Ступени возмужания. повесть гл. 17 (Эротические рассказы)

Отец Наташки — кряжистый мужик невысокого роста, таких, чуть выше полтора метра, обычно, брали в танкисты. Как я потом узнал, он и служил в танковых войсках, водителем танка. Еще издалека, увидев тетю, он помахал ей рукой. Она тоже ему приветливо помахала, отчего ее сарафан слегка приподнялся, подол пополз вверх. Тетя повернулась ко мне спиной, и ветерок ласково обжал ее ниже пояса. Конечно, ничего увидеть, кроме стройной фигурки, немного обозначившихся ягодиц, под тонкой тканью, было не возможно, но сердце мое екнуло. Даже не могу сказать от чего.  Возможно, это была ревность, а возможно, взыграла во мне тайна, о которой знали только я и тетя.
Тогда я еще не быть в курсе всяких там женских хитростей демонстрации себя. Сейчас бы я не стал ревновать тетю по очень простой причине — если б она хотела ему показаться, то показалась бы. Тетя же наоборот, поймав ветерок, встала так, что ее легкий сарафан обтянул ее позади, а спереди надулся, скрывая грудь, живот, ноги. При этом, она прижимала к себе Наташку, прикрываясь ей от пытливого мужского взора.
Ощущение трепещущей ткани на голом теле, вызвали у тети румянец, но и его она умело скрывала, лицо все время было обращено как бы к Наташке и в то же время к ее отцу.  Впоследствии, читая наших классиков, историков — какие наши женщины забитые, сидели в теремах, насилии одежду без декольте, — сравнения с европейской модой разнились, розмыслы доходили, чуть ли, не до паранджи, — я вспоминал тетю.
Как наши женщины умели использовать природу, они жили с ней в дружбе и взаимопонимании, поворот стана и... Вот тебе грудь, живот, ноги и даже укромное место — смотри и наслаждайся. В этом есть игра, и есть выигрыш. Если декольте, то оно декольте — глазеют на тебя, как с витрины, и ничего не поделать. Хорошо если — молодец кудрявый! А если — пень трухлявый?
Ветерок тоже не промах, любит подшутить, сменить направление. Неожиданно закрутил и обдал тете грудь. Крупный сосок сразу выделился из-под тонкой ткани, она ловко прикрылась головой Наташки, прижав ухом к груди. Ловко, но поспешно, по изумленному выражению лица девушки было видно  — догадалась…
Все произошло гораздо быстрей, чем я это описал. Шофер подошел, поздоровался, тетя с ним пошутила не о чем, спросила про деда. Отец Наташки ответил, что в понедельник привести деда не получится, что сам в Тобольск едет  — вернется только во вторник. Для того и приехал. Дочь попросилась погостить.
— Примешь? — спросил он.
— От чего не принять! — тетя еще раз прижала к себе Наташку. — Приму…
— Вот и хорошо. А как, во вторник, я деда привезу, так и ее заберу.
— Конфет «Птичье молоко», из города привези.
— Обязательно…
С этим словами отец Наташки сел в «ГАЗик» и уехал. Она осталась. Хитро так, с издевкой, посматривая на меня под защитой тети.
В словах шофера была одна хорошая новость — час Халифа продлился еще на один день, но и плохая — Наташка остается. В наш с тетей дикокаменный мир, ставший таким уютным, внедрилась девчонка с ехидной улыбкой и парой карих бесенят. Мне стало грустно. Теперь снова нужно носить одежду — выходить к завтраку во фраке и бабочке. Это я, конечно, утрирую, но, действительно, в моем юном воображении нарисовалась картина из жизни джентльменов с берегов Темзы. «Ваша овсянка, сэр!». Глупости уныло отразились на моем лице. Наташка торжествовала.
Волкодав, тоже меня предал. Поймав взгляд тети — свои, он сменил грозность по отношению к гостье, на приветливость, даже дал себя погладить. Наташка это сделала так, как будто покорила Эверест, наблюдая меня у его подножья.
Воспользовавшись тем, что гостья занята наведением мостов дружбы с собакой, тетя взяла меня за руку и быстро вошла в дом.
— Гребень то надо было положить, горюшко, — шепнула она, когда мы вошли в ее комнату. — Нечесаной пришлось выходить.
Разумную инициативу по отношению к женщине все же нужно проявлять, такое заключение сделал я, когда она вынула из-под подушек трусики и, приподняв сарафан — надела. Мне вспомнилась девочка из далекого прошлого, которая их снимала. Да это было от меня уже так далеко. Тетя делала это изящнее, глаза ее улыбались. Ей хотелось развеять мое предчувствие того, что все кончилось, сказать этим — ничего не кончилась, а только все начинается. Впереди целая жизнь, наполненная подобными и другими, яркими незабываемыми моментами, обозначенными одним словом «впервые».
Мое отличие от девчонок оттопырило трико. Тетя передернула носом и подобрала руки к бокам.
— Горюшко! Сегодня третий раз!
Я не знал что ответить.
— Ладно, не выходить же тебе таким к Наташке! — проговорила она, подзывая.
Я не сопротивлялся.
— Чтоб не брызнул на трико, — пояснила тетя свои действия и, быстро скинув его до колен, присела, обхватила «отличие» губами.
Замерев, я отдался теплу ее влажного, горячего рта и ласкового языка. «Тетя, а вы где?», — послышалось за шторой в большой комнате. Наташка зашла в дом. Надо бы ответить, но как раз в этот самый момент, отличие подошло к пику наслаждения, готово было взорваться. И снова меня посетили совершенно новые ощущения, одновременно, и страх быть застигнутым, и неимоверное удовольствие, которого, думаю, не было бы, если б неожиданно не прозвучал, девичий голос с некоторой ехидцей. Как только мы зашли в дом, Наташка отправилась за нами. Ее раздирало любопытство.
Не выпуская моего пульсирующего отличия из объятий губами, тетя посмотрела вверх, на меня. От чего оно дернулось и стало изливаться. Тетя положила мне на грудь ладони и, запуская руки под расстегнутую рубашку, к спине, призвала не делать резких движений, поскольку, видимо инстинктивно, я хотел все же отстраниться. Доверившись ей, я отпустил себя полностью…
— Вы где? — снова спросила Наташка, откидывая одну из штор в тетину комнату.  
— Резинка у парня лопнула, — ответила она, выпрямляясь и подтягивая на мне трико до поясницы. — Там в комоде булавки, принеси, пожалуйста.
Шторка закрылась.
— Где, тетя? — переспросила Наташка.
— В верхнем ящике, в шкатулке.
— А вот, нашла…
Тетя улыбнулась мне, одновременно развязывая узел на моем трико, — делала она это быстро, через секунду ее пальцы выдернули резинку.
— Не тушуйся, — шепнула она мне и проговорила громче, уже для Наташки. — Не переживай. Сейчас вденем…
— А он и не переживает! — ответила за меня девушка, входя и протягивая ей булавку. — Я же говорила: он вообще голым ходит! Когда вас нет.
— Ябеда! — брякнул я, и сам опустил глаза. Наверное, мужчины так не говорят.
— Между прочим, я старше тебя, вот! — ответила Наташка. Она была еще в том возрасте, когда девушки не только не скрывают его, но и не преминут напомнить тем, кто младше.
— Мне четырнадцать! — ответил я.
Вообще-то, до дня рождения был еще месяц, но я снова пожалел о сказанном, не из-за этого. Ведь я был мужчиной, а отвечал как мальчишка.
— А мне шестнадцать! — резко отбила мой выпад Наташка.
Я был сражен. Ни за что б, не дал ей столько лет, она уже имела паспорт! Маленькая, как и ее отец, худенькая Наташка казалась моей ровесницей, правда я уже выглядел на все шестнадцать, но на нее, я смотрел своими глазами и считал что ей четырнадцать. Вот такая чехарда посетила мою голову. Юность всегда хочет быть взрослее или хотя бы выглядеть. У Наташки, видимо, на этой почве был, как сейчас говорят: пунктик, поэтому она и выдала «Мне шестнадцать!».
Повернув меня к ней спиной, тетя слушала наш бойцовский диалог, и умело вдевала резинку. Трусов на мне не было, пришлось ей делать это непосредственно на мне.
— Не ссорьтесь! Этого еще не хватало! — оборвала она нас.
Я попытался обернуться и краем глаза увидел, что Наташка прикрыла своих карих бесенят шелком ресниц.
— Не вертись. Штаны спадут! — предупредила меня тетя. — Наташа твой голый зад уже видела.
— Да, видела! Видела! Он еще и машине подошел!..
— Какое красивое на тебе платье, Наташ, — сменила тему тетя. — Выходное, поди?
— Да, — ответила та, покрываясь румянцем.
Тетя многозначительно посмотрела мне в глаза. Видимо, эти слова должен был произнести я. Это был мой первый урок по этикету. Затянув узел на моем трико, она повернула меня к девушке.
— Готово. Тебе тоже надо переодеться, — проговорила она, обращаясь уже к ней. — Платье до ужина в комод приберем. Договорились?
— Я ничего другого не взяла… — ответила Наташка, вспорхнув ресницами.
— Из моего подберем. А ты пока погуляй…
Я вышел во двор, собака обрадовалась моему появлению. Во мне словно перестоялая брага, забродили мысли: сейчас в комнате тети Наташка переодевается. Но мужчина подглядывать не станет! Я присел и обнял собаку…