Он в алчных пальцах держит колбасу.
И слюни по лицу его обильно
Размазаны. Две рыбы путасу
В его кармане возлежать имеют.
Дед Соломон бредет и сатанеет:
Его снедает жуткий аппетит.
Колбасный образ душу бередит.
И, оказавшись в комнате немытой,
Он прикрепляет к форточке открытой
Свой идеал в кишечной кожуре...
А в это время где-то во дворе
Продрал глаза, проснулся, встрепенулся,
Взмахнул крылом, в немую высь взметнулся
Огромный и голодный воробей.
И так случилось путь его лежал
Туда, где дед унылый предвкушал
Процесс приятный трапезы своей.
Дед Соломон мыл руки в ванной,
Когда из утренней зари туманной
Ворвался ОН сквозь девственность окна…
И колбаса была побеждена!
Он мощным клювом впился в мясо,
Он поглощал колбасный жир,
И не прошло и получаса,
Как завершился сладкий пир.
Дед Соломон, побритый и умытый,
Не ведавший о каверзности птиц,
Вошел…
А воробей, уж сытый,
Заснул довольно клювом ниц.
И положил на все. На деда в том числе.
Дед Соломон взревел и ринулся во зле
На тело мирно спящей птицы…
Тут деду бы и насладиться
Расправой.
Но, познав опасность,
Пернатый взвился, обнаружив страстность
В движенье каждом.
Деда напугал.
Ведь воробей вкусил полукопченой,
И ведает теперь вкус кровушки соленой.
Пусть он в сравненье с дедом хрупок, мал,
Но не позволит посягать напрасно на жизнь свою.
Ведь так она прекрасна!
И дед был натиском избит.
Оставлен в неприглядном виде
На неудавшейся корриде.
Не отомстивший и не сыт.