Я не пил сердечные лекарства, но и не принимал всё как должное. Я просто грохнул её из дедовского обреза, который хранил на чердаке. Грохнул и закатал в цементный фундамент новой летней кухни. Старая совсем обветшала. И немудрено — ведь ещё дед её воздвиг перед отчаянным 33-им годом голодомора. Воздвиг, построил с помощью палки и верёвки... И сгинул в 1937 приснопамятном...
Келли начала храпеть. Ей уже 11 лет. Три раза рожала и как женщина — износилась. Она тоже одинока. Где её помёты?? Видела ли она своих щенков? Не видела. Всю себя отдала и ни с чем осталась.
Одиночество уже не давит. Да, собственно, и не давило. Привыкание сродни дурной привычке. Если бы у меня были внуки, то летом, как положено, по выходным, они совершали бы набеги на мой сад. Мои возможные дети два раза в месяц беспокоились бы о моём здоровье и самочувствии, при всём том приезжая и допивая запасы вина и «самограя». И спешили бы на автобус, отнекиваясь от моих натурпродуктов и отбрехиваясь от соседских псов...
«Деда, ну ты ж видишь? Ну потом... ну пасибо тебе... Ну мы ж опаздываем!»
Одиночество - это когда скомканы прощания и после родственников остаются нестираные простыни и одеяла. Одиночество — это когда тебе не машут детскими ручками в окна отъезжающей машины, с возможным повторением следующим летом.
Келли снова беремчата. Где она нагуляла и с кем? Да ещё и в таком возрасте...
Одиночество — это когда летом жарко, а зимой холодно, и ещё, когда некому с этим всем поделиться. Папаша Хэм мог бы отзовониться Габриелю... (не Питеру Гэбриэлю, другому...), налил бы тому и вспомнил бы с его стами летами одиночества... А я мог бы грустно покурить в уголке, но ведь я не рыбак, а просто человек, за всю жизнь не поймавший ни одной рыбы... И Эрнест, отрастивший бороду, заимевший яхту и полавливавший рыбку в мутных водах Карибского кризиса — тоже не совсем образец для подражания.
Вот ночью ливень прошёл. Всё промокло. А теперь солнце вылезло на свои 30 градусов и парит. У Келли снова понос. А мне никто не звонит. Да и немудрено. Телефона у меня тоже нет. А кому звонить? Если вдруг случится пожар — то вызовут соседи. Мы живём очень плотно — их может зацепить. Их интерес понятен. А если вдруг у меня прихватит сердце, то некому звонить. Келли носит мне тапки, но вряд ли дружит с мобилкой.
Я привык к своему одиночеству. Я не сдаю комнаты отдыхающим... хотя мог бы... Но меня раздражает суетня и беготня целый день. И море я проклял, как главный раздражитель спокойствия.
Мне 62 года. Я живу со старой сукой. И мне нравится моё одиночество. Я им болею. И я ему даже где-то рад.