Ступени возмужания. повесть гл. 32 (Эротические рассказы)

Тетя взяла меня за руку и загадочная пошла в комнату за тюлью. Очень сложно описать женщину, только что трепетавшую в твоих объятьях, но не умиротворенную, а лишь раззадоренную, с желанием в глазах. Желанием любви и нежности, с искоркой наставничества. Тетя даже не жестами, мимикой лица, призывом губ, глаз, манила меня, она это делала всем своим телом. Все она, от макушки до пяток, вела меня к обещанному наслаждению поцелуями.
Наверное, мне все-таки не удаться передать той легкой, мягкой, игривой поступи, волнения груди, набухших сосков, волнистость, то чуть втянутого животика, когда пупочная пуговка ложится почти горизонтально твоему взору, то немного отпущенного, — когда пуговка обидчиво опускается чуть вниз. При нижнем дыхании, от диафрагмы, движения плавные, только вибрация жилки на шее в такт биения сердца, выдает волнение, переполняет тебя эмоциями и возбуждает ...
А рука тети! Ее текущая ко мне рука. От самого плеча, чуть согнуто в локотке, она струится ко мне, теплой ладонью, обхватывает мои пальцы, но только я встал, как она, обласкав, вручает себя мужской руке. Еле заметное движение и уже не она держит мою руку, а моя ладонь обнимает кончики ее пальцев. Тетя просто идет, не отбирая у меня свой дар, и, сживая его, я молчаливо следую за ней. Одно мое движение на себя, и мы бы остановились, но я никогда в жизни не сделал бы его. Подбирая в сторону тюль перехватами пальцев свободной руки, тетя подвела меня к кровати, словно царица, откинула полупрозрачный полог своего шатра и показала воину свое ложе.
Иногда, мне искренне жаль детей богатых людей, повторю: — искренне! никакого подвоха в моих словах нет. Тяжело представить себя во дворце, если ты и так в нем живешь. У тебя есть говорящая кукла, а на шее у тебя висит ключ от всего папиного королевства.  Хорошо если кукла окажется не только говорящей, но и живой, проберется к твоей душе, обоснуется там и утащит тебя в балаган или еще куда, где, на пару, вы найдете, о чем мечтать. А если нет, — на последствиях вашего обеспеченного девства, словно пиявки, психологи, диетологи, наркологи и еще бог знает какие ологи…  
Описывая тетю, вспоминая, я подумал: не с этого ли момента зародилось во мне нечто? Творческая жилка запульсировала. Тетя совсем не волшебница, и даже не ведьма в первом поколении, но она могла, лишь какими-то мимолетными движением, менять окружающий меня мир. Со временем, я научился этому тоже, мне не нужны стали материальные блага, только самые необходимые, поскольку сила воображения ровняет всех, и королей и нищих, но, увы, не делает сытыми. Причем, вторых воображение поднимает до первых, а не опускает первых до вторых.
Уже в юности, я мог стать благородным идальго или профессом ордена святого Игнатия Лойолы, и для этого мне не нужны были бархатный камзол, шпага с эфесом или красная кардинальская шапочка. Жесты, мимика, слова и все. Я менялся изнутри — признаюсь, для того, чтобы соблазнять. Девчонки тоже любят разнообразие, этим и брал. Незаметно увлечение девочками, женщинами, укоренилось во мне профессией историка и обросло, как сейчас принято говорить, «хобби», — сразу несколькими. Одно из них, сейчас я и демонстрирую. Если вы думаете, я про умение писать, то нет. Я говорю про умение отвлекаться от основной темы и блуждать в дебрях воспоминаний.
Естественно, пока тетя вела меня к моей кровати, которая показалась мне совсем не моей, — изменилась, стала уютней, что ли? ничего такого, я не думал. Я представлял, как она будет меня целовать, — согрешу против истины, если скажу, что только в губы.
— Ложись, — шепнула она мне и легонько подтолкнула.
Я лег на спину, резонно предположив, так открывается больше возможностей для моих корыстных, почти дьявольских желаний. Тетя улыбнулась, наблюдая мое «отличие». Оно шевельнулось и попыталось приподняться.
— Сейчас, сладенький, сейчас…  — проворковала она грудным голосом и с ногами под себя устроилась между моих коленей.  
Выгибая спину, тетя стала носом приподнимать мое отличие от девчонок и ласково прикасаться губами к яичкам. Мимолетные поцелуи — как приятны касания! Втягивая мой запах, тетя перекинула носом «отличие» на живот и так же мимолетно прошлась, три раза коснувшись губами, по нему до самой головки. Лизнула и стала продвигаться вверх. Ее рот покрывал меня всего. Язык тети не участвовал в этом процессе, только губы, горячие, чуть влажные губы. Я стал покрываться пупырышками. Щекотно и приятно, если кто пил кофе по-турецки, обжигающе горячий маленькими глотками, запивая холодной водой, то ощущения примерно такие же. Через вызванную щекоткой дрожь, во мне медленно разгоралось пламя желания.
Тетя кошечкой подбиралась к моим губам, а ее груди плотно обхватили «отличие». Сомкнутые руками, они с двух сторон терлись сосками по моему паху, путались в шерстке мягких волос. Только почувствовав, что «отличие» окрепло, тетя выпустила его из мягкого плена и поднялась выше, ее губы покрыли мимолетными поцелуями мою шею, а живот, пуговкой пупка поймал мою головку и втянул ее прессом, буквально верхушку. Тетя стала исполнять танец живота. Делать движение, то по часовой стрелке, то против…
Сейчас восточные танцы модное увлечение почти всех женщин, у которых животик еще не превратился в живот, а попа в зад. Кстати, по их собственному мнению. Лично я, ничего не хочу сказать о полных женщинах, обожаю, когда пышная красота ведет твой взор грудью. А цыганки! Руки, грудь, плечи — эх, ходи, ходи, милая! Худенькой «ходить», — костями греметь. А вот животиком, да бедром поманить — самый раз. Тут у милого и в «красной рубашеночке» глаз разгорится. Танец всякий есть у нас, выбирай на вкус, не фигуру подгоняй, а умей ввести в искус…
Опять отвлекся, но я думаю, не без пользы. На Востоке знали, как поднять мужчину с дивана или вытащить его из Дивана, чтобы не засиживался на работе допоздна, а включив проблесковые маячки в глазах, неся в гарем пусть одной жены, но искусницы. Поскорее сунуть свое вялое, уставшее от заседаний достоинство в ее жадный до ласк пупок, — несколько движений и достоинство уже готово к большему….
Лаская мое отличие животом, тетя недолго трудилась, оно спружинило и приятно воткнулось ей в пупок. Ягодицы тети приподнялись, чтобы случайно, не придавить, и она шепнула мне на ухо:
— Чуть не проткнул, неугомонный…
При этом она переместилась чуть выше, ее груди, сосками, прикоснулись к моим, а «отличие» прошлось по лобку, скользнуло головкой по влаге ее влагалища и уперлось в бугорок. Я почувствовал, как он горячий и мокрый уперся мне в канал…
Тетя дернулась и упала губами мне в шею…
— Не шевелись, горюшко, — шепнула она. — Дальше нельзя…  
Какое там! Я лежал замерев. Тетин бугорок ласкал мое «отличие» чуть касаясь канала. Ее бедра делали круговое движение, ягодицы стояли надо мной холмиками и подрагивали, спина прогнулась, груди прижались ко мне…
Тетя дышала мне в шею часто, часто, превозмогая себя она просунула руку меж нашими телами. Точнее хотела просунуть, но не успела. Помимо моей воли, «отличие» дернулось, с силой ударило в бугорок, скользнуло по нему…
Я почувствовал, как жар, влажный пульсирующий жар, обхватил головку со всех сторон тугим кольцом, и она вошла глубже, уверено раздвигая тетину плоть и в тоже время взрываясь где-то внутри, толкаясь и расширяя себе путь в пульсирующем сопротивлении. Пылающее кольцо резко сжалось, выдавливая из меня остатки желания, тетя вскрикнула и обессилено опустила ягодицы, насаживаясь все глубже и глубже пока наши тела не соприкоснулись полностью. Тетин курчавый треугольник плотно прижался к моей шерстке и еще несколько раз дернулся, тетя, зубами, ухватила угол подушки…
— Что я наделала, горюшко… — прошептала она, выпустив из-за рта подушку, но, не отстраняясь и не выпуская из сжавшегося кольца мое «отличие». Ему было там тепло и уютно, оно даже опадать не собиралось, только ослабло маленько.
— Я не хотел, тетя…  честно, оно как то само собой вышло… — ответил я.
Чего у нас вышло, и что тетя наделала, я понимал смутно. Я сейчас не говорю о нравственности, морали, я о простейшем и незабываемом — моя первая женщина лежала на мне, укрывала меня своим телом, и от этого мне было умопомрачительно хорошо…
— Но, я ведь тебе не тетя, правда… — спросила она.
В ее голосе было столько желания найти во мне мужское плечо, обрести через меня уверенность, что тетя стала похожа на Наташку. Не совсем на Наташку, но на девочку, растерянная, но счастливая девочка, заглядывала мне в глаза и сквозь слезинки на ресницах спрашивала.
— Конечно, не тетя! Я слышал, дед отцу говорил: «Матери ее не помню, но девка хорошая, наша, лесная, потому — дочка». Но я тебя все равно люблю, тетя…
В общем сморозил. Нет, я действительно слышал это разговор деда с отцом, его я не придумал, только не знал я, — к месту ляпнул или нет. Тетя прыснула смехом, и мне подумалось если и невпопад сказано, то хоть развеселил.
— Спасибо, тебе, — шепнула она, поцеловав меня в щеку.  — Мое бабье горюшко и бабье счастье мое…