Они домчали до Рождественно каналом,
Змеящимся среди пустых полей.
На пристани разрушенной сошли
И постояли чуть, следя, как плавно
Взлетает над волною их корабль
И, ход набрав, вдали их забывает.
Ещё они смотрели ему вслед,
Но слышали уже живые звуки
Безвестных птиц и близлежащих рощ
И озирались как в Софии турки.
Но вот они вложили себе в уши
Фасолинки наушников, включив
Японские транзисторы…
Их лица
Привычно поскучнели и, сцепив,
Как дети, пальцы в дружеском пожатьи,
Бесцельно побрели, под ноги глядя,
И этот мир для них быть перестал.
А мир огромен был и величав:
Холмы взбегали от шумящих плавней
И стлались под сосновые леса,
Купалось солнце в золоте залива
И пламя разливало по волнам,
А ветер, временами налетая,
Срывал их золотые гребешки
И разбивал на крошечные искры.
Как брошенная бечева, дорога
Вилась в ложбинах, расплетаясь в тропки,
Ведущие неведомо куда.
И тишина…
Как воздух, их накрыла,
Соединив холмы, леса и воды,
И стаи облаков, и стаи птиц,
И коршуна, парящего над всем,
Объятьем осторожным в мирозданье.
А двое шли,
Едва ли что-то видя,
Довольствуясь ли близостью своей,
Внезапною свободой или просто
Отсутствием прохожих и машин.
Тропинка провела их по холмам,
Через луга, поля и огороды
И вывела в безвестное село,
Поставя на асфальт,
Прочь отступила.
Внезапность перемены привела
В уныние обоих пилигримов;
Они искали нового, а здесь –
Асфальт, авто, кафе с зонтом от Пепси,
Прохожие снуют и местный рокер
На тракторе гоняет петухов.
С толпою, как недавно на Тверской,
Они толкутся у лотков со снедью
И машинально покупают всё,
Что смысл имело в городской их жизни.
И так они ходили бы весь день,
Когда бы случай их не свёл на тропку,
Успевшую уже их позабыть,
Но в пять минут, их спасшую от скуки.
Она-то знала, что слепой душе
Всего нужнее в этом дивном крае.
И, поморочив их среди могил,
Заросшего крапивою погоста,
Через руину церкви провела
На место, где они оцепенели.
А перед ними розовым ковром
Кипрей застлал до неба всю округу.
Стояла тишина, как некий храм
От мира затворивший это место.
А посредине –
Зеркало Небес –
Лежало озерцо с водою тёмной
Недвижное как вечность,
А над ним,
Как тайный страж,
Застыл огромный камень.
Вдруг девичий негромкий голосок,
Как птица, заметался в Иван-чае:
«Послушай, посмотри, ведь этот камень –
Не камень вовсе!
Это человек!
Но странно неподвижный;
Боже мой,
Да я сама чуть не окаменела,
Когда смотрела в это озерцо!»
И…
Бог весть что она наговорила.
Они стояли супротив,
В воде
Их тонкие фигурки отражались,
И голоса их сыпались,как гром,
И все движенья были суетливо-
Губительны буквально для всего.
-Они уйдут, уйдут,-твердил себе я –
Как все, кто по поверхности скользит.
Рубцы следов их зарастут травою,
Медлительный жучок истлеет в прах
И возродится в беспечальном ком-то.
Качнувшаяся чаша равновесья
Вернёт себе покой и естество,
И всё застынет вновь,
И я останусь
Пить из купели неба свой покой
И в тишину исполненную смысла
Вникать,
Блаженно обо всём забыв.
А эти две синицы улетят,
Как тьма существ мгновенных,
Им подобных.
В безвременьи им нечего искать –
Не та в них жадность,
Что бывала в прежних…
А ведь когда-то я вот так стоял:
Кровавый хищник, я искал здесь жертвы,
Но был пленён величьем этих мест,
Был очарован взор мой беспокойный,
Дурманный воздух грудь мою стеснил,
Восторг моё сознание наполнил.
С тех пор я – жрец и страж
И ровня небу.
С тех пор я лишь свидетель перемен.
Забыл я соплеменников,
Но помню,
Что будто возвращался вновь и вновь,
Ведомый по судьбе рукой незримой
В живую жизнь
И возвращался в камень,
Чтоб помнить всё зачем-то и хранить.
И оттого я век от веку твёрже,
Что память моя –
Долгий список ран,
События Земли запечатлевший.
Здесь, на моих глазах, произошло
То, что теперь историей зовётся:
Лавина льдов отхлынула прихлынув,
Земли рубцы живые заросли,
И тучные стада преумножались,
Покуда смелый хищник-человек
Не истребил остатки великанов.
Нашествия несметных жадных орд,
Погибельная дерзость Чингисхана,
Его потомков алчущие тьмы,
И жатвы смерти –
Всё во мне хранится.
Напрасный труд напрасных поколений,
Сметаемый бездумною враждой,
Где каждый подвиг подтверждает только
Бессмысленность любого созиданья
И язвами пятнает плоть Земли.
Зачем, зачем они сбирались в толпы
И смерть несли или искали смерть,
Как те ватаги молодцев Иоанна,
Как пьяные от крови дети смуты
Или Сапега, пролетевший здесь.
Подножье Храма Вечности топтали
Бунтарь и раб, злодей и ратоборец,
И пахарь с допотопною сохой,
И бойкая охотничья ватага.
Но все они в мгновенье протекли,
Не отразившись даже в этих водах,
Не застя отраженьем ни секунды
Блистательного Ока Мирозданья.
Когда-то соплеменников своих
Я убеждал в высоком их значеньи
И в книге Бытия им начертал,
Что де они – подобие Творца.
Прошли тысячелетия –
Всё тщетно…
По краю котловины двое шли,
Неведомо скользя по краю Сути,
И их следы мгновенно исчезали
В смыкающихся травах,
И ничто
Их в этом мире не запоминало.