Ступени возмужания. повесть гл. 16 (Эротические рассказы)

Я же мужчина, стало быть, все должен брать на себя. С этой мыслю, я отправился к дому деда. Внушая себе, что мой голый зад летняя таежная обыденность, смело подошел к калитке и оторопел. В «ГАЗике» сидела Наташка. Ее глаза, не мигая, смотрели на мое отличие от девчонок, именно на него, сам я ее, видимо, не интересовал. Чувство было двоякое, с одной стороны мне хотелось дать деру, только я не знал — повернуть обратно или все же пройти в дом, с другой, — во мне проснулось что-то доселе неведомое.
Взгляд Наташки на моем «отличии» был совершенно другим, чем у тети. Если тетя смотрела на него ласково, почти по-матерински, то Наташка — дерзко, с вызовом. Ее глаза охаживали мое «отличие», словно два карих бесенка, заставляя его шевелиться, а когда оно сдалось и немного приподнялось, на лице Наташки появилась ехидная улыбка, вырвался смешок…
Неожиданно, во мне проснулся воинственный дух, мне захотелось покорять. С тетей у меня таких мыслей не было, с ней у нас преобладало полное понимание, по крайней мере, с ее стороны. Конечно, после дара себя реке «отличие» выглядело совсем не воинственно, оно шевельнулось, вскинулось, но больше ничего не пожелало. Предательски повисло, стыдливо прикрывшись крайней плотью.
Под второй смешок, я нагло направился к машине. Сам не ожидал такого от себя. Расчет был прост — скрыть нижнюю половину обнаженного тела близким расстоянием. Я подходил, а глаза Наташки увеличивались. И от чего? По моим прикидкам, дверь «ГАЗика» с опушенным стеклом, за которой и пряталась ехидная девчонка, меня надежно прикрывала, но чем ближе я подходил, тем ее глаза с длинными шелковыми ресницами становились больше.
Ресницы порхнули и она произнесла:
— Ты чего?
— Отец где? — спросил я, уперев локти на дверцу и сложив руки, словно на парте.
— Пошел на пристань, — ответила она, на всякий случай, отодвигаясь к месту водителя и поправляя на коленках короткое платье. — Три часа. Он и подумал, что хозяйка там.
Не знаю почему, но ее жест — попытка спрятать коленки, вселил в меня уверенность и я продолжил свой допрос, пока она не опомнилась:
— А ты чего в машине? В дом не заходишь?
— Собаку боюсь! — бросила она.
Я сразу забыл и про ее ехидцу и про смешок, Наташка сидела, комкая в руках подол, такая беззащитная, что я как-то сразу переменил мнения о ее глазах. Они показались мне даже красивыми, особенно бархатные реснички. Он моего взора ее щеки вспыхнули маками, и она спрятала под ресницы карих бесенят.
— Сейчас оденусь и заходи. Не бойся, — ответил я.
Развернувшись к ней спиной, я пошел к калитке, слыша позади:
— Сумасшедший…
Я торжествовал.  Важно не слово, а с какой интонацией оно произнесено. Наташка назвала меня сумасшедшим как-то по-особенному. В ней проснулась женщина, которая увидела во мне не голого мальчика, а мужчину — обнаженного и наглого. С победоносным видом я проследовал до крыльца и, открывая двери в дом, обернулся. Гостья тети вышла из машины и прохаживалась вдоль нее в простеньком коротеньком платьице, украдкой поглядывая через открытую калитку. На секунду наши глаза встретились, и она снова спряталась за шелковые ресницы.
Только зайдя, ступив босыми ногами на полосатую дорожку в комнаты, я  вспомнил о тете. Сарафан был там, где она и говорила. Взяв с кухни сумку, я аккуратно сложил его и сунул руку под подушки. Пальцы нащупали то, что я и ожидал. Они были хлопчатобумажные, беленькие. По спине пробежала дрожь.
Наверное, даже сама женщина не создает такой ауры интима, как ее трусики. Честно говоря, до сих пор не знаю почему. Наверное, потому, что они их всегда прячут, и даже отдавая себя мужчине, предпочитают отдаваться уже без них. Возможно, просто из экономии. Женские трусики вещь очень хрупкая, растянутые они теряют свою волшебную силу. А так как женщины раздеваются для нас, а одеваются для себя, то доверить их грубой мужской силе, они не решаются. Если только это сила, очень того не требует. Ради нас женщины готовы пойти на любые жертвы.
Впрочем, я несколько отдалился. Ничего подобного в моих мыслях тогда не было. Я держал их в руках и думал: положить в сумку вместе сарафаном или нет. Дилемма не из легких. С одной стороны я представил, что тетя выходит от реки в сарафане, подходит к шоферу, разговаривает. Шофер, конечно, не в курсе, но я-то знаю, что на ней нет трусиков. Ревность загрызла где-то под лопаткой. А с другой стороны, мне она эту тайну не открыла. Тетя прятала свои трусики, стало быть, она не хотела, чтобы я их обнаружил.
Потом, пройдя через годы, я часто вспоминал этот момент принятия решения. Решения мужчины — раз и навсегда четкая грань дозволенного. Женщина доверяет тебе ровно настолько насколько доверяет. Даже если ты случайно зашел за установленные правила игры, остановись, сделай вид, что ты еще там, в дозволенном. Женщина сама расширит твои полномочия, если посчитает нужным.
Я сунул трусики обратно под подушки, вышел, подзывая собаку. Повесив на его мощные клыки ручки сумки, я произнес «ищи». Словно от волшебного слова, волкодав, покрутился, оглядываясь, и пулей понесся в калитку. Наташка прижалась к машине. Ее глаза испугано вскинулись на меня, но тут же опустились. Смешки уже не раздавались, она покраснела как рак. Собака пронеслась мимо нее к лесу, а я вспомнил, что до сих пор еще не одет.
Странно, но это меня не смутило, да и гостья тети, как-то уже обвыкла видеть меня голым. Я заметил, она изменилась. Немного нервничала — руки жулькали платье. Я ждал, что она скажет, но она молчала.
— Заходи…— проговорил я.
— Отца подожду… или тетю твою, — ответила она, снова бросив на меня взгляд, украдкой.
— Как хочешь…
Я снова зашел в дом отыскал трико и натянул на свой голый зад. При словах Наташки «отца подожду», победный дух несколько уменьшился. Отдать должное, мое отличие от девчонок было в полуокрепшем состоянии, и выглядело прилично. Но встречаться с ее батей голым мне не хотелось. Мой мир как бы разделился сразу на три составных —  я и тетя, я и Наташка,  я и остальные.
Вот с остальными, раскрывать себя мне не хотелось. Еще одна особенность человека. Одежда, в нашей жизни, имеет статус некой брани, мы не готовы обнажаться перед всеми, не потому, что стыдно, а потому, что становимся менее защищенными. И только перед близкими нам людьми мы готовы полностью разоблачиться. Хорошее слово, точное. Конечно, сам факт тела без одежды, лишь некий карт-бланш, белая пустая карточка, которую нужно еще наполнить эмоция, согреть чувствами, тогда откроется и душа.
Накинув на себя еще и рубашку — застегивать пуговицы не стал, я вышел. Тетя уже обнимала Наташку и спрашивала об ее отце. Сказав, что он пошел к пристани, девушка почти приложила к уху тети свои губы и что-то нашептала, поглядывая на меня.
Ябеда жаловалась. На что тетя лишь улыбнулась и погрозила мне пальцем. Теперь у Наташки снова было насмешливое выражение лица. Она смотрела на меня, и мне показалось, глаза ее стали игривыми, руки уж точно перестали комкать платье.
Женщины объединились и теперь их было двое против меня одного. Но все равно, отца Наташки, мне в помощники звать не хотелось. Когда он у машины появился, в моем лагере точно не прибавилось, скорее наоборот…