Ступени возмужания. повесть гл. 21 (Эротические рассказы)

Не дремалось. Я встал и подошел к окну. Рассвет. Стояла просыпающаяся тишина. Тетя, в ночнушке и шлепках, прошла по двору к деревянному строению с вырезанным в дверях сердечком. Прикрывая их, она спешно приподняла подол. Было в этом, что-то от утра, возможного только в деревне, — встретив и проводив хозяйку, широко зевал волкодав, прячась от первых лучей солнца, на стекле окна сидели комары, по наличнику проползла муха, раскрыла крылышки — улетела.
Зевнул с собакой за компанию. Подумал «Ставни забыли закрыть», и повернулся. За тюлью стояла заспанная Наташка, — босая, закутанная в одеяло.
— Где тетя? — спросила она.
— На дворе…
— А ты откуда знаешь?
Нет, только девчонка могла спросить «где?» и тут же «откуда?». Да еще с таким хитреньким выражением лица. Вообще, она нагло меня рассматривала своими заспанными карими бесенятами, сама кутаясь в одеяло. Я же знал, что под ним у нее ничего не было. Вряд ли, еще не проснувшись, она их надела. Соскочила, хвать одеяло и ко мне: «где тетя?».
— В окно видел, — ответил я.
— Подсматриваешь?
Совсем никуда не годилось! Наташка, видимо, решила устроить мне допрос с утра пораньше. Мало ей того, что я в пятом часу стоял голый, на рассвете выслушивал глупые вопросы и даже на них отвечал, так она еще с обвинением. Только я решил на нее прикрикнуть, вроде как спал, а она ворвалась, с Наташки поползло одеяло, наружу выпрыгнула одна грудь, с маленьким розовым соском.
Слова застряли на вылете. Наташка была сонной и сразу не поняла, или сделала вид, что не поняла. У меня было с полминуты, чтобы полюбоваться. В голове закрутилось: «а у вас молоко убежало». К чему? Если бы я знал…
Она спохватилась. Медленно вернула одеяло обратно на плечо и, поворачиваясь, снова произнесла:
— Подсматриваешь…
Зевнула и пошла в комнату тети. Одеяло, шлейфом надменной принцессы, поползло за ней следом. Каюсь, мне захотелось догнать и сорвать. Но я вспомнил о тете — ее обещание вернуться. Наташка, теперь может и затаиться. Как только она скрылась за шторами тетиной комнаты, я выбежал на улицу и как раз вовремя. Тетя стояла у бочки с водой и уже потянула с плеч рубаху. С крыльца крикнул собаку. Волкодав недоуменно посмотрел в мою сторону, его звали на запретную территорию.
Тетя обернулась. Жестом, я дал понять — Наташка не спит. В ответ получил взгляд, говоривший, что не плохо бы одеть трусы. Да, конечно! Вот и спасай женщин. Униженный и оскорбленный, или просто оскорбленный, я вошел в дом и направился к себе. Штора в тетину комнату шелохнулась. Я просто взбесился, подбежав, откинул.
Наташка оказалась быстрее меня. Она успела прыгнуть в кровать, повернуться к стене и даже накрыться одеялом, но как это часто бывает, ее спина оказалась наружу и не только спина. У меня было время на месть. Я стоял и рассматривал ее попу. Описывая ее, тетя не преувеличила. Она действительно была кругленькой, из двух упругих ягодиц, их белый цвет резко гармонировал с темными ножками, — по крайней мере, этим летом Наташка обнаженной не загорала.
С полной уверенностью в решении, отправиться сегодня к реке и утащить за собой Наташку, я ощутил хлопок ладони по своей голой заднице.
— Иди спать, — шепнула тетя.
Наташка, словно этого ждала, повернулась на спину. Может она повернулась немного раньше? Когда я среагировал на шлепок, то потерял ее из своего обозрения.
Тетя зашла в свою комнату и задернула шторы. Скрипнула кровать. Может у меня случились голоса, но я точно слышал, как они зашептались. Наташка спросила: «сколько время?», тетя ответила, что пять часов, но сегодня воскресенье и до семи еще поспит. Опять скрипнула кровать…
Что ж спать, так спать. Я отправился к себе. Лежал и вспоминал, как тете говорила о мальчике, с которым она это делала. Я даже представил как! Но не представилось. Словно в юношеском сне — часто снятся обнаженные женщины, а доходит до раздевания — просыпаешься. Просыпаешься потому, что никогда не раздевал и не знаешь, как все происходит. «Он проникал ими в меня», — не представилось…
Измучив воображение, я уснул. Мне приснилась Наташка. Я просил скинуть одеяло, в которое, она была закутана, но ее карие бесенята только смеялись. Потом Наташка повернулась, шлейф принцессы поволокся за ней. Издалека она бросила: «не умеешь, не умеешь!». Проснулся я печальный, надел трусы, трико и рубаху — траур по испорченному выходному дню, который, еще три часа назад, обещался быть таким прекрасным. Да, я встал ровно в восемь, вместо обычных десяти-одиннадцати, сон-кошмар совсем не расположил меня к просмотру продолжения.  
Я вышел из своей комнаты, тихо подошел к шторам, заглянул к тете. Наташка спала ангелом. Закуталась в одеяло, в мою сторону торчал задранный нос над приоткрытым ртом с алыми губами. Тети не было. Вздохнул и отправился умываться. Черпая ладонями воду, я освежил лицо, надраил его мылом, лежавшим в пластмассовой подставке, обычно такие вешались на край ванны, а здесь она была на кромке бочки, и сполоснул. Когда отстранился, вспомнил, что забыл взять полотенце.
Остатки несмытого мыла противно защипали глаза. Я попытался убрать их руками, но к лицу мягко прислонился ситец и в несколько круговых движений устранил проблему. Пальцы убрали со щеки упавшую ресницу, я прозрел.
Тетя утерла меня подолом своего халата. Чтобы достать им до моего лица, ей пришлось его распоясать и приподнять, оголить ягодицы и грудь.
— Теперь прыщей не будет, — засмеялась она.
Ее смех остался без ответа. Тетя взлохматила мне мокрые кудри с вопросом во взгляде.
— Научи, — пробурчал я, так глубоко засело в меня «он проникал ими в меня», что я выдал без всяких предисловий.
— Чему? — спросила тетя, видимо она уже забыла, а может и не забыла, глаза у нее были игривыми.
— Наташка хотела купаться пойти сегодня.
— Ой, какой быстрый! Прям, так сразу моя наука и понадобиться?
— У нее нет купальника.
Тетя задумалась.
— А она согласилась?
Я угукнул. Тетя снова задумалась.
— Научу, если пообещаешь, больше с Наташкой ничего не делать. Договорились?
— А что я могу с ней сделать?
Тетя улыбнулась.
— Иди сюда, за бочку.
Я зашел. Теперь между нами и окнами была двухсотлитровая железная бочка.
— Дай руку…
Тетя откинула полу халата, который уже запоясала, и просунула мою ладонь себе между бедер. Пальцы обдало жаром.
— Чувствуешь бугорок?
— Да…
— Потри его тихонько. Ласкай подушечкой пальца.
Я сделал, как она сказала. Очень быстро между бедер тети стало не только жарко, но и влажно. Она изменилась в лице, на щеках появились красные пятнышки, увеличились, слились в единый пожар. Тетя закрыла глаза и немного присела.
— Он увеличился! — сказал я, присоединив к пальцу второй.
— Так и должно быть, — с трудом ответила она. — Немного сильнее…
Я прижал к бугорку оба пальца и, влажный, он проскользнул меж ними. Тетя пошатнулась и чтобы не упасть ухватилась за мою рубашку.
— Сдави пальцами…
Я так и сделал. Второй рукой тетя оперлась о край бочки и простонала.
— Подушечкой одного пальца потри самый верх…  А вторым поддень бугорок изнутри…
Пальцами я почувствовал — бугорок перестал быть бугорком, скорее это было что-то твердое и продолговатое только на половину облаченное в жаркую плоть. Моя ладонь стала влажной, тетя навалилась на бочку грудью и вскинула голову, старясь не закричать. Рябь мимики пробежала по ее лицу…
— Все, горюшко, все… — выдохнула она.
— А у Наташки есть бугорок? — спросил я, когда тетя отняла мою ладонь от себя.
— Подожди… Дай отдышаться…
Тетя зачерпнула с бочки воды и брызнула на горевшие огнем щеки.
— Спрашиваешь: есть ли? Если найдет нужным, то сама скажет. А что с ним делать ты теперь знаешь.
— А ей понравиться?
— Горюшко! Это она тебе тоже сама скажет. Только будь нежнее и слов побольше, главное не молчи. Принеси из сарая маленькую табуретку и иди… Чего в такую рань поднялся?