Надо сказать, что год для меня оказался благополучно удачным. Лишь
один-единственный случай запомнился огорчительным. В последних числах апреля побывал у председателя районного комитета ДОСААФ, и он без колебаний доверил мне малокалиберную спортивную винтовку, мишени и патроны, деньги за патроны я заранее собрал, для проведения учебно-тренировочной стрельбы у нас, в Лохусуу. На пустынном берегу озера, чтобы никого не подстрелить, оборудовали тир, и довольные школьники стреляли настоящими патронами по настоящим мишеням. На следующий день винтовку вместе с гильзами надо было вернуть в райцентр. Но я решил, что смогу это сделать днём позже, и после обеда ушёл в лес пострелять по живым мишеням, вдруг попаду в какую-нибудь зазевавшуюся птичку.
С десяток патронов для этой цели у меня были. Ходил я недолго, может час, от силы полтора. Подстрелить ничего не удалось, пули выпустил по тонкоствольным молодым соснам. Возвращаюсь из леса, а по дороге навстречу мать ведёт председателя ДОСААФ. Сердитый. Давай меня вразумлять, что накануне Первого мая он должен оружие поместить в несгораемый сейф, опечатать и доложить военкому, что оружие всё на месте и опечатано. Головомойку я тогда заслуженно получил. Но откуда мне было знать, что на праздники оружие опечатывается? Но урок извлёк. Стыдобушка какая, подвести районного начальника. Долго переживал каверзный случай.
Год приближался к концу. Отметки были хорошие. Мне нравилось, что по большинству предметов у меня «пятёрки», но быть отличником, как-то не очень хотелось. Ещё подумают, что в отличники вышел из-за сестры-учительницы.
В конце года случайно обнаружил, что ключ от авиамодельной мастерской подходит к кабинету, где хранились наглядные пособия, химическая посуда и реактивы, демонстрационные приборы по физике. Ну, как случайно? Просто однажды проходя мимо таинственного кабинета, расположенного в угловой комнате на втором этаже возле лестницы, одиноко приютившегося возле двери, ведущей в рекреацию, вставил ключ от авиамодельной мастерской, который всегда был при себе, в замочную скважину, повернул раз, другой, и дверь открылась.
Зашёл и был поражён богатству, хранившемуся в неприметной комнате. Налюбовавшись, в следующий раз привёл Дениса. Вместе испытали благоговейный трепет, разглядывая диковинные приборы, которые до этого видели только на иллюстрациях в учебнике физики. Наличие пробирок и колб, богатый выбор химикатов рождал желание самим проделать те реакции, которые описывались в учебнике и содержались в тетрадке по химии в виде застывших формул. Сам процесс химических баталий атомов и молекул существовал только в воображении. Химичка иногда демонстрировала некоторые простейшие реакции, опускала лакмусовую бумажку в реактив и потом показывала, как изменился цвет. Но всё это были демонстрационные реакции. Хотелось попробовать самому.
Больше всего привлёк наше внимание предназначенный для уроков астрономии телескоп. Как он оказался в школе-семилетке, догадаться нетрудно. Директор ежегодно должна израсходовать деньги, выделяемые РОНО по смете на приобретение учебного оборудования и наглядных пособий. Но когда попадала в учколлектор, нужные для обеспечения учебных дисциплин пособия, чаще всего, отсутствовали. Приходилось набирать всё, что попадёт под руку, лишь бы израсходовать выделенные средства. В противном случае на следующий год их могут урезать, передав в другие школы.
Директор, по-видимому, прикинула, что если появится в школе учитель, знакомый с астрономией, можно астрономический кружок организовать. Или предложить учителю географии в непозднее ночное время, когда школьникам ещё рано ложиться спать, а звёзды вовсю разукрасили небо, не только показать Большую и Малую Медведицы, но и дать ребятишкам посмотреть в телескоп. Не знаю, чем на самом деле руководствовалась директриса, я предположил такое объяснение. Вряд ли она сама собиралась пользоваться прибором.
Но, то ли Христина Карловна во время учебного года забыла о своём дорогостоящем приобретении, то ли учитель географии не прознал про телескоп, стоял тот сиротливо на полке поразительно новенький, привлекательный и никому ненужный. Даже лёгким слоем пыли покрылся, уборщицу редко приглашали в этот стоящий на отшибе кабинет.
Я уже говорил, в школьные годы меня влекло к науке. Мне было интересно самому проделать физический опыт. Не просто подтвердить правильность формулы Ньютона, выражающей закон всемирного тяготения, а самому открыть этот закон. То есть открыть для себя закон, известный со времён Ньютона. А то, что же получается? В большинстве своём взрослые пользуются знаниями, принятыми на веру. Скажите, кто-нибудь пытался проверить, что Земля вращается вокруг Солнца? Зато кого ни спроси, все будут единодушно заявлять, что это так, что они в этом не сомневаются. А проверить никто не удосужился. Вот со взрослыми всегда так. Нахватаются, чёрт знает, каких сведений, а потом гордо заявляют, так наукой установлено.
Преподавание было в основном теоретическим даже в городских школах. На уроки ботаники учитель ни разу не принёс гербарий или натуральное растение. Открывали учебник и в тетрадь перерисовывали цветные изображения, всякие там пестики и тычинки.
Мы с Денисом много раз приглядывались к телескопу, и у меня созрела мысль. А что если на лето унести домой. Установить в сарае, на чердаке место удобное. Там же можно и химическую лабораторию организовать. Вот будет здорово! Летом телескоп никому не понадобится. А перед началом учебного года вернём на место. Никто и не хватится.
Место надёжное. Чтобы попасть на чердак, надо приставить лестницу, которая в остальное время лежала прислонённой вдоль стены. Взрослые ей никогда не пользовались. Вынести телескоп, после занятий, когда детей в школе не было, ничего нет проще. Квартира директора находилась в здании школы на первом этаже. Так мы телескоп завернули в простыню, я нес в правой руке подмышкой, по левую сторону шёл Денис, загораживая меня на случай, если бы кто выглянул в окно. Донесли до дома. Никто не видел и не знал о нашей проделке. Пару раз ещё побывали в заветном кабинете, чтобы забрать необходимую химическую посуду, спиртовки, штативы. По заранее составленному списку отобрали реактивы. Можно было приступать к работе.
С телескопом пришлось повременить. Июнь – время белых ночей. Решили дождаться августа, когда на ночном небе появятся звёзды. Хотя в полнолуние можно начать с изучения поверхности спутника Земли. В паспорте, который мы с собой прихватили, пояснялось, что данный телескоп обладает разрешением, позволяющем видеть кольца Сатурна, горы на Луне и даже ближайшие галактики, недоступные при обычном взгляде на небо невооружённым глазом.
В библиотеке нашли нужную литературу. Оказался кстати «Справочник любителя астрономии» с картой звёздного неба. К наблюдениям готовились по всем правилам. Оставалось дождаться, когда звёзды зажгутся на небе.
Пристрастились с Денисом на велосипедах ездить купаться на озеро. Можно было и в речке, она тут же за домом. По утрам или вечером так и делали. Но нравилось купаться и загорать на озере. Дно чистое песчаное, ни одного камушка. Но пройти надо метров пятьдесят, не меньше, пока дойдёшь до приемлемой глубины, чтобы можно было плавать. Дальше озеро резко набирало глубину. Отплыв с десяток метров от мелководья, я с удовольствием с открытыми глазами погружался в воду, чтобы достать ногами дно. Приходилось опускаться на два-три человеческих роста, чтобы, задержав дыхание, коснуться дна, а потом, энергично помогая руками, всплыть на поверхность. От таких погружений на большую глубину веяло романтикой.
Иногда купались, отплывая на лодке со стороны Русской деревни. В таких случаях тоже пытался погружаться в глубину, но дна ни разу не достал. Боязно забираться слишком глубоко, вдруг воздуха не хватит.
Возвращаемся однажды с Денисом с озера после очередных купаний, время часов девять вечера, разошлись, захожу домой. Мать и сестра перепуганные:
-Ты в школе телескоп не брал?
-Нет, - отвечаю небрежно, нисколько не смущаясь.
-Ну, слава Богу! – говорит мать. – А то мы так тут
изволновались. Приходила Христина Карловна с милиционером
и понятыми, делали обыск. Всё какой-то телескоп искали.
Ничего не нашли. Но Христина Карловна увидела на окне
дедушкино большое увеличительное стекло.
-Так он же им в войну в летнее время бумагу поджигал, чтобы
печку растопить. Спичек не было. И кресало сохранилось.
-Христина Карловна вцепилась в стекло. Это, говорит, от
школьного телескопа. Забрал милиционер стекло для
проверки. А Христина Карловна вся вне себя от возмущения.
За такую кражу ваш сын в колонию пойдёт.
А я ведь совсем недавно о колонии размышлял, сам хотел туда попасть. Но потом как-то про колонию и думать перестал. А когда услышал, что директор грозится отправить меня в колонию, мне стало не по себе. Виду не подаю, а самого трясет, что как обнаружат телескоп в сарае. Матери с сестрой говорю: «Успокойтесь. Не брал я никакого телескопа. Потому ничего со мной сделать не могут». А сам в это время соображаю, что нужно немедленно избавиться от этого проклятого телескопа, чтобы и в самом деле не попасть в колонию.
Успокоил родных, а сам в сарай на чердак. Телескоп на месте. Смотрю на него, каких бед мне наделал, и никаких звёзд не надо. Решение созрело сразу. Подальше от дома, там, где лес начинается, унести и в речке утопить. В этих местах никто никогда не купается. Глубина большая. Со временем и вовсе песком занесёт. Течение быстрое, не зря по реке лес сплавляют.
Денис дома от своей матери узнал, что милиция была, телескоп ищет. Тоже вышел на улицу. Мы с ним обо всём и договорились. Как стало немного попозднее, людей поблизости всё равно нет, интернат одиноко стоял на краю села. Завернули телескоп в тряпку, обвязали бечёвкой, в старый мешок сложили всю химию, нам теперь не до химии, в окно сбросили в траву. Обошли вокруг сарая, я взял телескоп, Денис мешок со склянками и реактивами, кустами вышли к реке, прошли по берегу метров двести-триста, подальше от села, и бросили злосчастный груз аж на самую середину реки. Теперь если и найдут, кто докажет, что это мы сделали. Возвращаемся, а страх не проходит.
Лёг в ту ночь спать и размышляю. Ну, почему взрослые такие не рассудительные? Зачем надо было панику поднимать, милицию вызывать? Ведь Христина Карловна, как обнаружила пропажу, сразу верно догадалась, кто мог из школы вынести телескоп. Дверь в кабинет не взломана, ключом открыта. А ключ кроме неё только у меня был. Чего же тут не сообразить? Потому сразу и направилась ко мне, а, допустим, не к Денису. Только зачем же с милицией?
Пришла бы, спросила у меня: «Брал?» Я бы и отпираться не стал. Объяснил, всё как есть. Ведь взял только попользоваться. Без спросу, так кто же доверит дорогостоящую вещь школьнику? Вернул бы телескоп в целости и сохранности, сам бы отнёс и поставил на место, где взял. Ан нет!
Нагнать такого страху, устроить такой переполох. А результат? Лишилась школа ценного прибора. И никто никогда уже не воспользуется им, никто через него не увидит звёздное небо, горы на Луне, кольца Сатурна и галактики, которые невооружённым взглядом звёздочками кажутся.
Не скоро прошёл страх разоблачения. Не скоро улеглись страсти, и я смог спокойно размышлять о происшедшем. Вновь и вновь возвращался к этой истории и пытался понять, правильно ли я поступил. Может надо было пойти к директору, сознаться, сказать правду, а там будь, что будет. Стоит у меня на полке любимая книжка «Как закалялась сталь». Как бы на моём месте поступил Павка Корчагин? Я ведь наизусть выучил его обращение: «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества».
Я не считаю, что жизнь самое дорогое. Здесь я не согласен с автором. Не уронить честь, отдать жизнь ради спасения, ради жизни других людей, за Родину, дороже собственной жизни. Честь и долг – дороже жизни однозначно. А в остальном всё верно. Мало того, в этих немногих словах раскрывается смысл человеческой жизни. Я это признал, принял и разделял. Когда же рассуждал об этой истории, которая помимо моей воли оказалась кражей, на память приходили слова Павки Корчагина: «чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое…» Эти слова звучали как приговор.
Я струсил, чтобы не подвергать себя опасности быть наказанным, а наказанием могла стать колония, я не поступил так, как это делали настоящие герои в книгах и жизни. Ради собственного благополучия уничтожил ценную вещь, лишил возможности других людей увидеть горы на Луне, кольца Сатурна, разглядеть галактики, которые невооружённым глазом видятся как сплошные звездочки, приблизить людям звёздное небо, чтобы они могли лучше разглядеть мир звезд, всмотреться, понять величие мироздания.
А я попросту струсил. Можно назвать это ошибкой. Но где гарантия, что такие ошибки не повторятся? Подлежат ли такие ошибки прощению? Как должен поступить со своей совестью?
А с другой стороны, вопрос напрашивается. Кто больше виноват? Взрослые или школьник? Поди тут разберись.