через тернии и розы ветров,
он пытался осознать смену вех,
без обиды на людское нутро,
достучаться, но не за упокой,
а в надежде на исконный уклад,
и не чаял, что, ведомый толпой,
каждый смеет и не видит преград.
он пытался объяснять и учить,
знал, наверно, обо всём наперёд,
но не верил, что оборвана нить,
и его настанет скоро черёд
убедиться, что удел подлеца –
в тихой страсти заложить, донести.
он, конечно, попросить мог отца,
но не ведал слов "прошу" и "прости"...
это слово он потом произнёс,
видя лица, в исступленье – не те.
те не ведали, творя всё всерьёз,
понимая лишь – когда на кресте,
что нести потом по жизни сквозь мглу,
растворяя мрак и пряча тылы...
он остался в каждом божьем углу,
но толпа изгадит эти углы.
он остался, оставаться и нам,
чтя мерзавцев, разливая елей.
за разбитою дорогою храм
затерялся в лабиринте церквей.
мы, потеряны, стоим и молчим.
от начала лишь хоры на слуху...
он не вынесет среди саранчи,
потому остался там, наверху...
воскресенье – только повод... и кнут.
а явление народу – мираж.
изовравшись, предадут и проткнут.
и распнут, входя не в двери, а в раж.
независимость от слова в чести,
а обман возведен в степень и сан...
только эхо повторяет: прости
нас, творящих – но пусты голоса...
