Главы 41-42 (Проза / фантастика)

Глава 41
  
  
  Ну что ж, пора в путь. Конкордатс встал и, держа оружие наготове, двинулся вдоль рекреации. Вот он какой "алтарный" этаж. Длинный, мрачноватый коридор. Вдоль стен ниши. В них матово поблескивают металлические - под золото и серебро - резные кубки. Много кубков. По стенам развешаны медали и яркие цветные оттиски на глянцевой бумаге. Почти на всех цифра "1". Много картин - с четкой передачей всех деталей. На них молодой мужчина, очень похожий на того, что был изображен на портрете у входа в реакриацию. А значит и на Конкордатса. Он изображен то верхом, берущим препятствия, то в белом облегающем костюме с тонким легким мечом в руке, а если во время боя, то в шлеме с округлым глухим забралом. На некоторых картинах он плывет, соревнуясь с соперниками, иногда бежит. Дверь в коридоре только одна. Над ней надпись. Но прочесть ее Конкордатс не в состоянии. Да и зачем читать? И так все ясно.
  Толкнув высокую резную дверь, он вошел и тот час зажмурился. Пронзительный свет ослепил его, не позволяя разглядеть помещение. Как бы он ни поворачивался - отовсюду било его по глазам яростное сияние. И в какой-то момент Конкордатс потерял ориентацию и представление, где находится. Ему показалось вдруг, что здесь вообще нет замкнутого пространства, как, впрочем, нет ничего, что доступно человеческому восприятию. Зачем Сущий заманил его сюда? Еще одна попытка сломить? А он на что надеялся? На диалог? С Сущим? Конкордатс рассвирепел и бросился в стену света. Словно не выдержав натяжения, лопнула сверкающая перед глазами пелена. Его швырнуло вперед, словно толкнуло в спину. На мгновенье Конкордатс потерял ощущение себя, а когда мир набрал краски, увидел вдруг перед собой всю свою жизнь. Ту прошлую. Увидел так, словно смотрел на огромную - во всю стену - карту, на которой обозначены были миниатюрками самые памятные, узловые ее эпизоды. Пробежал глазами картинки, и остановился на последней, изображавшей битву. Он словно знал, как следует поступить! Именно так - дотронуться пальцами до изображения. И тут же стремительный вихрь подхватил его и он увидел, что сидит верхом, что облачен в доспех, а вокруг конно же - его вассалы.
  Увидел все так, будто было это им прочитано..."На расстоянии трех полетов стрелы растягивались, разворачивались полукругом темные шеренги пехоты. А прямо против них - прикрывая фланг копейщикам, на небольшой возвышенности стояла конница. Яркие плюмажи, выровненные плащами силуэты всадников, частокол пик. В центре воинства восседал на могучем своем Дориале сэр Роэллан". А ведь так и было, и текст об этом, был засунут за голенище ботфорта. Там же были втиснуты листки с перечеркнутым: "Судьбе было угодно свести их на этом поле, здесь, чтобы на глазах всего воинства, наконец, решился вопрос кто из них! Здесь боевым оружием будет поставленная точка в их давнем и нескончаемом споре. Ибо нет благородней повода для победы, чем война, и нет более достойного повода для славы, чем победа в бою".
  Но вместе с этими листками и лежал тот, на котором он написал сегодня, примостившись за столом с неровно пригнанными досками, несколько предложений. Написанных им как программа, которая должна была разрушить замысел Сущего, взявшего на себя смелость решать за Конкордатса. Да, судьба или сюжет, как еще иногда ее называют, задаются изначально. Однако действующее лицо и герой - понятия разные. И он не считает себя ниже Сущего, а потому будет по его. Вот как будет. "Но верен остался Конкордатс своему долгу, и не поддался он честолюбивым искушениям, но смерил порыв, в пылу схватки поставив общее выше личного".
  И пошло все, как по писанному им. И пережил он волнующее дежавю, с замиранием сердца ожидая переломного момента, в который должен был поступить иначе, чем задумано было Сущим. И с этого момента должен был измениться ход его жизни, с него начнется искупление его безрассудного проступка, равного предательству.
  Горяча была сеча, но Конкордатс бесстрастно взирал на нее. Он словно окаменел в седле. И вот прошел тот роковой момент, в который он в прошлой жизни, не дождавшись сигнала, бросился со своим отрядом в атаку, забыв о долге. К середине дня стало понятно, что противник одолевает и сейчас самое время ввести в бой резерв, но сигнала не было, и Конкордатс ждал. Вот уже сдвинулась в беспрестанной рубке вся конно-пешая масса к лесу, открывая отряд Конкордатса для флангового удара. А сигнала не было. А ведь был очень удобный момент, когда можно было бы, подстраховавшись арьергардом, ударить в тыл расстроенным рядам вражеской пехоты и смять ее в лихой атаке. И если все удастся - а как может не удастся, если случай помогает отважному? - успеть развернуться лицом к отряду сэра Роэллана, если тот решился бы напасть, подставив под удар бок, стерегущему его движение отряду прикрытия. А теперь уже и отряда Роэллана не было на месте. Он утонул в густой массе сражения, и только штандарт обозначал место нахождения его командира.
  На него ударили с двух сторон. Конкордатс вовремя заметил маневр и сумел встретить атаку. Но положение было безнадежным. Герцог оказался неважным стратегом. Возможно, он просто забыл о запасном отряде. Полки Его высочества были опрокинуты и отступали в беспорядке по всему полю сражения. Конкордатс привстал на стременах, чтобы увидеть сэра Роэллана, а вдруг судьба все-таки сведет их на поле боя? Хотя бы одна, хотя бы личная победа. И он увидел его! Во главе одного из отрядов, берущих их в клещи! Издав яростный клич, Конкордатс скомандовал атаку. Шансов победить не было никаких. Да и уцелеть было мало шансов. Но он видел перед собой сэра Роэллана и то, что сейчас они скрестят мечи, наполнило его свирепой силой. И победа в поединке будет его победой.Команда, повторенная боевым рожком, взметнула его бойцов. Их маленькое сражение было кровавым и беспощадным. Он бился в азарте и упоении, прорубаясь к сэру Роэллану через заслон телохранителей, так легко, словно через густой, вяжущий движение кустарник. Наконец они сошлись. Тотчас вокруг них образовалась пустое пространство. Они рубились отчаянно и азартно, пока сэр Роэллан не упал с коня. И вдруг все замерло. Конкордатс смотрел на могучее тело поверженного, которого с трудом подняли на руки вассалы, и думал: "Зачем?" Нет, все было правильно и сэр Роэллан так же домогался жизни Конкордатса, как и он его! Но... Зачем? Почему они должны были сойтись в поединке и всеми силами пытаться сразить друг друга? Между ними не было ни родового, имущественного, ни амурного соперничества. Но они были слишком равны во всем, а чемпион должен быть один...
  Сэра Роэллана унесли и пространство вновь сомкнулось и все смешалось. Долгая бесконечная, выматывающая рубка на изнеможение, которая должна была закончиться смертью. Под ним убили лошадь. Перед тем, как упасть, она подалась в сторону и подставила Конкордатса спиной к врагам. В тот момент он бился сразу с двумя. Тяжелый удар палицы оглушил его. И замелькали уже перед глазами узкие клинки "стилетов милосердия", способных просочиться в щель меж пластин брони или пройти сквозь колечко кольчуги. Но случилось нечто! Мир вокруг них вдруг начал разваливаться. Небо пошло трещинами и кусками стало осыпаться на землю. Трещины эти спускались вниз, ломая земную твердь. Конкордатса стиснуло среди обломков. В страшном напряжении он пытался выбраться из нагромождения глыб, вытягивая себя в узкие щели, но завалу, казалось, не будет конца. Огромная масса, проседая, давила и плющила его. Он задыхался, и последней его мыслью было осознание того, что Сущий в бессильной злобе разрушил его мир! Такое случалось и раньше, но с другими... Сущий в праве создавать и разруша, и помешать ему в этом бессильны те, кто был создан по его слову! Конкордатс пал в темноту, вслед за превращающимися в пыль обломками уничтоженного Раздела. Раздела одного произведения, ключевую сцену которого он, главный герой, переписал вопреки воле автора.
  
  Глава 42
  
  Конкордатс застонал и открыл глаза, медленно выплывая сознанием из дурманящего забытья. Постепенно пространство вокруг него начало светлеть, а предметы, наполняющие это пространство, обрастали плотью и названиями. Он не удивился тому, что нет в этом пространстве ни мечущихся лошадей, ни заваленного трупами луга. И сам лежал он не в траве, а на узкой твердой кровати. Над ним серел тусклый потолок, на серой же стене висел темный ящичек, в котором Конкордатс узнал репродуктор. И удивил его не сам этот, ни разу не виденный им репродуктор, а слово, которое он прежде не слышал, а теперь вот вспомнил. Именно вспомнил. Оно всплыло откуда-то из глубин сознания и тот час уверенно встало на свое место в череде обыденных понятий, как и все вокруг, начало приобретать постепенно смысл. Словно в Конкордатсе прорастали чужое сознание и чужая память.
  Ноги! С ними было что-то не то. Он не чувствовал ног! Конкордатс приподнял голову, чтобы посмотреть на них. Они были покрыты одеялом и лежали так неуклюже, что выглядели неживыми. Попытался пошевелить пальцами. Не вышло. Тогда он попробовал сесть, и с большим трудом, подтягивая ноги руками, сумел опустить их с кровати. Они были худы и костисты. Он смотрел на них с брезгливостью. Это было не его тело. Изможденное, покрытое серой, вялой кожей. Но шрамы, оставшиеся от аварии были его. Аварии? Какой аварии? В голове творилось неладное. Словно столкнулись и перепутались мысли и воспоминания двух или даже трех разных людей. "Грохнул раздел". "Надо бы поменять перевязь", "Что подумала она, увидев сирень?", "Неужели придется делать третью операцию?", "Сэр Роэллан сражен, но почему меня это не радует?", "Я вырвался из Преисподней! Но где я?".
  Из глубин подсознания всплыл чужой, и одновременно знакомый голос: "Вряд ли он будет ходить. Две сложнейшие операции и нулевой эффект. А терапия, как мы видим, бессильна".
   Это о нем...Не будет ходить? Почему? Ах да -авария. Постой, какая авария? Ах да, автомобильная... Он ничего не вспомнил, но подсознание на каждый его вопрос услужливо давало четкий ответ. Он пока довольствовался этим и не лез в глубины. Конкордатс вновь прислушался к ногам. Они были мертвы. Совсем мертвы. Черны и пусты. В них не было ни тепла, ни энергии. Ничего не было. Он замер, прислушиваясь и пытаясь поймать в них хотя бы отголосок жизни. Он знал, что там должна теплиться жизнь. Он помнил силу и чуткость своих мышц. И сейчас возрождал эти ощущения, вызывая их, создавая заново. И, наконец, ощутил в самых кончиках пальцев чуть заметное биение тепла. Словно под снегом задышал горячий родничок. Так было однажды на Камчатке. Камчатке? Он был на Камчатке... Но что он делал на Камчатке? Ах, да - сборы. Готовились к соревнованиям. Пятиборье. Сборная России. И он. Константин Корда. Постой, так кто же он все-таки? Не сейчас... Потом. Сейчас не упустить момент, не дать уйти ощущению, затаившемуся в памяти. Так вот, там, среди камней он нашел маленький пульсирующий источник. Он шел к нему босиком по снегу. Из озорства. Ступни окоченели почти до бесчувствия. Усевшись на валун, он отогревал их горячей струйкой, упруго упирающейся в пальцы. Так же, как сейчас. Конкордатс ощутил, что ноги медленно налились горячим. Потом вдруг, накопившись, тепло, словно расплавив ледяную преграду, прорвалось в живот, протекло в позвоночник. Конкордатс почувствовал ноги. Они млели, переполнялись жгучим раздражающим плоть содержанием. Он застонал, не имея сил терпеть эту горячее ощущение судороги. На соседней кровати зашевелился человек - отечный небритый старик. Конкордатс, чтобы как-то унять непереносимое ощущение жжения, неуклюже поднялся на ноги и тут же завалился на бок. Ноги не держали его. Он успел ухватиться за спинку кровати. Дед поднялся, и, глядя на него с испугом, нашаривал под кроватью тапки. Конкордатс выпрямился. Но сил стоять не было, ноги подгибались. И вдруг... В большом больничном окне он увидел, как из темно-свинцовой синевы лежащих на горизонте облаков выползла багровая тонкая дуга. Солнце! Конкордатс подался вперед и, отпустив спинку кровати, двинулся к окну шаркающей стариковской походкой. Когда доковылял до подоконника, диск выполз почти на треть, налился жаром, распустил вокруг себя красноватое сияние. Конкордатс оперся на подоконник и впился глазами в багровый краешек, словно тащил его из бурой тяжелой ваты. Он не видел, как открылась дверь, как показалось в проеме встревоженное женское лицо и тут же исчезло. Зашевелился на третьей койке молодой парень, поднял голову, посмотрел на Конкордатса долгим заспанным взглядом. Потом спросил:
  - Сам что ли дошел?
  - Сам... - Ответил ему старик. А переживал вчера... Чуть нотбук свой не расколошматил.
  Конкордатс не слушал. Он ждал освобождения солнца. Когда светило выползло из туч почти на половину, за дверью послышались быстрые уверенные шаги.
  - Замечательно, - произнес мужской голос, - вот видишь, Костя, терапия дала результат.
  Константин не удивился, что к нему обратились именно так. Это было правильно. Однако и имя Конкордатс еще не стало чужим. То что называлось так еще наполняло его, еще пребывало в нем сильной самостоятельной сущностью. И эта сущность жадно неотрывно притягивалась восходящим светилом.
  - Вадим Алексеевич, - проговорил он негромко, когда вы в последний раз видели восход солнца?
  - Да почти каждое дежурство вижу, - засмеялся тот, - правда, внимания не обращаю уже.
  - А я вот думал, что не увижу...- Неожиданно для себя сказал Константин.
  - Мы тоже этого боялись. После того, как ты наелся этой гадости.
  - Ну, не умер же, - ответил Костя, вдруг сообразив, о чем речь.- Травиться, оказывается, тоже надо уметь.
  - И спасать тоже. - Проговорил доктор не без самодовольства. - Но теперь, надеюсь, за твою жизнь переживать не придется?
  - Теперь нет, - ответил он.
   - Давай-ка ляжем, - сказал Вадим Алексеевич. - Я тебе помогу.
  - Сам! - коротко ответил Константин. Солнце взойдет и лягу. Надо, чтобы он его увидел.
  - Ты о чем? - Насторожился доктор.
  Костя не ответил. Он не стал отвлекаться, потому что хотел успеть показать растворяющемуся в нем Конкордатсу Солнце.