Глава десятая.
Бац!.. В маленьком городке появилась своя аллея Славы, с номинацией «за лучший прыжок» или «за самое неудачное падение». Появилась собственная несравненная Джоан Вудвард! Американская актриса удостоилась чести быть первой на аллеи звезд Голливуда за талант — роль шизофренички в фильме «Три лица Евы». Сейчас у Светки тоже три лица, поочередных и мимически очень даже одаренно выдержанных. Жаль, не было рядом хотя бы посредственного кинооператора, — «Оскар» открыл бы миру сразу два новых имени. К тому же у попрыгуньи не имелось хвостика, и носик она сумела спасти, так что звезда ее славы на улицы имени всенародного старосты дедушки Калинина оказалась четырехконечной.
Сидевший на дорожном катке рабочий сначала выдержал классическую паузу Станиславского — не верю! Но как только нечто странное в разъехавшейся по шву до самого бедра длиннополой юбке, зеленом жакете и сползшей на сторону вуалетке, выпрямилось, он разразился таким лексиконом нецензурных глаголов, что приличной девушке оставалось только заткнуть ушки.
Словесная музыка рабочих кварталов, конечно, Свете была не в новинку, но последнее время она одновременно была, и натурщицей, и княгиней. И как благовоспитанная леди выпускница Смольного, она бы их заткнула, только вот беда — пальчики в липучем битуме и асфальтовом порошке. Отряхнуть измазанные ладошки, тоже оказалось невозможно, они просто слиплись. Подавляя острое желание: почесать носик, который завсегда зудился так вовремя, Света быстренько переквалифицировалась из романтической курсистки в даму из «ЧК», во всех смыслах потертую партийным аппаратом, с грозным взором и резким спросом:
— Скажи-ка лучше, дядя! До ломбарда далеко?
Словарный запас экзотических выражений у рабочего то ли иссяк, то ли попрыгунья озадачила, но он замолчал и посмотрел на другую сторону улицы.
Света проследила за красноречивым взором и сама уперлась глазами в огромную вывеску старенького одноэтажного домика — архитектурного наследия города, некий теремок сданный в аренду бывшему ювелиру Дома Быта и плавно, путем взяток перешедший в собственность. Прямо над когда-то ажурным, ныне осыпающимся кирпичным козырьком вязальной проволокой был привинчен старый транспарант из проломленной в двух местах тонкой фанеры. На небрежно закрашенном лозунге: «Экономика, должна быть экономной» от которой видимо из-за всеобщего на тот год дефицита краски, так и осталась нетронутой буква «Э». На белом, — что крупными масками лег на предыдущий голубой фон с красными буквами и естественно стал салатовым, — но под золото, ядовито-желто было начертано: «Ломбард» и часы работы. До времени обеда полчаса…
— Это я удачно прыгнула! — буркнула Света сама себе и, прилипая миниатюрными ботиночками начала века к оберткам от жвачки, окуркам, пыли проезжей части, — оставляя потомкам битумные оттески звезданутости через забор, она прямиком отправилась к ломбарду.
— Откройте мне, пожалуйста! — крикнула она в окно полноватому мужчине в широких штанах, в такой же безразмерной майке и жилетке, что сидел и аккуратно отпиливал лобзиком ювелира что-то крошечное, отчего-то из желтого драгоценного металла. Рядом, на подставке в углу рабочего стола лежала миниатюрная горелка. Видимо хозяин теремка, ответил весьма недовольно, но на улице его не было слышно. Тогда он указал в сторону дверей и просемафорил губами: «Открыто!». Света мило улыбнулась и показала ладошки.
Вуалетка на странной посетительнице была несколько необычной. Специалист и любитель антиквариата не мог не заметить, что она не походила на кооперативный ширпотреб, новодел последних лет. Немного подумав, мужчина грузно встал, и все же отправился к дверям. Открывая, он оформил вопрос взглядом.
— Тук, тук. Кто в теремочке живет? — кошечкой с лучистым взором, спросила Света.
— Если вы-таки умыться, барышня! То воды у нас нет уже три дня, — проговорил он, кивая на каток. — Постоянные дорожные работы летом, — закопы, перекопы! Знаете ли, они так утомительны для моего бизнеса.
— Не только умыться, но и переодеться! — снова мурлыкнула она.
— Это-таки не ко мне! — жалея, что открыл двери, мужчина пожелал их закрыть.
— И снова пожалеете! — прочитав его мысли, остановила Света.
— Я вас умаляю! Когда меня спросят: почему вы так долго стояли? Я не знаю за что ответить!
— Думаю, вас спросят: почему вы не продолжили беседы.
— А что вы их спрашивали?
— Нет. Но чтобы одеться, нужны деньги! Ну же! Не будьте вялым продавцом на мизерных процентах! С улицы к вам «Красотка» с «платиновой» картой в кармашке…
— Так и идите в салон «Леди Вумен», госпожи Коротковой, а не учите меня жить. Там вас отмоют и приоденут. Здесь недалеко. Пару кварталов, если вам откроют. А у меня-таки, ломбард! А не распродажа. И не морочьте мне голову! «Платиновая» карта весьма востребована сама за себя и не нуждается за мои услуги!
— А если она содержит карбонадо? Алмаз «Черный Лебедь» в семьдесят два карата с сорока семью гранями…
— Вы-таки хотели чтоб я засмеялся?!
— Мне часто говорят за пошутить.
— Вы знаете за Одессу?
— Нет, за Одессу не знаю. Я просто действительно, люблю посмеяться. Но не сейчас. Загляните в карманчик жакета! — Света снова показала ладошки, и повернулась к ювелиру бедром с разошедшимся швом на юбке. — А то, если это сделаю я, вы-таки не поверите что он черный от рождения.
Хозяин ломбарда засомневался, но профессиональный интерес: своими глазами увидеть невозможное — черный алмаз таких размеров, в нем быстро пересилил неверие.
Из кармана зеленой жакетки, заляпанной брызгами жидкого битума смешенного с соляркой, дрожащей рукой ювелира из маленького городка, словно из недр космоса, был вынут осколок миллиарды лет назад упавшей на землю звезды. Брошь — садившийся на воду черный лебедь, лишь оттеняли желтые сапфиры на белом золоте, скрывая ее главное достояние, — крупный алмаз карбонадо «Черный Лебедь».
— Таки не может быть! — пробормотал он, в то же время восклицая.
— Может, может. Теперь у вас найдется, немного горячей воды и горсточка риса, для бедной девушки? Только что упавшей с… забора!
Вода нашлась не сразу, только после тщательного изучения ювелиром загадочной броши. Но уже через час Светка бултыхалась в ванне. Оборудованная из целой комнаты исторического здания — когда-то без удобств, ванная была в полном ее распоряжении. Салон «Леди Вумен» сместился по улице Калинина на два квартала, прямо в Ломбард и временно там остановился в лице ее хозяйки — Коротковой, и двух молоденьких девушек.
В данной восьмерке времени Дульсинея Федоровна Короткова, — по покойному мужу дальняя родственница полковника Короткова начальника РОВД, — являлась вовсе не вахтершей общежития работниц хлебокомбината. Стаж ее партийного прошлого закончился вместе с эпохой коммунистической партии Союза, и она об этом нисколько не тужила. Получив от отца — главного инженера комбината, акции по факту приватизации предприятия и вовремя продав за уе, она открыла салон и теперь процветала на поприще женской одежды и белья.
С ювелиром у хозяйки салона была тесная дружба, если не сказать большего. Дульсинея Федоровна называла его так нежно — Ароша, что сразу попала в подозрение Светы насчет амурных интересов, порхающих по теремку в образе героинь Бальзака. Сам же Арон Моисеевич уже мечтал о том, как станет известным ювелиром столицы, о нем узнает весь мир, как о человеке, нашедшем пропавший еще до революции алмаз «Черный Лебедь». Пока наслаждаясь горячей водой, Светка на глазок примеряла наперебой предлагаемые ей Дусей Коротковой наряды, — то, что понравилось в одну сторону, что нет, в другую, ювелир перетряхивал в своей библиотеке каталоги самых известных алмазов мира, — «Большая звезда Африки», «Великий могол», «Орлов», отыскивая описание исторического пути «Черного Лебедя»…
Дульсинея покинула Арошу, оставив для гостьи больше половины коробок, коробочек и свертков, что принесли ее улыбчивыми помощницы, и пропорционально оставленному товару опустошила его кошелек. Поскольку все было именно так, а не иначе, только, устало зевая, Света вышла из ванной в роскошном махровом халатике, человек исключительно дела Арон Моисеевич пожелал завести разговор об алмазе. Откуда затерянный в смутные годы революционных потрясений алмаз «Черный Лебедь» оказался у Веры Павловны Костровой? Президента и учредителя фирмы "Исторический театральный костюм"».
Перед тем как выбросить, ювелир не побрезговал и обшарил пришедший в полную негодность антикварный жакет стиля «милитари», найдя в другом кармашке визитку. Чему Ароша удивился не меньше увиденному драгоценному камню. Жаль, что города указано не было, но точно не здесь. В родных пенатах Арон Моисеевич знал всех добропорядочных людей, кто мог себе позволить визитки такого качества.
Скорее всего, она приехала из Северной Пальмиры, почему-то решил Ароша, определив свалившуюся на него прямо с забора девушку-загадку в штучки столичные. С этим крепким убеждением он и предложил Светке немного ликера и фруктов, для начала серьезного разговора. Поскольку противоположная сторона, — ювелир очень надеялся все же общих интересов, была женщина и ее не пригласишь в баньку с девочками, пивом и шашлычком, то он открыл «Амаретто» местного то ли полуподпольного, то ли полуофициального самогоноварения, в общем полу на полу. Открыл как добавочный тест на благородство и, конечно же, кредитоспособность…
Расположившись с ножками около столика в мягком кресле, кокетливо прикрыв коленки полой халата, Света поднесла рюмку с ликером к губам и сморщила носик. Аромата зернышек абрикоса с пряностями, миндального ореха — марципана, и в помине не было. От рюмки несло разведенным кондитерским ирисовым сиропом-концентратом. И это в лучшем случае, а в худшем «Юпи», древесным спиртом и сивушными маслами.
Тест был пройден. Не дожидаясь, пока Света что-нибудь скажет по поводу поставленной обратно на стол рюмки, все прочитав все в ее глазах, Ароша открыл бар, где стояли лучшие вина Франции, Германии, Италии. Белое и красное, сладкое, полусладкое сухое и полусухое.
— Между прочим, я мог бы сочинить и получше! — приглашая к выбору, произнес он.
— О, милейший Арон Моисеевич, вы меня искушаете! Если в этом провинциальном городе только возможно, то я бы чуточку пригубила «Доннхофф. Шлосбокельхаймер Фельсенберг Рислинг Шпетлезе», с ароматными нотами папайи, орехового масла и лайма, — ответила она, всецело развеивая последние сомнения осторожного делового человека истинно-саксонским произношением названия дорого немецкого вина.
Бутылка Рислинга была незамедлительно открыта. Грушевидный на высокой ножке бокал гостьи наполовину наполнился бело-золотистой влагой. Света его подняла меж двух пальчиков и слегка приласкала губами.
— Наверняка, Арон Моисеевич, у вас ко мне есть вопросы, — проговорила она, немного посмаковав вино. — Я готова на них ответить. Если в череде вашего, найдется местечко и для моего любопытства.
— Конечно-таки есть, Верочка! И конечно, найдется! — радостно воскликнул Ароша.
Света приподняла бровь, сотворив удивленное личико.
— Боже-ж мой, Верочка! Не подумайте за меня плохо, но ваш наряд нуждался в мусорном баке и перед тем как его туда отправить, я-таки не мог не проверить карманы. Вдруг там завалялся еще один карбонадо! — Ароша улыбнулся. — Таки за размер поменьше. А так как вы пропадали в ванне, я не имел смелости вас беспокоить. Мне пришлось их проверить без вашего согласия. Визитка сама показала, как вас звала мама, и чем вас наделил папа. Таки в Петербурге?
Света умела мыслить быстро. Когда Арон Моисеевич назвал ее Верой, она вспомнила о визитке подруги, сопоставила, успев даже прокрутить в головке бессмертную комедию Гоголя «Ревизор» — явление восьмое: Хлестаков, городничий. Правда в сцене не хватало Добчинского, но и Света, скорее Хлестакова, ну а уж ювелир, совсем не городничий.
И все же Света мурлыкнула:
— Да. Батюшка меня не понимает, Арон Моисеевич. Рассердился старик, что как приехала из Гарварда до сих пор ничего не делаю в Петербурге. Он думает, фирму мне открыл так и все!.. Нет, я бы послала его самого потолкаться по городам в поисках, какого давно забытого провинциального костюма.
— И большой человек, ваш папа? За бизнес или имеет возле Кремля кресло? Боже-ж мой! Павел Костров — нефтяной концерн «Вера»… — Ароша оживился.
Света сморщила носик.
— Моя жена, Циля, таки предупреждала за глупость, но она вернулась туда, откуда изгнали даже Адама. Вы тоскуете за инкогнито?
— Не то, чтоб. Мне бы взаймы, до получки. Долларов двести, или хоть даже и меньше…
— Верочка, таки вы знаете за Одессу!.. — крякнул Ароша.
— Стало быть, не дадите?
Опустошать и дальше свой кошелек из добротной телячьей кожи на ее капризы, видимо ювелир не собирался. По крайней мере, пока. Поэтому он сделал вид, что эта шутка продолжение первой и с видом, что гостье пара быть серьезной, проговорил:
— Боже-ж мой, я не стану вас пытать: почему вы оказались у дверей ломбарда, а не на соседней улице! Вся перепачканная, без денег. И откуда-таки у вас в кармашке «Черный Лебедь»…
— Почему? Я бы вам ответила: нашла в куче горячего асфальта. Он мне приглянулся, вот и залезла в битум по самые ушки. Но нет, Арон Моисеевич, все гораздо прозаичнее. Я влюбилась. Пару месяцев назад к нам… в Питер, приехал известный экстрасенс, маг и чародей Генрих Карлович Голесницкий…
— Кто не знает за этого лекаря… — улыбнулся Ароша. — Все прошедшее десятилетие он-таки работал у нас врачом-педиатром детской поликлиники. Но два года назад изобрел в себе силу исцелять.
— Даааа! А я думала он из Америк, эмигрант в третьем поколении. Оказывается из вашего города?! Мы встретились с ним на одном из светских раутов в Белом зале Мраморного дворца. Вы знаете, на провинциала Голесницкий совсем не похож, фрак манишка, бабочка песочного цвета — такой элегантный мужчина!
— Еще бы, Верочка! Боже-ж мой, он известен за всю страну! Но иностранного в нем лишь то, что он слегка гарсирует на французский манер. — Ароша продемонстрировал, как именно Голесницкий картавит, на своих последних словах съедая букву «р».
— Очень похоже, Арон Моисеевич, очень! Ну и вот. Мой рассказ, правда, не о нем. В бывшей резиденции Константина Константиновича Романова экстрасенс был вместе с успешным частным предпринимателем. Торговая сеть «Клондайк», «Скалкин и Ко.».
— Чтобы я таки жил и не знал его «Ко…», — протерев салфеткой вспотевший лоб, проговорил ювелир. — Вы бы их видели, Верочка!
— Двоих уже видела… Ах, Тимоша, — мачо, мечта! Я просто втюрилась в него, и он предложил мне экскурсию по его родным местам. Столичные тусы, встречи папы с мэром без галстуков в семейном кругу, мне уже порядком поднадоели, и я решила: почему бы не отправиться в романтический круиз по российской глубинке.
— Какое счастье, что моя Циля не дожила до сегодня, и не слышит этих слов: с мэром, на короткой ноге, без галстуков. Она бы этого мне не простила…— забыв о неприятном, мечтательно повторил Ароша.
Света сделала обыденное лицо и продолжила.
— В общем, одурманенная любовью и без ведома всемогущего папулички, сначала я оказалась в вашем городе. После узнала, что втюрилась я, вовсе не в «сеть магазинов», а в бандита Тимоху. Который с помощью своих ублюдков приковал меня к постели предварительно обрядив в антиквариат барышень начала века, закрыв лицо вуалеткой, потешался, как хотел. Извращенец!
Света сделала реверанс глазками, провела ручкой по халатику и сморщилась. Жесты были настолько двухзначны, что Ароша так и не понял, понравилось ли гостье секс-тур в их городе или все же она в депрессии.
Уточнять ювелир не стал, и через паузу Света продолжила:
— Когда мой насильник уснул, я сунула в карман «Черного Лебедя» и совершила побег в духе Джеймса Бонда. О, как за мной гналась его бычеподобная «Ко…»! Но забор, горячий асфальт — ух! и вот я здесь, перед вами.
— Верочка! Таки вы беспечная! Надо отбросить стыд и сообщить папе о себе.
— Уже. Перед тем как сбежать, от Тимохи я позвонила в Питер. Сюда едет мой сводный брат Владимир. У папеньки был романчик на стороне в молодости. Вовка быстро разберется со «Скалкиным и Ко…».
— Боже-ж мой, я бы не стал так говорить, даже за целую гвардию.
— Вы не видели моего брата! Знаете, как его называют авторитетны — Волк! Ры-р-ры! — Света выкинула вперед ладошки, показывая коготки, — Боятся! А кто не боится, — уважает. Десять лет Владимир провел в Шаолиньском монастыре. Обучался боевым искусствам на горе Суншань и преуспел в искусстве владения своим телом, разумом и энергией. Тимоха для него Ху-ий-ня…
— Верочка, вы-таки милая девушка, и вам это, ни к какому месту!
— Это… Ну то, что мне не к месту, по-китайски — воробей.
— И что Китай можно мазать на хлеб! Оттуда ваш брат и привез «Черного Лебедя»? — мягко и ненавязчиво перешел Ароша к главному вопросу.
Света сделала вид, что не поняла, к чему ювелир усердно клонит, и в духе образа гламурной блондинки ответила:
— Нет, Арон Моисеевич! Откуда в Китае черные алмазы! Там рис растет по берегам Хуанхэ и по деревням или по деревьям — не помню, бегают бригады красных боксеров… Я читала! А карбонадо мне подарил папа! Совсем недавно, на мое совершеннолетие. Прикупил чумазый камешек на одном из парижских подпольных аукционов. За весьма круглую сумму, между прочим. Когда дарил, то сказал: «Лебедь твоя платиновая карточка, воспользуйся, когда совсем туго будет». Мне сейчас туго?
— Что вы, Верочка! Там на улице, возможно, и дурно пахнет. Но только не у меня! Так вы даже не знаете за историю этого удивительного алмаза!
— Не-а. А у вас есть виноград? Так хочется кисло-сладких ягодок…
— Винограда, к сожалению, сегодня нет, Верочка. Завтра обязательно купим или я совсем не знаю за Одессу! А вот, про камень, я могу вам уже сегодня рассказать много интересного.
Света обижено надула губки.
— Хорошо. Давайте, про «Лебедя»… Я возьму персик?
— Да боже-ж мой, Верочка! Чтобы сберечь вашу фигуру, вам нужно кушать и кушать! Все что на столе, только для вас.
Света кокетливо, пальчиками огладила ворсистую поверхность румяного плода лежавшего в вазе поверх сочных яблок и груш, взяла и смачно надкусила.
— Ну что там наш уголек, карбонадо?..
— Вы знаете, что у вас за алмаз, Верочка, и сколько он стоит?!
— Ну, это как раз я и знаю, Арон Моисеевич.
— Первое упоминание о нем было-таки в очень древних манускриптах, Верочка. О «Черном Лебеде» писали древние египтяне, греки, римляне. По приданиям он внеземного происхождения. Одна из планет пояса Дракона, что расположен между Большой и Малой Медведицами обронила его на землю. Но как сказал Моня: «Пока меня нет, вы можете меня даже побить». Сарматы считали «Черного Лебедя» воплощение неразделенной любви, — черная слеза девушки полюбившей Золотого Полоза. Именно сарматы нашли-таки алмаз и отнесли в его храм с надеждой что оброненная слеза из космоса посветлеет вблизи того по кому она пролита. Но прошли-таки годы, «Черный Лебедь» оставался неизменным. И тогда по общему согласию степных воительниц, — чтобы напоминанием о неразделенной любви он не наводил уныние на молоденьких девушек, приходивших на поклонение в храм Змея, было решено сделать-таки заколку в виде садившегося на воду лебедя, вставить туда-таки алмаз, а саму брошь похоронить с главной жрицей храма, украсив ее волосы…
— Очень интересно! — печально вздохнула Света. — А как звали почившую?
— Верочка у вас лицо, словно вы за кого-то знаете? Как у моей покойной Цили, когда я пришел за утро…
— Что вы, Арон Моисеевич!
— Верочка! Это-таки легенда, написанная в самом конце семнадцатого века французом, служившем, кстати, в нашем городке, у воеводы лекарем, но он не знал за Одессу и не умел писать за любовь. Как-то он провалился в старую-престарую могилу и нашел там «Черного Лебедя» во власах высохшей мумии, а сказочку сочинил, что бы преподнести камень в подарок своему королю. Во Франции, где тоже не знали за Одессу, с Людовиком XIV у него вышел разлад и он бежал в Россию. Боже-ж мой! Чтобы вернуться на историческую родину, ему нужен был не просто камень, а целая предыстория, в которую он-таки не применил вставить и свое имя.
— Даааа! А как звали француза, Арон Моисеевич?
— Чтобы я так жил, как моя память отдыхает, Верочка! Драгон… Барон Пьер Драгон-де-Пиожоль. Но ему-таки не посчастливилось увидеть родные края.
— Дракон! Змей!
Света всполошилась. Забыв, что не надела трусиков, она скинула ножки с кресла, оголив внутренность бедер. Ароша не смог удержать взгляда и тот упал на ее остренькие коленки, но гостью это сейчас волновало меньше всего, она готова была вынуть из ювелира продолжение.
— Арон Моисеевич, не отвлекайтесь! — запахивая халатик, крикнула Света.
— Боже-ж мой, Верочка. Вы сегодня прекрасно выглядите.
— Это я еще себя плохо чувствую!
— Хотел бы я видеть вас, когда вы-таки себя чувствуете!
— Нет, лучше рассказывайте о Пьере Драгоне!
Ароша смутился и чтобы вернуть его к тому, на чем прервались, Света немного раздвинула ножки. В знак маленькой компенсации, за неожиданный крик женщины в адрес мужчины. Самую малость, чтобы он тем случаем, совсем не забыл темы разговора.
— Таки о нем! — с усилием оторвался взором Ароша от ее коленок. — Так вот. Находка камня разбудила в Пьере Драгоне страсть к разным оврагам, как в моей Циле ко мне, когда на мне еще были волосы. Как умалишенный он излазил окрестности города, тогда еще крепости. Все чего-то искал, искал, пока не провалился в другую яму. На его беду там-таки не было алмазов, зато были острые колья, на которые француз и оделся как ягненок на вертел. Камня при нем не нашли, только записки, где барон подавал «Черного Лебедя» как «умирающего» в Большом. Так алмаз стал украшением сарматского храма Дракона или Драгона, — по-французски звучит-таки одинаково.
— Вы хорошо знаете историю этого города, Арон Моисеевич! — уже почти справившись с эмоциями, мурлыкнула она, еще немного раздвинув коленки.
Как и всякая женщина, Света знала, что лучшее средство отвлечь мужчину от своего лица и спрятаться, — перенести все внимание ниже. Так она и сделала. Ароша не заметил того волнения, с которым гостья его слушала.
— Боже-ж мой, Верочка! Историей я интересуюсь только по ювелирной части. К примеру, у карбонадо, или как вы выразились: «угольков», есть один недостаток. Считается, что этот камень таки распространяет вокруг себя аннигиляционное поле и требует, чтобы хозяин начал работу в области магии. Если не послушать голос черного бриллианта, то последствия могут быть непредсказуемыми. Так что ваш отец оказал вам плохую услугу, купив на черный день не совсем подходящий оберег.
— Как знать, как знать, Арон Моисеевич. Камень не нашли?
— Таки не совсем. Как говорят в Одессе, в крепости харчевалась тогда княжна Глафира Андреевна Гундорова. С французом этим у нее были амуры. Пьер Драгон, как я уже сказал, почил-таки на кольях, а вот через месяц после его трагической гибели высинилось, что княжна хотела навести порчу на государя Петра Алексеевича. Видимо, в одну из тайных встреч, француз, — не зная за Одессу, оставил карбонадо у Глафиры Андреевны, и камень воззвал ее к Черной магии! Княжну Гундорову посадили в яму, а потом сожгли, как ведьму. Про алмаз забыли.
— И все?..
— Верочка! Вы меня удивляете! Но должен-таки вам ответить: алмазы на дорогах не валяются и не преподают бесследно!
— Значит, есть продолжение?
— Стал бы я говорить за Одессу, если бы его не было!
— Тогда я съем грушу…
Ароша пододвинул ей вазу с фруктами и продолжил.
— Какими-то путями, но записки барона попали-таки во Францию. Там, в одна тысяча восемьсот тридцать втором году их и нашел князь Гундоров…
— Как? Княжна же была сожжена!
— А я знаю?! Если вы хотите меня спросить за все женские грехи, то я знаю только за свою Цилю. Но как говорят в Одессе: возможно, княжна выходила замуж понемногу. Как бы там не было, а князь приехал в этот город, чтобы разыскать ее могилу. Не знавшие за Одессу люди ему и показали, где ведьма-таки была схоронена. Гундоров захотел перенести ее останки с перекрестка дорог на освященную землю, но на указанном месте нашел лишь застывшую слизь да камень «Черный Лебедь». Холмик он заровнял, а камушек припрятал. Так бы никто и не узнал, но его правнучка, по мужу Чудинова, в году так шестом уже этого века заложила камушек и на вырученные у банка деньги построила дом за номером двенадцать по улице «Мещанской». Выкупить-таки она его выкупила, да сама пропала. И судя по тому, что он у вас с парижского подпольного аукциона, в революцию камушек укатил обратно во Францию…
— Арон Моисеевич, и откуда вам за все известно?
— Верочка! Если вы бы знали за Одессу, то не спрашивали. Мой дедушка был очень бедным портным, жил на Малой Арнаутской, окнами напротив-таки Рабиновича и очень любил старые газеты, потому, что на новые у него не было денег. Еще он любил драгоценные камни, и так как передать внуку было больше нечего, он передал мне страсть к драгоценным камням вместе с кипой статей о знаменитых алмазах. Кто-то таки читал в детстве о «Черном Корсаре», я же о «Черном Лебеде»…
Неизвестно, как бы далеко занесли Арошу воспоминания за Одессу, но в его напичканный драгметаллом теремок постучали новые гости. Как только ювелир оценил карбонадо, он закрыл все входы и выходы, а на парадную повесил табличку «закрыто», но видно желающих срочно попасть в теремок это совсем не смутило.
По входной двери со всем рвением барабанил Сивый, а горилла Леха подошел к окну и, через стекло, вглядываясь в глубь комнаты, крикнул:
— Барыга, мы знаем, что ты здесь. Открывай, давай! Тема есть!..