коричневую женщину
распинают на воротах ада,
как у Бога на ладонях трещины
с кровью сладкой вкуса шоколада.
Ходят жертвы и акулы парами
в море рыжем цвета апельсина,
а с маэстро мы втроём под парусом
вниз скользим по крышке клавесина.
Но попытка разогнать по клавишам
лимфу крови за предел крещендо
(рёв ослицы оценить осла ушам
было б легче) оказалась тщетной.
В волн восторженных рукоплескании
утонуло тоненькое скерцо.
Красота нагая режет скальпелем,
полоснув и автора по сердцу.
Да, она убийца и спасение,
страшная шальная плоти сила,
пластика лица души осенняя
и бессилья седины могила.
Осень кружится в дымину пьяная,
подхватил и с полуоборота
в две руки её на фортепьяно я,
начиная с самой верхней ноты,
обнажил беспомощно-одетое,
что зовётся грудью нежной пылкой...
помню - пробовал бабёнку где-то я
в правой нож держал, а в левой вилку.
Сны одолевают сплошь безумные
по ночам вытаптывают память,
заговаривают суки зубы мне,
полушария пытаясь спарить
наши...
Но, коричневая женщина,
я ведь тоже, в белого играю,
если хочешь, скажем Богу: “Венчаны”,
когда спросит у калитки рая.
