МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 18(2). ПЕРВОЕ НАЧАЛО, 1991 год.(2). (Повесть)

Впереди меня была неизвестность, никакие амбиции не возбуждали мой ум. Кажется, я впервые шла туда, где мне было хорошо и где двери были открыты, не ведая, что коснулась великого пласта жизни, ради которого я и родилась.  Душа уже начинала видеть  для себя не временное пристанище. Саша, казалось, и этот мой путь готов был благословить и по моей просьбе охотно, согласно моим описаниям, подобрал мне по моей просьбе из целого склада  ненужных вещей на лоджии деревянную коробочку, плоскую, размером с книгу, закрывающуюся, задвигающуюся крышкой, подобно пеналу. Тщательно вымыв ее, высушив, я счастливо приспособила ее  для алтаря, приклеив ко дну изображение панча-таттвы, Шрилы прабпхупады и изображение Бога Кришны в виде юноши, играющего на свирели, что был акт недопустимый и никак не рекомендовался Ведическими стандартами, ибо изображение Бога непременно должно было быть как Радха-Кришна или Кришна-Баларама. Увы,  я была неофитом и пренебрегла советом Тунги Падры, ибо ни с кем не желала делить Своего Бога Кришну, желая поклоняться только Ему и никак Его Брату Балараме или Возлюбленной Бога Кришны - Радхарани, не видя смысл ни в ком другом, ибо не от них и не они, и ни какого бы окружения… И опускала понимание, что и Радхарани и Баларама -  Есть Формы Бога Кришны. Свой походный алтарь я носила с собой почти везде,  и когда ездила к маме, и когда с Сашей ездили в Каялы к его маме, и даже в школу на уроки, ибо сознание, что рядом со мной в сумке – алтарь, как-то успокаивало и наслаждало;  и если удавалось уединиться, то открывала его и поклонялась ему, и говорила с ним и никого к нему не подпускала, ибо это была моя личная собственность, мой мир духовный, мое утешение и смысл всего. Все молитвы, которые следовало петь на санскрите, были тщательно записаны мною из молитвослова в тетрадь с переводом, были также добавлены молитвы, рекомендованные Тунгой Падрой, крайне удивленной моим инициативам и неоднократно отмечавшей  вслух, что за всю ее практику ни один прихожанин не пришел с молитвословом, который достать крайне сложно даже опытному вайшнаву, и уж тем более ни один не выписывал молитвы и не пытался  тотчас скрупулезно следовать наставлениям шастр в плане  ритуала  в процессе поклонения Божествам. Удивлениям моим не было конца. В результате поклонения Богу Кришне, в результате ежедневных молитв, они стали входить в память  и оседать в ней столь стремительно уже на санскрите, что я ночами просыпалась, и они проносились в голове четко и язык мой легко  и с наслаждением вибрировал их в ночи часами. И Бог не отпускал меня от этой великой аскезы, наслаждая санскритом и великими духовными переживаниями. Такое же было у меня, когда я читала ранее христианские молитвы. Целые страницы молитвослова запоминались и наслаждали в то время, как на материальные вещи у меня была память никакая. Похвала Тунги Падры снисходила на меня частенько, как, впрочем,  и недовольство, ибо редкие мои вопросы ни то, чтобы ставили в тупик, но поднимали в ней и сомнение, а не вопрос ли с подвохом,  нет ли здесь оскорбления… Увы, при всем при том мнение Тунги Падры обо мне  было для меня отнюдь не существенным,  и глаза мои не умилялись, как у других матаджей, когда из нее исходило благоволение и милость. Хотя… милость мною ценилась, виделась качеством, а за качества я могла и сама превознести, ибо ими мерила всех и отсюда могла возлюбить.
Первое восхищение от проповедей Тунги Падры начинало уходить на нет, ибо в той или иной лекции, но неизменно повторялась ее суть,  начинала бить ее самоуверенность, когда она, изрекая новую религиозную мысль, провозглашала ее  высокой истиной и рекомендовала, и заявляла, что многим следует ходить за ней следом и записывать ее глубокое духовное озарение. Порою она действительно говорила вдохновенно, красиво, высоко нравственно и духовно, но долго на этой вершине не удерживалась и вновь спускалась к вещам много раз ее провозглашенным, вновь обращала взгляд на свою духовную биографию и вновь на вопросы  давала стандартные и значимые ответы, ограничивая себя мнением Вед и не рискуя сказать то, что  было бы новым, истинным откровением в ней от Бога, ибо была скована все теми же стандартами мышления, многие  из которых  были для меня не авторитетны, ибо никак не находили отзыв в моем здравом мышлении. Воистину, во мне начиналось сопротивление многим табу и догмам, провозглашенным священными и незыблемыми.
Между тем,  воспевая Бога во время домашних арати на санскрите, я была поражена тем чувством, который всякий раз испытывала. Это было нежнейшее, вдохновеннейшее  чувство глубокой и потрясающей радости и покоя. Санскрит, становился легко родным, вибрировал во мне до хорошего головокружения, до почти обморочного  состояния непередаваемой благости.  Тунга Падра предупреждала, что неофитам такое состояние Бог дает авансом и даже чаще, чем   чистым преданным. И все же это был великий путь единения с Богом, путь великого в себе открытия, неземного счастья и покоя. Я начинала наслаждаться Богом в себе, никак не желая признать Его за параматму, Высшую Душу.  Не параматма, ни  женское начало, не часть Бога или частичное проявление Бога… Я претендовала и чувствовала в себе присутствие полного целого, Личность, имеющую Мнение, Управляющего, Ведущего меня, знающего каждый мой шаг, я чувствовала в себе Самого Бога, одновременно присутствующего во всех и в каждом, все связывающего, все направляющего и развивающего, никак не отличного от Бога Кришны, но Сам Бог Кришна. Это было некое постоянное внутреннее устойчивое понимание, более строгое, чем  название Бога в себе параматмой,  что и звучало оскорбительно, давало и оскорбительное понимание о Боге, умаляя Его, оперируя Его присутствием в себе играючи, по всякому поводу… как, собственно  и получалось, ибо вольно трактовалось матаджами по разным причинам и поводам. Иное, отличное от моего понимание Бога я воспринимала, как категорическое оскорбление Всевышнего. Моя жизнь стала наполняться Богом, вся душа начинала во всех своих уголочках видеть присутствие только Бога, я начинала распространять это понимание на всех, почти молниеносно. Мир материальных отношений одухотворился,  превратился для меня не в мир людей, а в Божества, однозначно исполняющих Волю Бога, руками которых Бог воздает и созидает, в мир тех, где живет и присутствует Бог; все стало становиться на свои места, все стало становиться гармоничным, правильным, имеющим причины и следствия, справедливым,  от Бога и Волею Бога. Я начинала видеть в Боге высочайшего свидетеля всех своих дел, много раз в удивлении вспоминая себя совсем маленькой, когда однажды, оставшись дома одна, я вдруг была озарена великим внутренним откровением, что  я всегда  и вечно нахожусь перед ликом великой Личности, которая знает каждый мой шаг. Это озарение молниеносно, ярко озарило мой детский ум, не знающий Бога,  и осталось во мне долгой и напряженной памятью, ожидающей ответ. И вот ответ пришел в зрелые Годы. Куда бы я ни шла, я мыслила о Боге, сверяла с Ним любое свое слово,  контролировала все в себе, моя посуду, я делала это тщательнейшим образом, стирая, делала это тщательнейшим образом…;  то, что человек называет в себе совестью, это стало во мне столь сильно и столь неожиданно и разнопланово присутствовать , что я засомневалась, я ли это. Никто еще во мне со мной не говорил, но мнение шло не мое, угадывалось без слов. Нечто подобное было, когда я писала  свой роман или рассказ-диалог с Богом. Из меня, подобно Тунге Падре, ее свидетельствам, в которых она буквально ликовала, струились не мои мысли,  но мне близкие, нравственные, которые я подхватывала, как факел, еще не зная и не ведая, что это и куда и при чем здесь я. Посещая лекции Тунги Падры, я ловила себя и не один раз, что знаю ответ на тот или иной  вопрос, знаю, что она скажет, знаю, что предпочтет, какую мысль выделит, что извлечет... было такое чувство, что Бог Кришна подсказывает мне все события и слова, которые еще последуют, еще будут произнесены ею вслух. Более того, изнутри давалось возражение в том, что она извлекала согласно своим качествам и убеждениям. Бог разрешал мне мыслить иначе, давая аргументы и наставляя внутренними откровениями постоянно.  Прокрутив до этого несколько раз Бхагавад-Гиту, я видела, что  именно через призму этих знаний, хоть и в свою меру, я  мыслю, понимаю, воспринимаю. Молитвы, которые пели матаджи, точно также, как и христианские молитвы в свое время, я знала наизусть все. Но… ритуалы… они  никак не могли мной восприниматься должным образом, как не старалась и не усердствовала в этом, они во мне рассеивались, притушевывались, теряли значимость. Для меня было проще не поклоняться всем преданным и духовным учителям  парампары,  не служить Святому деревцу туласи,  не принимать духовного учителя… Все это была некая игра, некое  вступление или ненужная прелюдия. Меня тянуло нагло и постоянно только к Богу Кришне, без супруги, без окружения, без прочих родственников Божественной иерархии. Сам Бог. Понимая, что это как-то не правильно, я  пыталась  войти в общую колею, но внутреннее брожение было велико, желания следовать неукоснительно этим указаниям шастр таяли, как и посмотреть в эту сторону;  моя внутренняя критика многих постулатов преданных начинала зашкаливать. Такое свободомыслие были опасны среди преданных, никак не могло способствовать инициации, о чем я и никогда не мечтала, никогда не желая никого ни чем в себе поразить. Даже в школе я не любила делать открытые уроки, говоря, что ко мне можно прийти любому и в любое время,  ибо и не понимала, как можно и нужно готовиться к урокам более серьезно и тщательно нежели было возможно  повседневно. Некуда было деться от своей сути, не желающей упорно идти, как все, хотя ум желал  разумного стандарта и этим защищенности,  разум не претендовал на путь быстрый и успешный, Бог помог достать великое руководство к духовной практике Санатаны Госвами «Хари-Бхакти- Виласа», а также труд Рупы Госвами «Бхакти расамрита синдху», где описывались действия, предназначенные, чтобы сосредоточить свой ум и понимание на Боге, правильное поклонение и прочие атрибуты преданного служения. Увы. Эти великие труды не находили во мне должного отклика. Напротив, вызывали протесты, вопросы, которые я уже опасалась задавать Тунге Падре в виду ее  неоднозначных реакций, да и ответов, далеко не всегда удовлетворяющих меня, похожих друг на друга, шаблонных, угождающих религиозным принятым постулатам. Что же во мне бурлило? Я пришла из материального мира, им взращенная, им битая, им вскормленная, ему обязанная,  и была категорически против, чтобы общение здесь людей называли кваканьем лягушки, ибо  уважала его в своей сути, питала к нему чувство патриотическое и через религию лишь утвердилась в этом понимании, получила другую, но подтверждающую основу своего преклонения перед ним, видела все, как проявление Воли Бога, Его путь  к каждому, еще, однако, будучи не утвердившейся в совершенных духовных знаниях, многое не зная, но многое предчувствуя. Я всецело доверяла Богу, я видела Его Своим Высочайшим Отцом и в этом Лице Другом, я верила в Божественную неиссякаемую справедливость даже тогда, когда мне было крайне круто и я обливалась слезами и почти голосила от боли и унижения. Я очень точно знала, что Бог  Абсолютно умен и все, что ни делает, все только во благо и каждому. Отсюда, с этой позиции невозможно было меня столкнуть, отсюда исходили все мои  выводы и проявления, так что однажды Тунга Падра  заметила с иронией, ни садху ли я? Неискренними показались слишком правильными мои слова, слишком бескомпромиссными, вызвав подозрение, а не пытаюсь ли я вследствие незаурядности ума копировать высочайших преданных, однако не наработав еще качества и духовный опыт преданным служением и куда мне, без году неделя преданной, входить в Бога так, как она. Имитация ей казалась налицо,  и она замечала, что ее не провести и что человека она милостью Бога видит насквозь. Для себя же я решила, что стоит уйти в своих пониманиях в подполье и самой в себе разобраться… или оставить интересоваться ее мнением. Но это вызывало непредвиденные реакции, где она сама пыталась вызывать меня на диалог, более однако, желая меня «раскусить», поставить на свое место и более к вопросу обо мне не возвращаться. Но Бог ей должен был показать и не такое, но так, чтобы она восторжествовала, однако, и не познав истины, хотя сердце ее относительно меня было постоянно настороже, чему она недоумевала, склоняясь то в одну, то в другую сторону относительно меня...  Она напомнила мне мои школьные годы, когда  учитель математики Ирма Исаковна, зная мою любовь к предмету, с усмешкой называла меня профессором, питая ко мне свою скорее  неприязнь и видя на математическом пьедестале свою любимицу, но и мою подругу – Элеонору Эдигорян. Однако, любовь к математике была моей глубокой сутью, как и любовь к Богу,  и мышление в этом направлении были моей сутью, отнюдь не желание казаться лучше или что-то достичь в просторах материального мира. За относительно короткий срок я вошла в Бога всей своей сущностью. И если другие занятия могли пройти, притормозить, устраниться, могли  остаться позади, такие, как английский, шахматы, литературный труд,  то здесь – возврата назад не было, как и не могло быть отступления.  Я готова была стать верующей-одиночкой, но пока не было этому основания,  и Бог на самом деле вел меня Сам и где надо Сам переводил стрелки, давая гибкое окружение, обстоятельства, книги, мысль…  уже более никогда не отводя меня от Себя, но все более погружая в Себя методами  непостижимыми, уникальными, непередаваемыми, неземными, хотя никогда не игнорировал и материальные отношения и здесь уроки и общение, все то, что за железными дверями многих преданных изначально.
Великий, неодолимый, необъятный пласт Ведических знаний обрушивался на меня неотвратимо, однако, был не инородным, но уникально родным, близким, подтвержденным опытом материального бытия, но авторитетно обозначенным, подтвержденным Самим Богом, дающим мне зеленый свет по жизни, ибо теперь я могла отстаивать свое мнение, зная одно: Бог со мной. И в этом случае приобреталось великое бесстрашие. Но этот пласт был не столь прост или подъемен, ибо исчерпывал то, на чем я пока стояла и привносил то, что надо было еще осилить и принять, и через это мыслить. Его невозможно было на ура переварить, одолеть сразу, невозможно было  и удивить Тунгу Падру, ибо многое было в потенциале, предвиделось, предчувствовалось, выдавая нагара пока религиозные лозунги, так настораживающих Тунгу Падру, желающую все же разобраться, что за этим стоит. Надо отдать долг ее зацикливанию на мне, ее духовной интуиции. Для себя самой я была мечущимся существом, которому чего-то не хватало, чтобы все во мне узаконить и обрамить. Это могли сделать в моем случае только совершенные духовные знания, которые Бог собирался вручить мне Лично, ибо уже подходило время великого диалога. Великими цельными кусками совершенных знаний Вед, изумрудно переливающимися,  я была буквально подавлена, понимая, что и всей жизни не хватит, чтобы их одолеть, усвоить, оперировать ими. Все они были начинены санскритом, именами духовных учителей парампары, именами и качествами Бога, ритуалами, формами поклонения, запретами… все пронизывающее все закоулки души, ее бытие, весь окружающий мир, создавая впечатление о величайшем своем невежестве, из которого желалось вырваться. Но когда мысль начинала работать, пытаясь все упорядочить и пристроить, практически приспособить к своему религиозному пути, она приходила в еще более глубокое потрясение,  и душа сникала уже не от беспросветности, но от нагромоздившейся неразумности, всеми принимаемой, как путь к Богу, основанный на величайших авторитетах, пойти против которых смерти подобно в данном направлении религии. Такой жесткий и неумолимый вход был виден неискушенному уму, но еще более неискушенный видел в том легкий путь через танцы, поклонения Божествам, принятие прасада… распространение книг Шрилы Прабхупуда и далее как по накатанной. Религия сама несла тебя и вносила и выносила, знания сами из уст всех преданных входили через речь, практику, наставления… Моя же душа столбенела перед тем, что желала взять все целиком, не поверхностно, не лепетом, но глубоко, сразу, но никак не могла подступиться, не ведая, с какой стороны. Хотелось найти эдакий рычаг, который в одночасье сделал бы все Ведические знания понятными, цельными, логичными, не противоречащими уму и разуму, душа нуждалась в некоей не зыбкой основе, которая, как в математике,  на все новшества смотрит с великим пониманием… Хотелось ту базу, которая бы все стала состыковывать, все объяснять, на все находить ответы, все комментировать Божественно точно, не боясь воздвигнутых рамок, ограничений и запретов, но абсолютно. Теперь-то я знаю, что есть два пути,  и один из них мне был уготован, но путь не мистический, реальный. Один путь – это только путь преданного служения и именно под управлением духовного учителя. И второй путь – уникальный. Это – получение знаний именно из Рук Самого Бога. Этот путь очень сложен, но дает столько…   доступный и недоступный…  реальный и нереальный…  А пока… я начинала воевать с Тунгой Падрой на уровне своего ума и с Святыми Писаниями, с которыми была  согласна далеко не во всем.
И все-таки, в религию не входят, в ней однажды не просыпаются, как бы ни казалось, но в нее врастают и не одну жизнь, но качествами, знаниями, убеждениями, практикой, страданиями. А там… где бы не проснулись, на материальном или духовном плане, душа, не вспомнив о Боге, помнит о Его Уроках и незыблемых  Божественных Законах, ставшими от души неотъемлемыми, ее необратимой сутью. По ним и живет неотступно и этим  с Богом неразлучна нигде. А начинается такое врастание, как и продолжается с сомнений, с внутренних несогласий и протестов, находя в религии свои несоответствия и через них вновь и вновь выкорчевывая себя в поисках истины, как и незыблемого пристанища. Сомнений во мне было достаточно, почти на каждом шагу. И странной казалась молчаливая согласованность матаджей, давших себе табу на всякое инакомыслие, ибо заслуга Тунги Падры была в том, чтобы ни один не уклонился со святого мнения Шрилы Прабхупады, на которое посягнуть было величайшим кощунством, как и на мнения и постулаты других духовных учителей. Вот то, с чем я стала обращаться к Богу в молитвах  напрямую, ибо, однажды обратившись к Тунге Падре по простоте душевной, была столь строго  и прилюдно за свой почти грамотный вопрос отчитана, что  замолчала надолго, однако и не устранилась и даже пыталась приобщить свое  все же христианское сознание к этим незыблемым авторитетам религии, дававшей мне все же ответ на многие вопросы. Я была не одинока. Всяк,  входящий в храм матаджей, не искушенный здешними порядками, но жизнью, задавал, как правило, одни и те же вопросы, считая себя в них первопроходцем и наталкивался на ответы приемлемые и отнюдь. Многие, не имея своего существенного и твердого мнения, были более покладисты и принимали на веру и с великим почтением авторитетные ответы, но  многие вставали дыбом, получая ответы на свои многочисленные и наболевшие вопросы философского и религиозного порядка, но никак не состыковывающиеся с тем, как они видели и понимали себе Бога, как Личность, материальное бытие и прочее, что было предметом долгих дум. Иногда ответы Тунги Падры уводили в сторону, иногда она от вопроса  просто уклонялась, иногда начинала отвечать по существу, но хотелось больше, глубже, точнее, без догм и заезженных фраз, без кивания на мнение авторитетов, в сторону которых никак не хотелось смотреть, ибо порою казалось, что религия просто увязла в парампаре,  и пока ее суть и всех ее представителей не постигнешь… Но мнения  этих авторитетов  казались порою и примитивными, и  известными теперь даже младенцу. И не хотелось тратить время ни на кого, но сразу на  знания, поклонения,  практику преданного служения. И все только к Богу Кришне. Ибо и все известные религии, ведущие к Богу, и направляли  к Творцу непосредственно, минуя великих ачарьев, то есть святых в такой великой мере, как в преданном служении Богу Кришне. Однако,  при всем этом был и страх  развернуться ни туда или быть вышибленной из этого духовного пристанища моей души, пристанища, где душа находила и свое утншение. И все же. Ну,  как можно было согласиться с тем, что цитировала Тунга Падра, приводя мнение одного из духовных учителей относительно ума:  «…ум – источник беспокойства и с ним нужно обращаться, как с собакой, т.е. приучать выполнять приказы…».  К этому моменту я уже несколько раз прокрутила Бхагавад-Гиту и уже мыслила ее мудростью практически, исходя из ее откровений, примеряя их к любой ее фразе, к любому ее высказыванию, ибо эти знания начинали во мне активно работать, все через себя пропуская, как и все сверяя с непосредственно Словом Бога Кришны, авторитетнее которого для меня не существовало.  Как могла Тунга Падра так вольно принять чужое глупейшее высказывания, столь нелепое и оскорбительное для Бога? Может, она боялась вольномыслия простодушных матаджей и стремилась как-то в короткие сроки одним своим твердым словом  расставить одним махом все точки над I  у заносчивых прихожан, не находящихся в ее подчинении и дотошно пытающих ее, идя на поводу своего беспокойного  ума, о вещах, которые ей не хотелось затрагивать, дабы  без оглядки на их невежество нестись дальше в своей проповеди,  и потому сразу задавала в храме строгий тон в тисках  признанных мнений духовных учителей и незыблемых авторитетов типа Шрилы Прабхупады, который не только создал ИСККОН, распространил сознание Кришны Волею Бога, сделав его международным движением, но и привнес в совершенное  знание Вед то, что стало отталкивать многие светлые умы, критикуя материальный мир, речь, быт, науку, общение, достижения…   А ведь,  все -  от Бога, по Плану Того, Кто Творец, Кто Высший Управляющий, Кто совершенен, Кто не может ошибаться, не может, пронизывая Собою Все, не присутствовать, не может не управлять… Почему, именно ругая, понося  материальный мир, оскорбляя его, можно утвердиться в преданном служении? Почему не обговорить этот переход достойно, не оттеняя, не возвышая, не топча следом идущих? А насчет ума… Разве слово Бога ей не авторитет? Ведь,  в стихе 22 гл.10 Бхагавад-Гиты  Бог говорит: «…индрийанам манаш часми…»,  – из всех чувств Я – ум. Сколько же отсюда можно сделать выводов. Никто и ничто, а Бог – ум в человеке. Через ум Бог говорит с любым живым существом, дает мысль, знание, искушение, вводит в диалог, в раздумье,  поиски, фактически развивает, входит с живым человеком в контакт, знает все его внутренние переживания и малейшие движения души,  через ум  ведет и развивает… Как же можно умом пренебрегать? Как можно сравнивать его в собакой, которую следует приручить? Зачем такая неуместная образность и как входят в такие врата великие преданные? Ум надо контролировать, уметь отказываться, уметь и быть с ним почтительным. Ибо это – Бог. Реально присутствующий в тебе. Иное мнение – высочайший духовный ляп. Но Тунга Падра Была неумолима, несгибаема, с насмешкой называя меня садху, но и не была далека от истины, ибо  Бог Лично должен был со мной заговорить, сначала дав все ошибки преданных обозреть во всем их  величии. Скованные бесчисленными ритуалами, авторитетами ушедших авторитетов,  они и на предлагаемые мнения духовных учителей боялись замахнуться, идя по пути догм, не беря на себя ответственность за принимаемые чужие мысли и мнения,  не углубляясь в их суть, отмахиваясь, следуя ложному запрету, от здравого анализа, отмахиваясь от  духовного труда в этом направлении или избирая каждый путь предания себя не Богу, но высказываниям духовных лидеров, цитируя их  бездумно, без альтернатив, без личного, Боже упаси, мнения, тем отвергая, теряя  и многих прихожан, разделяющих основы Ведических знаний и приемлющих Слово Бога в них, но никак не принимающих все лишнее и неразумное, что противоречит здравому смыслу. Вопросы прихожан к Тунге Падре были робки, в свою меру почтительны, иногда вызывающи,  и редко кто был удовлетворен, ибо хотелось услышать что-то исчерпывающее, окончательное, все расставляющее по местам и к себе уважительное, но, увы, каждый входящий в этот храм чаще уносил в себе боль от своей неприкаянности и невозможности что-то изменить, ибо каждому почти с порога было указано на его место, ибо всяк сюда входящий, не служивший Богу Кришне априори был ниже ступенью и должен был принимать любое указание Тунги Падры, как высшее себе назидание. Любой ответ ее  входил в строгие ведические нормы, отражающие не столько ее мнение, сколько мнения авторитетов духовных учителей, а она к ним была приобщена строгой верой и старалась никогда не уклоняться, разве что тогда, когда можно было разговор переплавить на личный опыт,  и тут она уносилась чуть ли не в свое детство, юность и первые шаги, как опыт преданного служения, почему-то всегда считая это заслуживающим особого внимания. Не смотря на ее сан, положение в храме, вторую инициацию, мне ее знания о Боге казались достаточно примитивными, ими она наделяла матаджей неуклонно и, неискушенные, они начинали мыслить ее мыслями, говорить ее словами, также и проповедовать ее откровениями и все с позиции духовных и незыблемых авторитетов прошлого. Видимо, им  хоть с этого надо было начинать, видимо, не самых сильных Бог приводил в храм на место жительства…  Изо дня в день она повторяла им вещи, которые преподносила, как великое откровение, но которые уже набили оскомину изрядно своей неистинностью. Ну, как можно было согласиться с тем, что,  когда матаджа готовит прасад, Бог Кришна, наслаждаясь, подобно ребенку  заглядывает ей через плечо, по-детски ожидая  еду. Это – не серьезно. Это – заигрывание с преданными. Это преподнесение Бога на слабом уровне.  Вроде мелочь, но хотелось уже тогда ей сказать, что Бог никогда и никому  и ни под каким предлогом не заглядывает через плечо, ибо Бог есть все, Бог  есть Сам этот прасад,  Сам готовит в матадже, ведет ее руками, смотрит ее глазами, сам переодевает ее, когда ведет на кухню, Сам шинкует в ней, дает ей последовательность через мысль, напоминает памятью, знает наперед его вкус, знает все запахи, знает кто и будет вкушать и сколько, знает все, всегда, все Собою пронизывая и умалять Его не следует. Нельзя также вольно говорить о Боге, дескать,  параматма то, параматма се…  - Бог, только Бог Кришна, Лично, Сам, Своим полным присутствием в каждой точке пространства, в каждом живом существе.. Никаких умалений, никаких детских сказок, никаких иных трактований, никакого безличного восприятия Бога.
На самом деле вольнолюбие в религии плохая вещь, ибо все же устои даны Богом, проверены религиозными лидерами неоднократно, авторитетны и  закладывают фундамент веры далеко не зыбкий. Но возмущение ума в защиту Бога все же необходимо, самим Богом и производится в подготовленных умах,  неотложно там, где в угоду стабильности веры просматривают оскорбления Бога, где ум далек от логики и анализа, устремлен поверхностно, не углубляясь и не желая себя затруднять углублением в Бога, причиняя вследствие этого вред религии, не донося истину в умы. И все же Тунга Падра была молодец, ибо неукоснительно, как могла, в великой вере, в трудах и стараниях доносила до всех матаджей и прихожан свет знаний, как Слово Бога, закладывая в каждого ведические кирпичики мышления и образа жизни, делая это на совесть, ревниво, не щадя себя, по призванию, понимая свой путь, как путь, указанный Богом. Для маленького женского ашрама она была более, чем старшая матаджа, она была неизменным наставником, человеком, который всегда рядом, все контролирует, не дает расслабиться или привнести в храм материальные нотки, ибо все сюда шли из мира материальных отношений и ее прозорливостью должны были оставлять у порога свои материальные привязанности и привычки, подобно обуви, которую следует оставлять, входя в храм; но ревниво следила как одеваются, по сезону ли,  что едят,  как берегут себя, что и как говорят, что одевают в храме и по какому поводу, от нее шла строгость ритуалов поклонения, строгость исполнения религиозных принципов,  она сама была незыблемым средством памятования и напоминания  о Боге, ибо имя Бога Кришна не оставлял ее уста, редкое высказывание  могло не иметь отношение к Богу, от нее исходил и путь аскез, она  стремилась быть милостива сама и вела других к достижению Божественной Милости через основу основ – совершенные духовные знания.
Все порядки в храме, как и ведический этикет и правильное поведение (садачара) – все исходило от нее, ибо через нее Бог управлял женским ашрамом, поставив ее старшей, дав ей знания и две инициации, дав ей достаточный жизненный и духовный опыт и практику. Все данное Богом поддерживалось неукоснительно именно ею – матаджи вставали рано утром, делали омовение, наносили тилаку, приготавливали предметы для поклонения,  убирали постель, одевали нужную одежду, проводили утреннее богослужение перед алтарем (арати), непременно предлагая Божествам благовония, лепестки туласи, огонь, воду, бхоги (пищу), пели молитвы, танцевали, повторяли джапу, проводили утренние очищающие процедуры,  укладывали волосы и покрывали повязкой голову, принимали прасад,  слушали Тунгу Падру во время утреннего киртана, вкушали остатки пищи, предложенной Божествам, радовались махапрасаду, делясь им между собой, далее занимались уборкой храма,  украшением храма,  уходили распространять  книги Шрилы Прабхупады. Все это держалось на строгости и преданности Тунги Падры, почитаемой всеми матаджами в такой степени, что любая милость от нее воспринималась со слезами и благодарностью.
Все это было видно, все это становилось понятно, всему этому хотелось следовать, но этот путь размеренного служения мне казался медленным, насыщенным лишним,  во мне не было заложено какого-то смирения по большому счету, не было и талантов и склонности к подобным ритуалам, хотя я была готова насиловать свою волю, словно внутренней сутью своей была не совсем ко двору ни внутренней готовностью, ни слухом и голосом, да и ходила с короткой стрижкой… таких Бог сюда не приводил или не на долго. Я старалась быть старательной, ибо дорог был Бог Кришна и Его законы, но в некоторых местах преодолевать себя было отнюдь не просто, так что порою мне вновь приходилось задавать себе  свой традиционный вопрос: и что это я за такое… Но самым печальным было другое -  не состыковывалась полностью идеология, причем менять свои убеждения даже в угоду религии – никак. Что здесь было для других норма -  в меня не входило никак. Все лишнее просто игнорировалось. Оставался только Бог и преданное служение, Сам Бог, без спутников, без возлюбленной Радхарани, без брата Баларамы, Без других Божественных воплощений, без сказок и легенд, без исторических хроник. Никому не собиралась поклоняться, но только Богу Кришне, минуя все. Это внутри себя. Но непременно с аскетизмом, добродетелью, преданным служением лично Богу, как я себе это понимала, с добродетелью, с изучением Вед.  А внешне. Внешне – как все. Куда ж деться от ритуалов, от парампары учителей, от строгой религиозной подчиненности.
Отнюдь, не моей заслугой или недостатком было сие брожение  моего ума, чувств и качеств, и была я не одинока в этом понимании, ибо многие входящие в мир Кришнаитов, отзывающиеся в сердце и умом на Слово Бога в Ведах, именно здесь тормозили и начинали в себе сомневаться, а иногда и вовсе оставляли  столь сложную и требующую  многих усилий религию, что было сверх возможностей человека, ищущего истину, но разбивающегося в своем быте о многие и многие жертвы, предъявляемые преданным служением тотчас и каждому.
Легкая энергия нежелания следовать ритуалам поклонения понималась мною, как некий внутренний отвод. Настойчиво ведя к преданным меня вновь и снова, ими словно Бог что-то хотел мне сказать в этом пути, но я никак не желала это считывать и давала себе настойчивое указание – преодолевать, ибо далее идти было больше некуда. Нигде, но здесь, в храме я наслаждалась, здесь мне было легко, и здесь душа была удовлетворена.
Бог во мне возмущал мой разум против сложных и требующих  много времени и средств ритуалов (что делало  преданное служение в домашних условиях для многих неподъемным в условиях реалей материального мира, в сути своем принимающих карму и колесо сансары, как и последствия греховной деятельности, но тормозящих не в  знании и готовности предаться Богу Кришне, а несовместимости своего материального Бытия и религиозных ритуалов во всей их совокупности), через меня желая упростить процесс поклонения Богу Кришне, о чем я еще не могла знать, отсеивая лишнее, забирающее время и ум, тем, что обволакивая религиозным туманом, не  давало в ум и понимание Самого Бога, как Личности, подменяя Его множеством духовных учителей, как и парампарой, которую пора было оставить, сохранив к ней почтение и не более, дабы она вошла в свою историю, как отработавшее и привнесшее знание, в котором теперь нет прежней необходимости, подобно тому, как ушел в свою историю Ветхий Завет, став более исторической хроникой и не обязательной частью религии, ибо Новый Завет ориентируется на более совершенные качества и интеллект человечества. Необходимо было, чтобы человек из всего выделил Бога Кришну, не рассеивая свое сознание на то, что работало на другой уровень человечества и другие условия. Поэтому так ощущая согласно моим качествам, которые с этой целью и развил во мне Бог, я испытывала  внутреннюю дисгармонию от нагромождения ритуалов, от преимущества молодежного движения в этом направлении,  от необходимости обладать непременно хорошим голосом, от того, что религия, умная и сильная,  не вовлекала в себя инвалидов, обделенных, нищих, бескровных, престарелых, но пестрила великолепными голосами, лицами, положениями… И входящий сюда считал себя религиозной элитой тотчас, смотря свысока на начинающих свой путь прихожан. Все здесь как бы направляло на Бога, стены, изображения, сами ритуалы, приготовление и принятие прасада… Но ритуальная часть была столь высока и незыблема, что собою полностью заслоняла предмет поклонения. В тех ритуалах  невозможно было посмотреть на Бога Кришну поверх голов  духовных учителей, ибо религия направляла медитацию на них, готовая отождествить  их  с Богом и  объявляя их более милостивыми, чем Бог. Есть остатки пищи духовного учителя, пить воду с его стоп, принимать на свою голову пыль с его обуви, как величайшую милость, служить ему и почитать на равнее с Богом… Этому противилась моя душа сразу. И где я была не права? Тунга Падра еще не была Брахманом, но требовала себе почести, достойные Личности Бога, ибо  надо было не учиться у нее преданному служении, но учиться учиться идти за ней, кстати, не имея личного мнения,  ибо она считала себя высоко стоящей и пощечины матаджам – была величайшая ее милость. А получив Брахмана, она стала более крутой, объявляя всем, что  она стоит столь высоко и недостижимо для всех, что  должна ходить в белых одеждах со всеми отсюда последствиями. Она как-то выделяла меня из всех прихожан, ценила мой ум и духовное понимание, но они же и отталкивали ее, и не только. Хотя в принципе, она все же была несравнимо высока и равных ей в храме не было.
Все, что пишу здесь, пишу с благословения Бога, по Воле Бога и по Плану Бога Кришны. И будет день, когда на это посмотрят те, кто пока игнорирует. Ибо и Бог против такой Себе подмены в виде зазнавшихся, возомнивших о себе духовных учителей, живущих и разъезжающих  в дорогостоящих авто в окружении  раболепствующих учеников, которые в невежестве своем считают их наделенными  мистическими способностями, внутри в себе обращаются не к Богу, но к духовным наставникам, считая, что именно с ними внутри себя  говорят, именно  у них на виду,  и именно духовные учителя в них служат Богу. И не один духовный учитель не стремится развеять этот миф, ни один не открывает глаза на истину непреложную,  на то, что -  да не мистики они,  и каждый только перед Богом, изначально, как и они сами (или не знает? Или лукавит? Или это такая ступень и уровень личной реализации?). Духовное и непрошибаемое невежество в духовных умах…  Матаджи плакали в великом блаженстве, наслаждаясь своими слезами и преданностью от того,  что чувствуют в себе личное присутствие своего духовного учителя, мысленно обращаются к нему и слышат его в себе наставления, как и обращаются к нему, ведя внутренний диалог, и уверены, что так и есть, и учитель, когда приедет, непременно продолжит этот диалог, будучи уже в курсе всех  духовных чаяний каждой. Увы, все совпадения, все диалоги в каждом ведет Бог, как и дает понимание о духовном учителе и его мистических способностях. Каждому – по его ступени духовного развития поддерживает веру, даже через подобную сказку. Да никогда, никто не сможет в человеке быть и слушать и внимать ему, кроме Бога. Так говорила я, идя против Тунги Падры.  Да ни в ком нет полубогов или других живых существ, соблазняющих. Есть Бог, управляющий через мысль и Божественные энергии, только Бог знает каждого, только Бог соблазняет, дабы проявил, выгреб из всех уголков души непроявленный, но и не изжитый грех, дабы не почивал, дожидаясь своего часа, дабы был наказан, дабы  извлек, дабы поднялся на более высокую ступень, шаг за шагом усваивая через страдание Божественные законы…  С кем бы из матаджей я не говорила – все были под влиянием Тунги Падры, все мерили  свое преданное служение   через ритуалы, через религиозные праздники, через приезд духовных учителей,  а Бог Кришна Был только в приветствиях Харе Кришна, в прасаде и вибрации джапы, что было автоматически и механически. Любая матаджа легко забывала Бога Кришну,  как только ее взгляд устремлялся к бытию в храме, в отношениях друг с другом. Однажды матаджи с Тунгой Падрой завели разговор о качествах человека, о ступени его реализации.  Одна из матаджей предложила  достаточно материальный тест. Надо было в квадрате нарисовать  то, что первое пришло в голову. Одна матаджа нарисовала египетские пирамиды, другая – птицу, тунга Падра -  рисунок из узоров (она была по образованию художник), я же на своем листочке – буквы  К. Мне, участвующей в этом опросе, не от меня изошедшем, почти мгновенно стало все понятно. Бог – ни для кого Не стал единственным предметом размышлений. Ибо, все забыли  в таком спонтанном предприятии о Личности Бога, о смысле своего существования и конечной цели – возвращаться Домой, как не раз говорила Тунга Падра. Все выражали себя в поисках себя, но никто не связал себя с Богом. И близко. Мои Буквы «К»  обозначали – Кришна. Проставляемые в неконтролируемом умом порядке, они в итоге, как я сама заметила в конце, были выстроены в три ровные строчки, по три буквы в каждой. Так повела рука. Ум держал лишь Имя Бога и все связывал с Ним неотступно, ибо и не разлучался с Ним с того момента, как я взяла в руки Бхагавад-Гиту. Даже Тунга Падра  словно находилась только в сиянии Бога,  и Бог не напомнил о Себе,  или этот факт ей показался не значимым, ее суть  и качества не отражающим… Но, что поделать…  по себе мерить других уровень не следует, да и один Бог знает уровень каждого. А потому, озадаченная, я этот факт приняла, как есть, не зацикливаясь и давая себе наставления: и ритуалы  от Бога, и ритуалы привносят, и нужны духовные учителя, ибо не всех качества таковы, чтобы Бог принял Лично, но… здесь есть и потери. Вот такого порядка…  Вот это двоякое понимание и мутило, и возмущало, и рождало ко мне и уважение и неприятие… До прихода к кришнаитам я прочитала достаточно книг о житии христианских святых, о Божьих людях, об отшельниках, о том, какие эпитимьи  налагают на себя и как претерпевают. Этот образ христианских преданных Бога я считала истинным, по ним готова была судить  о качествах и поведении духовных учителей, которые должны были сами себя обслуживать, стирать себе, не насиловать ничью волю, не гнуть своего ученика и не требовать себе лично, но Богу Кришне служить, но исходить из личного примера и духовного опыта, как и великой любви, как и духовного разума, как и видения во всем и в каждом Воли и Плана Бога, ведя диалог не с учениками, но с Богом в каждом, а потому также с почтением и прекращая диалог, если Бог внутри запрещал из-за неготовности человека к духовному пути и общению достаточного уровня. Но и без ведущих духовных наставников… -  как?  Ведь их сделал духовными учителями в человеческом обществе Сам Бог, значит, их качества  реализация позволяют  выходить на связь с Богом в  себе и точнее слышать Мнение Бога и передавать его каждому. Ибо уста духовных учителей открывает Сам Бог и дает каждому через духовного учителя советы уникальные, ибо  Он, Бог, знает каждого изначально и абсолютно, как и знает то направление движения, которое для данного ученика наиболее благоприятно на его уровне, в его окружении, в событиях его жизни, при его достигнутом опыте и качествах… Духовный учитель не обременен этими знаниями о каждом, но есть лишь связующее, передающее достаточно точно звено Мысли Бога и Милости Бога, и сам не может дать оценку  своим советам в полной мере.  Я входила умом не туда, но и должна была входить, должна была начинать мыслить в этом направлении, должна была вопрошать Бога в себе о заведенных в Его религии порядках, должна была не соответствовать принятым здесь нормам быть негармоничной с ними,  ибо из внутреннего протеста и  созидает Бог в человеке то новое, которое привносит со временем в устои, отработавшие себя в той или иной мере, но, не зная План Бога на себя,  и себя ругала и не могла себя отвергнуть и далеко не всегда торопилась высказывать свое в этом направлении мнение, ибо обжигалась. Иногда мои наблюдения меня потрясали, входили в сильнейший контраст с  моим пониманием нравственности и строгости, Бог буквально заставлял все видеть, все оценивать, обо всем мыслить, все в себе преломлять через мое  сознание неофита, неискушенное, не привыкшее к принятым здесь нормам, но наделенное уже своим опытом жизни, как я внутри себя не открещивалась, ибо видела это посягательством невежды на святая святых;  и я с молитвами и в недоумении обращалась к Богу, о чем еще поведаю, моля его  не возмущать мой ум и не стремиться изменить там, годе Он уже привнес Своей Волей и где виделась мне непрошибаемая стена религиозных нравов, имеющих свойство отталкивать от религии входящих. И все же, я была в самом начале пути к Богу Кришне, не очень надеялась на правильность своего ума, пыталась себя изменять, но мои  наблюдения, мои нравственные устои были независимыми от меня, поддерживались во мне сильным чувством твердости и  верности направления, и никто не мог их опровергнуть, включая авторитеты духовных учителей. Тунгу Падру я могла оценить, как сильную и знающую личность, но учиться у нее мне было нечему, я не могла предать свои устои в угоду ее святости. Это была скала на скалу. Это был Бог во мне против Бога в ней. На самом деле это была борьба старого и нового одной Божественной рукой, медленно, но верно убирающей одно и устанавливающей другое, в самом начале. Это был приход Бога на Землю, единое Божественное Единовластие, незыблемое, объединяющее все религии, самые первые шаги через ту, с которой заговорил Бог.  Это было начало воплощения Божественной молитвы: «Да придет царствие Твое…».  Это путь не одного дня, не одного года и не одного столетия.  Это было более, чем серьезно. В этом и была моя миссия. Пройти ад жизни, извлечь необходимый опыт, через него пропустить совершенные знания, данные из Рук Бога и донести их всем, верующим и неверующим. Более рассеянно, чем сосредоточенно я слушала ее, Тунги Падры лекции, отмечая про себя, что во многом она повторяется, во многом не умеет убеждать и где не убеждает, там правит ее эго и положение. Мне также не нравилось, что иногда она открывала Бхагавад-Гиту, что называется,  наобум и читала первый попавшийся стих без подготовки, с долей самонадеянности, обычно не углубляясь  в мудрость Вед,  но идя по своей накатанной заготовке, исчерпывая себя и свои здесь знания, но никак не Веды, но сводя любой стих к преданному служению, к его значимости (и здесь неопровержимо была права, но не абсолютна, ибо была ущербность в полноте изложения, ибо каждый стих был уникален и нес в себе Божественные наставления самых разных направлений и не зацикливались  только на преданном служении, идущие далее и которые могли приоткрыть поболее, чем суть преданного служения, ибо эта тема оказалась вообще для всех проповедей преданных эдаким мальчиком для битья, на чем выезжали все бездарные проповедисты и ни шаг в сторону),  сводила все к своему пути личному и никогда не  увязывала стих  со следующим и предыдущим, ибо, подозреваю, и не чувствовала этой связи, не охватывала ее, и никогда не отклонялась от мнений великих ачарьев, начиная со Шрилы Прабхупады,  и ни в чем им не противилась, не высказывала личной позиции, хотя говорила много, красиво, вдохновенно, религиозно  и для матаджей убедительно в великой степени. И все же – с ее подачи я начинала свое преданное служение дома, направляемая ее советами, ее наставлениями, ее опытом и знаниями, как и атмосферой, которая была создана в женском ашраме ее руками и стараниями. Вообще, каждый преданный ее порядка исполняет свою святую миссию от Бога и не может дать более, чем дает ему Бог изнутри, исходя из качеств, кармы человека, включая заслуги, также исходя из общей ступени прихожан. И то, что она несла, было велико, не каждому подъемно, но давало веру, давало преданное служение и формы поклонения, давало и незыблемые азы совершенных духовных знаний как базис необходимый, на котором единственно и можно построить что-то более  путное и в соответствии с интеллектом всего общества, как и его опытом.
Будучи в себе достаточно простой и не посягающей все же на устои Великой религии, не желающей сдвинуть с места устоявшуюся махину ритуалов, я все же, о том не подозревая, была Божьим,  фактически, судя по последствиям, оком, все в себе констатирующим, ко всему относящимся предвзято, все подмечающим, все оценивающим,  но и в своей ситуации не пытающимся все и всем провозглашать, но, напротив, как-то старалась подлаживаться самой, проходить в эти существующие  врата ритуалов, знаний и веры, дабы Волею Бога и должна была хоть в средней степени прочувствовать это на себе, но не с тем, чтобы принять все, но многое опротестовать. Могла ли я о том знать?
Заниматься преданным служением в условиях дома, семьи и работы оказалось вещью отнюдь не простой, изнурительной, забирающей все время. Нужно было вставать в 4-5 утра, делать омовение,  готовиться к процессу поклонения, проводить небольшое арати, однако, читая, пропевая все молитвы, воспевающие Бога и Его окружение, преданных и духовных учителей, необходимо было читать джапа медитацию или значительное количество кругов с утра, готовить прасад в специальной отведенной для этого посуде. Необходимо было иметь  для преданного служения новую посуду,   кастрюли, миски, полотенца, ложки, салфетки, мыло, тазики, все не оскверненное, все  предназначенное только для служения Богу Кришне, все знающее свое чистое место, нужны были деньги, время,  понимание окружающих, также необходимо было и жертвовать в храм, как и увеличивать радиус своего движения, выходя на храм в Батайске, на религиозные праздники, на встречу с духовными лидерами и учителями, на общие предприятия членов ИСККОНа. Религия желала вбирать меня всю, все мое существо, мысли, планы, отношения и общение. При всем этом надо было оставаться  женой, матерью, хозяйкой, дочерью. И невозможно было все это делать лучшим образом. Но Бог во мне давал силы, давал понимание других и себе, все улаживал и обставлял вокруг меня, распространяя неизменно и не без легкого трения этот путь на других, давая благосклонность, склоняя мнения ко мне и моему выбору через мои поступки, слова,  начинающиеся проповеди по необходимости с ссылкой на Бхагавад-Гиту, на пояснения, на  логику. Так, все  вкруг меня, так или иначе, но покрывались Божественным сиянием, начинали дышать Богом именно Кришной, порою увещевая меня устами мамы и Лены, склоненных к христианской вере, но, любя меня, отступали, притихали в ожидании, вслушивались и никогда не  проявляли непреклонность или жесткость, ибо и мой характер был в принципиальных для меня вопросах неуступчив и крут,  непоколебим и однозначен, не шел на компромиссы, но и доброжелателен и не тащил никого за собой. С Сашей Бог также работал индивидуально, ибо и подобрал его таковым, что при наличии разных его качеств, он никогда не шел против моих предприятий, не диктовал мне, не советовал, но старался вникнуть хоть самую малость и… отступал, отходил, как бы благословляя,  и если сам не следовал, то и мне дорогу не преграждал, будучи озадаченным своим бытием, многочисленной родней,  и требуя себе лишь горячий обед, постиранные вовремя рубашки да мало-мальскую чистоту в доме, что было и не было, и на что он особо не мог претендовать, ибо на мне были дети, работа,  хозяйство,  а он как не брался, так и не брался ни за какое дело в доме, хоть убей. Однако, будучи и не очень-то отрешенным от моих дел, он съездил, ведомый Богом,  в храм к матаджам, где чуть ли не подружился с Тунгой Падрой и где снискал к себе расположение других матаджей простотой речью, доброжелательностью и неким своим обаянием, съездил  в Батайск, вкусил прасад, посмотрел и поучаствовал в службе, вошел в дружеские отношения с  некоторыми прабху, ибо к другим людям был  большей частью незлоблив, как-то изнутри боялся себя проявить отрицательно,  казался достаточно дружелюбным и понятливым, с тем и дал свое добро мне не препятствовать, ничего себе не намысливал, не увлекся сам, ибо его время еще не пришло, но в сияние Бога начинал входить незаметно для себя, не прикладывая внутренних усилий, не осмысливая этот процесс, никогда ранее  в этом направлении себя не проявляя, но, видимо, Бог уже начинал подготавливать его, дав эту встречу с преданными через меня, к будущему рождению, как и через приобщение к прасаду, который он учился терпеливо ожидать, когда я еду предлагала Всевышнему. Так в семье моей стали проявляться те самые ритуалы в служении, которые как-то заявляли о  начале религиозного пути, были обозримы в свою меру, и несли собой то неучтенное мною положительное, что называется религиозным проявлением,   также вводящим других в состояние религии, но пока неосознанное. К тому же ритуалы имели свойство наслаждения, проявляя себя и так и эдак, но все же начинали усваиваться, как необходимость, как жертвоприношение, как аскеза, как проявление  через тело и старания своего отношения к Богу. Продолжение следует.