестка в этой семье. Они, конечно, ничего не знают о моем визите к вам. Даже папа недавно сказал (Айшат говорила о свекре):
- Ну и что толку, приходят эти сваты за своих маменькиных сыночков просить. Я бы за такого, как Муслим, ее без разгово¬ра отдал. Но таких нет.
Я хорошо знала семью Рашида. Это были уважа¬емые люди. Отец занимал достаточно высокую должность, мать всю жизнь была ангелом-хранителем домашнего очага - ми¬лая, интеллигентная, целиком посвятившая себя, несмотря на образованность, служению семье, мужу и воспитанию детей.
Я вспомнила теперь уже задним числом, что из всех друзей Муслима только один Рашид не пришел в ресторан на их вече¬ринку в день регистрации. Он открыто был против его брака с Диной. Только теперь от Айшат, рассказавшей мне обо всем в подробностях, я узнала причину его такого настроя и антипа¬тии к Дине. Причиной была его сестра Саида.
Еще до знакомства с Диной Муслим, будучи у друга в гостях не раз засматривался на его пятнадцатилетнюю сестру Саиду. Постепенно стало заметно для всех, что и девушка неравно¬душна к Муслиму.
- Дай-то бог, чтобы они понравились друг другу. Хорошая бы из них пара вышла, - делилась мать Саиды с невесткой, боясь только одного: что отец девушки будет против бедного жениха из скромной, к тому же неполной семьи. Ее опасения были понятны - Саиду начали сватать уже с четырнадцати лет. От¬носительно нее, красивой, милой, скромной девушки, имели виды многие такие же достойные женихи. И Муслим, у которого не было ничего, кроме светлой головы, особых способностей и таланта, а также обещанного ему преподавателями большого будущего, на сегодняшний день, конечно, проигрывал всем им в богатстве и знатности. Этот бедный студент, который получал именную стипендию, имел поощрения за отличную учебу и уча¬стие в научных кружках и конференциях, активно участвовал во всех студенческих делах, но не имел, как его соперники, отдельного особняка, иномарки, богатых и знатных родителей и родственников. К тому же воспитывался без отца.
Но отец Саиды когда-то точно так же, своим трудом и способностями, прокладывал себе дорогу и сумел без помощи и поддержки подняться сам, он понимал, что дочь лучше выдать за такого перспективного парня, чем за богатых, но бездарных бездельников, которые, очень скоро растранжирив родительские деньги, сядут на мель.
Муслим нередко бывал у них, и всей семье девушки казалось, что бывает он у них ради Саиды. Да к тому же он вначале действительно симпати¬зировал девушке. Не раз говорил Рашиду:
- Красивая у тебя се¬стра. Вот подрастет твоя школьница, буду к ней свататься. Отдашь ее за меня?
- За кого же я ее отдам, если не за тебя? Где найду такого, как ты – будущего профессора - чистосердечно отвечал ему друг, забывая о дагестанских традициях. Да я как Азамат Бэлу сам украду ее для тебя.
Рашид, конечно, шутил, но в его шутке была очень большая доля правды.
- Нравится тебе наша Саида или нет? А то к нам сваты зачастили, ты решайся. Я как брат не должен с тобой такие разговоры вести. Но я считаю и тебя своим братом. Так что думай.
Муслим тогда ответил другу, что его сестра ему нравится и он собирается сказать о ней своей матери. А еще сказал, что не хочет в их семье быть бедным родственником и придет сватать Саиду только тогда, когда хоть немного встанет на ноги, будет работать, сможет содержать се¬мью.
- Она еще ребенок, школьница, ее возраст мне дает шанс успеть что - нибудь сделать за эти годы, - сказал он тогда Раши¬ду. - Саиде пятнадцать, мне пока еще только двадцать. Я окончу вуз, года через два-три поговорим.
Рашид передал этот разговор жене Айшат, а та, растрезво¬нив по секрету всему свету, рассказала обо всем свекрови и золов¬ке. Все заметили, как вдруг покраснела и разволновалась Саида, узнав эту новость. Сомнений не было - этот парень дав¬но нравился ей.
Но через какое-то время Муслим стал приходить к ним все реже. Рашид не сразу узнал, что друг встречается с другой девушкой. Вначале он расстроился и почувствовал себя оскорбленным, хотя Муслим так ни разу к Саиде и не подошел для разговора. Все объясняли это его скромностью и уважени¬ем к дому, в который он приходил на правах сына. Но потом, узнав, что друг ходит к разведенной женщине с ребенком, Ра¬шид успокоился:
- Ничего страшного. Должен же он до женитьбы с кем-то жить. Организм здоровый, гормоны бунтуют. Пусть спит с кем хочет, пока холостой, - делился он своими мыслями с Айшат. Но через некоторое время, озабоченный тем, что Муслим больше ни словом не напоминал о своем желании жениться на его сестре, Рашид решил поговорить с другом.
- Муслим, ты же знаешь наши обычаи. Саиду нашу со всех сторон сватают. И родственники отца, и матери. У них там сейчас разборки по этому поводу начинаются. Вы могли бы обручиться, а свадьбу сыграть потом, когда учиться закончишь... К тому же один женишок слишком завидный завелся, отец сказал, что за него тоже с удовольствием выдал бы ее.
- Ну и отдайте, если он ей нравится, - даже не предполагая, какую обиду он наносит другу, сказал Муслим.
- Как? Разве не ты сказал, что она тебе нравится? И что ты собирался ее сватать после окончания вуза. Или не так?
- Да, были у меня такие мысли. Хотел даже к Саиде подой¬ти поговорить. Но ведь не подошел. И маму к вам не послал, слава Богу. Как неудобно мне было бы сейчас перед вашими, перед самой Саидой. Она хорошая, очень достойная девушка, лучше не найти. Но я люблю другую.
- И кто же она? - даже не предполагая, что речь идет о той самой разведенке, с которой друг встречается, - спросил Рашид.
- Ты знаешь ее. Это Дина. Помнишь, я ее с собой на вечер к нам приводил?
Рашид удивленно присвистнул.
- Да ты с ума сошел, друг. Точно сошел. Она ведь разведен¬ная, и ребенок у нее есть. Встречаешься ней - встречайся и дальше. Жениться-то зачем? Саидку не берешь - не страшно. Переживем, и она переживет. Но ты-то, ты... Возьми другую. Я же сказал тебе, я не только ее брат, но и твой тоже. И мне совсем не все равно, что ты делаешь со своей жизнью. Не вздумай же¬ниться на Дине - все над тобой смеяться будут.
- Ничего смешного в том, что я люблю Дину, не вижу,- спокойно ответил Муслим, - Я счастлив рядом с ней. Мне в ней все нравится. И вряд ли с кем-то мне будет так легко и приятно.
С тех самых пор Рашид затаил зло на Дину. Сваты продолжали атаковать их дом, но теперь уже повзрослевшая Саида твердо сто¬яла на своем - замуж она пока не выйдет.
- Бедная моя девоч¬ка, – расстраивалась мать, - все из-за Муслима. Она его любит и до сих пор ждет. Но что же поделаешь, если он нашел другую. Насильно мил не бу¬дешь.
Однажды Рашид пришел ко мне навеселе. Принес огромный арбуз, целый па-кет фруктов. Расцеловал меня и сказал, что зашел на чай. Поговорив с ним о том -о сем, мы пере¬шли, конечно же, к общей для нас теме Муслима.
- Я недавно в Москве был, тетя Мадина. У Муслима ночевал. И знаете, что я ему сказал про его жену бывшую, - сказал он неожиданно, когда мы с ним разговорились.
Я молча вопросительно посмотрела на него.
- Что она замуж выходит и любит другого мужчину. Рашид жил в одном дворе с Диной - в доме напротив, и я не удивилась его осведомленности:
- Что, на самом деле выходит? За кого? Ну и слава Богу. Утешилась значит, замену ему быстро нашла, и я, несмотря на то, что мечтала об их разрыве, почувствовала укол ревности и обиды за Муслима.
- Да нет же. Ни за кого она не выходит. Она вообще ходит как в воду опущенная с тех пор, как от нас ушла, голову не поднимает. Не улыбнется лишний раз. И ходит-то по звериной тропе: работа - дом. И чего только в ней этот спортсмен нашел?
- Какой спортсмен? - спросила я, чувствуя, что Рашид что-то знает.
-Сосед крутой прямо в их подъезде, на одной лестничной площадке появился. Спортсмен, чемпион какой-то. Из новых. Весь дом только о нем и говорит. Две квартиры на лестничной площадке купил, соединил в одну. Евроремонт отгрохал, иномарка у него самая крутая. И он на эту Динку глаз положил, вы себе представля¬ете? Я с его друзьями знаком, они все в шоке. У него, говорят, этих девочек, самых молоденьких и богатеньких, как грязи. День и ночь названивают на все телефоны - еще бы: и богатый, и видный, и знаменитый. Так нет же, он на этой серой мышке остано¬вился, замуж ее зовет.
Вначале, говорят, просто к ней подкатывал. Время провести хотел с молодой разведенной соседкой. Но Дина ему не по¬зволила с собой так. Вот он постепенно и влюбился без памяти. Мальчишку все её обхаживает. На турнике с ним все время занимается, собаку выводит гулять свою, и Даник гуляет вместе с ними. Пытался, говорят, подарочки мальчишке доро¬гие делать, но Дина вернула и предупредила, чтобы не задаривал Даника.
- И что Муслим сказал на это? - спросила я с интересом.
- Он даже дослушать меня не захотел. Сказал, чтобы я за¬нялся чем-нибудь более полезным. Потому что, дескать, это его не интересует. Так и сказал.
- Может, не надо было ему об этом говорить? Ну о Дине. Ведь неправда это.
- Надо, надо, тетя Мадина, - ответил мне Рашид. - Вы не смотрите, что он о ней молчит, вы глаза его не видели, а я видел. В них она и тоска по ней. Он ее все еще любит. Я и сама, хорошо зная своего сына, понимала: он не забыл свою Дину. В нем говорила обида, и он делал вид, что не хочет ничего и слышать о бывшей жене.
Повесть дана в сокращении.

СБОРНИК , в который войдут повесть " Слоник на счастье" . " Родная кровь", " Две МАрины" и " Перекресток любви"   готовится к печати . Принимаем предварительные  заявки.   КНИГУ   В ПОЛНОМ ОБЪЕМЕ МОЖНО ЗАКАЗАТЬ наложенным платежом  ПО электронному адресу -   elmiraib@yandex.ru , а также   по телефонам  89288745612, 89094851729, 89886348234