Ступени возмужания. повесть гл. 3 (Эротические рассказы)

Парная встретила меня жаром и запахами трав. Тетя развешивала их пучками и от пара они размягчались, источая ароматы леса. Полог был трехступенчатый, и на его вершину забраться я не решился — выбрал золотую середину. Все было как обычно. Тетка исхлестала меня веником, намылила спину, окотила водой. Спереди я натерся мылом сам. Как обычно, пар стоял клубами и рубаха на ней взмокла.
Я все думал о своем. О том, что же это было со мной? Но неожиданно мне на глаза попался сосок. Как я уже написал: у тети груди были маленькие, зато соски крупные продолговатые и при мокром состоянии рубахи они выперли из ткани. Один из них я и увидел. Глаза словно прилипли. Тетя была влажная, румяная, но видел я только его, будто ничего больше не было. Она что-то говорила, шутила, а я смотрел и смотрел. Со стороны, наверное, было забавно, поскольку головой вертеть я и не думал, а тетя на месте не стояла, — зрачки ходили по орбите век, вызывая косоглазие. Но это было пол беды. Вторая половина начала меня беспокоить ниже.
Здесь, пожалуй, надо сделать небольшое отступление. На самом деле, что такое эрекция в тринадцать лет я тоже еще не знал. Нежданно-негаданно мое отличие от девочки иногда начинала твердеть и зудиться, требуя к себе внимания. Вызывало желание потрогать. Но призывы созревающего организма возникали спонтанно в разное время и в различных местах, — в общем, с девочками, женщинами связи никакой, — то я полагал: что-то вроде чесотки от укуса комара — расчешешь волдырь, он увеличится, и еще больше будет чесаться, пока в кровь не раздерешь. Так, как чувство самосохранения, пока еще сдерживало призывы природы, потеревшись о тесные плавки мое отличие от девочки пускало мутную слезу или две и сникало, затаившись в ожидании своего часа. Но этим утром, от ухабов проселочных дорог, оно взбунтовалось и излилось уже не слезой, а терпким и пряным потоком орошая крайнюю плоть.
Обычно, баня снимала это приятный и зовущий зуд. Становилось легче. Обычно, но не в тот день. Сосок, выпирающий из-за мокрой рубахи тетки, вызвал новый прилив. Мое отличие от девочек совсем взбунтовалось. Оно выросло. Требовало, чтобы я сломал его стойкость. Зажал в ладони и переломил. Ты только зажми! посылая приказы в голову, зудилось оно.
— Хорошо промой,— проговорила тетя, смотря на место, которое нужно промыть, намыливая мне вихотку до такой пены чтоб мое «отличие» потонуло в ней словно Эверест в облаках.
С величайшей вершиной мира, конечно, я погорячился, но тогда мне действительно казалась, что мое отличие от девочек выперло Джомолунгмой и никак не ниже. Но нет, оно вполне поместилось в мочалке.
— Три, три, — не стесняйся, —  улыбнулась тетя, приподнимая подол рубахи и отжимая край. — Ладно, сам домоешься. Пойду, а то ты меня что-то сегодня запарил. За два года-то вырос…
При движениях она немного ко мне наклонилась, и я умудрился одновременно увидеть, и ее ноги выше колена и заглянуть в разрез рубахи, где об материю терлись две маленьких груди.
Как это у меня вышло, ведь она стояла почти вплотную к пологу, я не знаю. Сделала ли она это специально? Тоже не известно. Но я почувствовал, как мое отличие от девочки под вихоткой забилось в сладкой агонии. И чем больше я его сжимал, тем сильней были толчки. Спасительную, словно фиговый лист мочалку, я невольно схватил обеими руками. Тетя поспешила выйти. Уже из предбанника я услышал.
— Не торопись. Понежься, отдохни с дороги. Дед обход хозяйству делает. Так что ужинать не скоро…