И вдруг этот звонок.
- Алечка, вас к телефону, - заулыбалась пожилая Алькина сотрудница и, передавая трубку, шутливо пригрозила - Сенечке все расскажем!
Звонил Райнис.
Нет, не так! Звонил неизвестно откуда вдруг взявшийся Райнис, также внезапно исчезнувший почти три месяца назад... А ведь разговоров было, разговоров... Впрочем - именно разговоров, потому что ни о чем серьезном речь вроде бы не шла, какие-то все полунамеки, полуслова, полувзгляды...
- Я очень занята сегодня, мне к портнихе надо, если хотите, мы где-нибудь по дороге можем встретиться, - согласилась Алька. - Но учтите, я буду очень торопиться!
И всю жизнь она потом будет вспоминать ту очень короткую встречу, даже не свидание, а так – на секундочку остановиться, со старым знакомым парой слов перекинуться – ту короткую встречу будет вспоминать в самые разные моменты жизни: и когда было все очень хорошо – тоже вспоминала, а вдруг было бы еще лучше, и когда казалось, что все рушится, – случалось и вслух каялась: никто не виноват, сама виновата…
Райнис вынул из внутреннего кармана пальто какой-то маленький тряпичный мешочек (до того, как появятся эти вожделенные для каждой женщины чудесные бархатные коробочки с ценным содержимым, в России пройдет еще лет двадцать), и, уже минутой раньше услышав от Альки, что она выходит замуж и свадьба в начале ноября, тихо произнес:
- Аля, что вы наделали…
Он медленно развязал тряпичный мешочек – блеснул удивительной красоты крупный перстень.
- Разрешите его примерить вам…
- Нет, - твердо ответила Алька, - нет. Теперь – не могу.
Ей очень хотелось узнать – почему вдруг перестал ей звонить этот будущий дипработник, с которым она, студентка иняза, познакомилась на институтской вечеринке, куда он вдруг так неожиданно исчез и что вообще все это значит – какая-то необъяснимая таинственность и этот, безусловно старинной работы, перстень…
- Райнис, а где вы были так долго? - она виделась себе со стороны красавицей, разбивающей сердца, из-за которой рыцари ломают пики на турнирах… Она опаздывает на примерку свадебного платья, в нее безумно влюблен ее будущий муж (а как же иначе?), тайный воздыхатель пытается соблазнить невиданными ею до того драгоценностями…
-Я латыш, Алечка, и должен был получить согласие своей родни на брак с русской девушкой… Я его получил, и если бы вы только знали – чего мне это стоило… А этот перстень… Алечка, что вы наделали…
Алька внимательно рассматривала себя в зеркало – так хотелось разглядеть пусть только еще намечающиеся, но все же изменения – беременность с первых же дней что-то меняет в привычном укладе, не очень-то согласовывая это с желаниями хозяйки, но никаких особо заметных изменений пока не видно…
Сенечка так рад! Ночью они лишний раз боятся пошевелиться – старая тахта пружинами похныкивает, свекрови, Анне Давыдовне, спать мешает, только они повернутся друг к другу – и сразу же за ширмочкой «ох, ох, крях, крях…»… Алька заулыбалась – и как она умудрилась забеременеть-то, ведь все под надзором, все под надзором!.. Наверное, вот когда ездили к маме с ночевкой – ах, как здорово было, на мамкиной перине, да под пуховым одеялом, на дворе снега – чуть ли не до ставен намело, а у них в доме – жар от печки по всем комнаткам расползается, и уже мамиными пирогами запахло, ну конечно – встала, как всегда – чуть рассвело, тесто замесила, сейчас ватрушечек Алькиных любимых напечет и вот этих кренделечков с сахаром поверху – ой вкусно, Сенечка аж зажмуривается от удовольствия… Нет, Анна Давыдовна тоже вон какие котлеты делает – пальчики оближешь! А с картошечкой жареной да с помидорчиками зелеными солеными – Сенечка их обожает…
Неделю спустя Семен неожиданно раньше обычного вернулся с работы, был очень расстроен:
- Аля, меня срочно в командировку отправляют – надолго… на месяц, говорят…, какая-то странная спешка, ничего не понимаю, я им – у меня жена беременная, а они – ни в какую… Алечка, ты слышишь, я же сегодня уезжаю, надо собираться, поезд вечером…
Семен ходил по комнате, перекладывал какие-то предметы с места на место, руки в карманы – и насвистывает себе что-то под нос. Всегда у него так было, когда нервничал…
- Ну до осени-то вернешься? – пошутила Алька. – Может, мне у мамы пожить пока… А может, и нет… Ведь только на месяц…
- Да-да, только на месяц, так и сказали – посидите там поработаете с месячишко… Аленька, ну ты же здесь не одна… Я буду каждый день тебе писать…
Одно из этих писем Алька потом хранила много-много лет, там было такое, такое – только для нее написанное, чтобы ни одна душа никогда не прикоснулась к этим листочкам, они только ее… И когда Райниса вспоминала в тяжелые минуты с его старинным перстнем, и когда казалось, что все рушится, потому что и на самом деле что-то рушилось, письмо это давнишнее на пожелтевшей бумаге, в потрепанном конверте, как заветный амулет вдруг оттягивало потихоньку все беды, да нет, конечно, не все, да и не оттягивало, а так вот – письмо и все. И тот страшный для нее 49-й год.
Летом стало ясно, что Сеня вернется не скоро. Командировочка-то затянулась… Алька со свекровью Анной Давыдовной уже и на работу Сенину ездили – сам Сеня в письмах ничего толком объяснить не может, пишет, что не отпускают «в связи с производственной необходимостью», но Алька не верит – а вдруг у него там что-то еще… В большом фойе Сениного проектного института к ним подошел какой-то невысокого роста невзрачный дядечка, глянул сразу на уже прилично выпиравший Алькин живот и тоже что-то начал говорить о производственной необходимости, о том, что ситуация осложнилась и Сенино присутствие на одном из оборонных заводов сейчас требуется как никогда…
- Вам когда рожать? – поинтересовался дядечка у вконец расстроившейся Альки.
- Врач говорит – где-то в середине октября… Скажите, у него там что-то случилось? А мне можно к нему поехать?..
- Ничего не случилось. Работает. А поехать к нему нельзя, туда особые пропуска требуются… Да приедет он к октябрю… надеюсь…
Слово «надеюсь» дядечка произнес скорее всего самому себе, потому что прошуршало оно как-то тихо и неуверенно, да Алька дядечку уже и не слушала, она заплакала, и хорошо еще, что они с Анной Давыдовной приехали, та подхватила Альку, потащила к выходу, они медленно поплелись к метро «Динамо», поддерживая друг друга.
Врачу не понравились какие-то Алькины анализы, и ей пришлось лечь в роддом за три недели до родов, но буквально за день до этого, как будто почувствовав, что приближается очень важное событие, в первый раз за все время вдруг позвонил Сенечка. Слышно было плохо, но Алька все равно расслышала сквозь телефонное шуршание и треск - Алечка, я приеду тебя забирать, я договорился… я приеду тебя забирать… Алечка…
Роды были затяжными и тяжелыми, Алька так намучилась, что, когда наконец услышала – ну, мамочка, кого ждали-то? – только с удивлением посмотрела на пожилую акушерку, а та, махнув рукой на невменяемую мамашку, подхватила ребеночка, какого-то синенького, с пузыриками воздуха у ротика, и поднесла его чуть ли не к Алькиному носу, - да девочка же у тебя, ой, молодежь… девочка…
В тот ужасный 49-й год они пробыли вместе всего несколько недель – зимой, когда, счастливые от узнавания друг друга, прятались по всем закуткам и от соседей, и от Анны Давыдовны… Они вылезали ночью на кухню и, завернувшись в теплое одеяло с головой, усаживались на широком подоконнике, где – по их расчетам – им никто бы не помешал… И вот теперь осенью – да, да, Сенечка, родной, ой, какой-то очень уставший, но все равно – только ее, не может наглядеться на них с дочкой, что-то говорит, говорит, целует и снова что-то говорит, что?.. куда-то ехать уже завтра… Алька от радости, что Сенечка снова с ней рядом, только кивает головой, ничего не соображая, - куда ехать, зачем…
- Какая командировка… что - опять?! Сеня, какая командировка?.. Что? Уже в другой город?.. Сеня, ты можешь объяснить – что происходит…
Он объяснил бы – если бы мог, если бы сам хоть что-то понимал… Но в Первом отделе, куда он заскочил сразу с вокзала (так ему приказали на заводе), Семен услышал – забираете жену из роддома и завтра же в Рыбинск, почему в Рыбинск – удивился Семен, я же в Куйбышеве был…
- А теперь – в Рыбинск, - отрезал гебист, - вот командировочные документы!
- Что, опять на месячишко? – видимо, неудачно пошутил Семен.
- На месячишко… - противненьким голосом передразнил его гебист, - на месячишко…
Году в 57-м – Оттепель была на дворе – Семен разговорился с кем-то из Первого отдела, вспомнили Куйбышев, Рыбинск…
Новый гебист закурил, предложил Семену – да, вот какие дела-то начались… И, усмехнувшись, добавил:
- Ты что, думаешь, наши тебя тогда как еврея спасали?... Да ты расчетчик отличный был, молодой, институту нашему нужный, вот тебя и прикрывали, а так-то… да ладно… ну бывай…
