Глава 38-40 (Проза / фантастика)

Глава 38
  
  Конкордатс толкнул калитку, но она не поддалась. Тогда он, сунув букет сзади за пояс, в один прыжок перескочил преграду. Тяжелые густые тени окутывали сад. Окна дома не светятся. Он подошел к зданию и прислушался. Тихо. Вот окошко ее комнаты. Оно открыто, но за ним темно. Конкордатс постоял в нерешительности, негромко постучал по стеклу. Ему казалось, что он слышит сдержанное, порывистое дыхание. Но ему не ответили. Тогда он положил букет на подоконник и, помедлив немного, отошел. Пусть так. Пусть. Уже возле ограды оглянулся. Окошко словно ожило: оно слабо напиталось мерцающим свечением - будто отблеском свечи. На шторе он различил едва заметный зыбкий девичий силуэт. Огонек сделал широкое движение и затрепетав, застыл в неподвижности. Наверное, Алика поставила его на стол. Дрогнула штора. На душе у Конкордатса потеплело - она взяла цветы. Он вдруг решился. Вернуться! Немедленно. И повернул уже к дому, но в этот момент случилось озарение. Сущий был настороже! Он призвал его властно и решительно. Не в добрый час для себя он сделал это. Конкордатс воспротивился с упрямством, помноженным на озлобленность за то, что он остановил его в этот переломный момент. Они долго сражались. Иногда верх брал Сущий и тогда они проваливались в темноту за грань видимого Сиита - в мелькание надписей и курсоров. Иногда одолевал Конкордатс, и они оказывались в его доме: то в комнате с окном, то в беседке, то в саду у фонтана. Иной раз совсем непонятное и пугающее видение открывалось Конкордатсу, ему чудилось будто с неба, склонившись, смотрит на него человек с искаженным в упрямом напряжении лицом и растерянным взглядом. Но Конкордатс был упрямей и энергичней. И Сущий отступил... Конкордатс, опустошенный, опустился на землю, мельком взглянул на окно, источающее приглушенный шторой свет, очерчивающий по контору кусты у дома, и вдруг понял, что больше не увидит Алику. Откуда пришло это понимание, он не знал, но понял это наверняка. И вздохнул, не удержавшись. Букет сирени темнел на подоконнике. Наверное, этого и достаточно. Пусть ничего больше не будет... Важно, что это было. Кто-то, отделившись от качающихся в глубине сада теней, подошел к нему и встал рядом. Это был Констант. Он молча протянул руку. Конкордатс, словно бы не заметив этого дружеского проявления, резким, как удар хлыста, движением тела поднялся на ноги, едва коснувшись земли ладонями. Константин смущенно махнул не понадобившейся рукой, мол, оплошка вышла.
  - Идем? - спросил он, как ни в чем не бывало.
  И не дожидаясь ответа, а может быть, предвидя, что его не будет, уверенно, почти не хромая, пошел к калитке. Конкордатс двинулся за ним, ни разу больше не оглянувшись на окно.
  - Он приходит в полночь, - сказал Константин. - Всегда. Ты должен увидеть его.
  - Должен?
  - Не совсем правильно выразился... Он хочет увидеть тебя... Я это чувствую.
  - И?
  - Этого он знать не дал.
  - А мне он зачем?
  - Разве у тебя нет к нему вопросов?
  - Есть ли у него для меня ответы...
  - Думаю, есть. Ты для него важен. Важней меня, - добавил он с грустью.
  Они свернули с центральной улицы, скудно освещенной светом, падающих из окон, и пошли по темным переулкам, постоянно переговариваясь, чтобы хоть как-то ориентироваться кромешной тьме.
  Особняк Константа словно погрузился в забытье. Огни светящие в полнакала, казалось, не освещали, а просто обозначали контуры аллеи, ведущей к главному входу. Они сразу же поднялись на второй этаж по выкрашенной блестящей синей краской бетонной лестнице. Краска была изрядно потерта, будто по лестнице этой прошла не одна сотня людей. Прошли по длинному, скупо освещенному коридору.
   - Сюда, - Констант кивнул на изжелта-белую, замызганную возле ручки, дверь. Конкордатс недоуменно взглянул на него. Не ошибся ли? Больно уж неказисты были эти врата, ведущие в чертоги Сущего. Но тот стоял с выражением напряженной терпеливости на лице, словно раздосадован был медлительностью гостя, однако сдерживал себя, поскольку обстановка не позволяла ему отреагировать на медлительность эту явно.
  От двери веяло богодельней, сиртским домом, лечебным учреждением. Черт знает что, подумал Конкордатс и толкнул дверь. Помещение, в которое он вступил, было плохо и неровно освещено. Желто-серые, тусклые, с пресным казенным привкусом тени растекались по большой неуютной комнате. Здесь царил тот странный, установленный регламентом, неуютный порядок, который не нуждается в красоте, а продиктован целесообразностью. Так бывает там, где обитателям нет дела до обустройства быта или нет сил обустроить его. Странным было обиталище его Сущего. Вот тебе и алтарный этаж... Святая святых.
  Конкордатс прошел в центр помещения, нарочито громыхая сапогами, словно желая этим грохотом расплескать унылые сонные тени. И тени отступили, скапливаясь в углах. Он стоял посередине комнаты, словно актер в свете софитов. В глазах зарябило от избытка света. Он вдруг ощутил, что его рассматривают. Кто-то невидимый, тяжелый, непостижимый скрывался за пеленой света на расстоянии, чуть превышающем дистанцию выпада. Что-что, а боевую дистанцию Конкордатс чувствовал отлично... Независимо от того, видел ли противника. Рассматривающий его с безопасного расстояния был чем-то удручен. "Помнит копье", - вдруг подумал Конкордатс и быстро шагнул вперед, сокращая расстояние и пытаясь выйти из зоны слепящего света. На несколько мгновений увидел он ранее сокрытый мраком угол комнаты и угрюмого человека, глядящего на него невидящим взглядом. Странная сложная ассоциация сложилась у Конкордатса. Вдруг показалось ему, что это не явь, а сон, полубред даже. И что не он его видит, а присутствует в воображении лежащего в полузабытье человека. И в этом бредовом тяжелом забытье человек вдруг протянул ему руку. И в руке у него был ключ. Тот самый, когда-то привиделся Конкордатсу в его сне. Он почти машинально взял этот ключ, и тот час померк свет и комната вновь погрузилась во мрак. Лишь в центре ее клубок света освещал столик и разбросанные на нем листы. И Конкордатс увидел, что текст на них жирно перечеркнут.
  Он успел прочесть в самом верху одного из листов: "Уже продвинулись в центре позиции вражеские латники, оттеснив пехотинцев ... Уже метнулся и пал штандарт ... А сигнала не было". Свет померк и Конкордатс, сжимая ключ в руке, наощупь вышел из комнаты. Констант ждал его в коридоре. Он впился глазами в ключ, желая что-то спросить, но промолчал.
  - Спасибо, Констант, - сказал тихо Конкордатс и быстрым шагом вышел из дома.
  
  Глава 39
  Эта глава, в которой рассказывается о проводах Конкордатса, будет написана позже.
  
  Глава 40
  
  Грубый дощатый стол из почерневших досок, сделан по его слову. Некоторое время назад слово его начало осуществляться. Он научился воплощать то, что представлял. Пока получалось не очень хорошо. Но получалось. И это пьянило сильней, чем вино. Они, доски эти, плохо пригнаны и образуют на стыках длинные, неровные уступы. Но Конкордатса это не раздражает. Он одинаково привычен и к аристократической роскоши, и к походной простоте. Так была устроена его жизнь, что ему попеременно приходилось терпеть и то, и другое. А сейчас тем более не до мелочей: слишком уж он увлечен своим занятием. Листок бумаги, чуть мятый, потасканный в карманах исписан неровными рядами букв. Эти строчки напоминают строй боевой колонны в конце сражения. Слова из первых рядов почти полностью вычеркнуты, будто выбиты. Уцелевшие перестроены-переписаны ниже, на новых позициях в ином порядке, пополнены из запаса и снова покромсаны. И перестроены снова. Но теперь в плотном цельном строю только бойцы, выдержавшие все испытания и те новые, что пришлись к месту.
  Конкордатс примостил листок на самой широкой из досок ступенчатой столешницы, но тот все равно не умещается, захватывая соседнюю, поэтому его приходится время от времени передвигать, чтобы дать разбег перу. Чернила - копоть, замешанная в воде, оставляют там, где перо цепляется за волокна древесины, нечеткий, прерывающийся след. Если бы писать пришлось много, это было бы мучением. Но Конкордатс не столько пишет, сколько размышляет. Вернее в тупой, как может показаться со стороны, сосредоточенности смотрит в одну точку, бормочет слова, а потом, словно очнувшись, спешит занести на бумагу, пришедшее в голову, чтобы через несколько минут зачеркнуть написанное и вновь застыть в умственном напряжении.
  Слабый огонек в оловянной, если судить по цвету, плошке, трепеща, стелется над поверхностью масла, судорожно цепляясь за кончик плавающего в нем фитиля. Ночь. Тишина. И только слышно, как поскрипывает перышко - именно перышко, настоящее, живое, совсем недавно выдернутое из хвоста райской птицы: горластой, драчливой и колченогой. Но как же ей еще называться, если не райской? Конкордатс за свое пребывание здесь уже испытал силу слова, испил сладостной отравы владения им, наблюдал, как овеществляется правильно и вовремя сказанное. Поэтому он выводит свои каракули, с замиранием в душе предвкушая, какое они будут иметь следствие.
  О, Конкордатс уже не тот новичок, который терялся перед проявлением сути и благоговел перед Сущим! Он Конкордатс! Вновь Конкордатс. Уверенный в себе, и на основании этой уверенности высокомерный, впрочем, лишь настолько, чтобы позволить себе в любой, даже самой невыгодной ситуации, оставаться спокойным и безразличным к обстоятельствам и мнениям. Он пополнил свою суть новым содержанием. Конечно, он не маг, не кудесник, однако уже кое что смыслит: разбирается, к примеру, когда достаточно применить меч, а когда не обойтись без силы слова. Знать-то когда он знает. Но вот как? Это пока вопрос...
  С мечом проще. Многолетняя выучка, врожденный талант рукопашника, природная задиристость, смешанная с приобретенной в изнурительных тренировках расчетливостью и чувством оружия, делают его опасным соперником. Но слово - это новое. Его силу он понял только здесь.
  Давно пора спать, а Конкордатс все колдует над листком. Пламечко светильника бьется, трепещет над маслянистой матово отсвечивающей гладью, зажигая в его зрачках беспокойные огоньки. Но вот, кажется, все. Перечитывает написанное, довольно потирает руки.
  Он снимает куртку и бросает ее на табурет, отчего испуганным мотыльком срывается с фитилька огонек, вздрагивают задремавшие было языки факелов. Куртка падает с тяжелым шлепком, к звуку которого примешивается твердый, короткий удар. Ключ! Совсем забыл. Вот теперь и проверить. Что ж откладывать? Конкордатс не ленив. Опыт воина научил его не откладывать никогда то, что можно сделать сейчас. Вновь надевает куртку, накидывает перевязь с мечом. Кто его знает, что ждет его за этой таинственной дверью. Лучше уж во всеоружии. Выходит в коридор и по пути вынимает из гнезда один из никогда не гаснущих факелов, и выходит в темный коридор. Тихо. Звук шагов теряется в темной глубине. Пламя рвется вверх - ровное и спокойное. Конкордатс поднимается по лестнице, почему-то стараясь ступать неслышно, некоторое время стоит возле окованной железом двери, прислушиваясь, а затем с волнением вставляет ключ в замочную скважину. Стержень входит в личину легко, будто в родную, но тут радость сменяется разочарованием - ключ не проворачивается.
  - А может быть дело и не в ключе вовсе, может, в руке дело? - эта мысль будто приходит извне, словно кто-то громко подумал об этом рядом. Она словно принесена порывом сквозняка, вдруг резко ударившим в спину. Сущий! Пришел помешать! Рука рвется к эфесу, но что против Сущего меч? Эх, слово бы знать, слово! Противная горячая истома уже заполняет тело. Однако сила, парализующая его сегодня, избирательна. Сегодня Сущему весь он не нужен. Только рука, сжимающая ключ! Кисть словно каменеет и перестает слушаться, вернее, становится послушна чужой, не его, Конкордатса, воле. Хочет отобрать? Но зачем тогда давал? А далее происходит неожиданное. Как будто взрослый наложил сверху свою ладонь на руку ребенка и тем многократно укрепил ее. Ключ, уступая воле хозяина, послушно проворачивается. Замок нехотя лязгает, дверь медленно отворяется... Уходят истома и окаменелость: это Сущий убрался прочь, оставив его один на один с тайной.
   Конкордатс делает шаг и оказывается в короткой широкой рекреации, заканчивающейся стеной с проходом в форме высокой узкой арки. Пламя факела кусками вырывает из темноты предметы, расположенные ближе других, выступающие или более светлые части стен и потолка. Отраженным светом вспыхивают над аркой и по сторонам от нее письмена незнакомых очертаний. Из этих трепещущих отблесков вдруг складывается перед ним портрет человека опирающегося на тяжелый двуручный меч. Лицо его в обрамлении металла мужественно и выразительно, взгляд пылающ. Конкордатс невольно залюбовался статью рыцаря и благородством его позы. Что-то знакомое увиделось в его облике. Присмотревшись, он внезапно узнаел себя. Если бы у него было сердце, оно затрепетало бы в этот момент в тревожном волнении. Но ничего в нем не дрогнуло. И ничто не помешало ему спокойно удивиться увиденному и придти от увиденного в недоумение. Портрет усиливает его желание пройти до конца. Это не его портрет. Вернее он взрослей и опытней того, кто изображен на нем. Конкордатс нынешний не тот сорвиголова и балбес, каким был в прошлой жизни, да и в самом начале этой. Он знает теперь не только цену слову, но и цену здравому размышлению. Несомненно, портрет - знак, теперь бы понять, какой!
  Конкордат вынул из ножен меч и, положив его на колени, опустился на каменную скамейку у входа. Глубоко задумался. Вот и подошел в своих исканиях он к тому порогу, который до него переступали лишь единицы. А тот, кому он противоборствовал, вдруг сам помог преодолеть черту, отделяющую простых от Сущих. Почему он это сделал? Если то, что можно постичь здесь, уравнивает простых с Сущими, то зачем Сущему его, Конкордатса, возвышение? А если эти знания только усилят зависимость? Здесь было о чем подумать. Нет, не стоит торопиться и делать в азарте опрометчивых шагов. Но и отступать не следует. Кто знает, может быть во второй раз Сущий не направит его руку. Но чего, чего хочет от него Сущий?
  Нахальная, самоуверенная мысль, которую Конкордатс придавливал все это время внутри себя, меж тем освободилась от его опеки и закричала в голос: "Сущий уступил, поскольку не мог больше сопротивляться. Ты победитель! Ты не оставил ему выбора!" Конкордатс не сдержался и улыбнулся ей, растянув рот до ушей. Но лавры примерял только секунду. Даже если это победа, то малая. Тактическая. Он вспомнил железную хватку Сущего в тот момент, когда заупрямился ключ, и вновь посерьезнел. Ему предлагают партнерство? Это ли не достойное завершение богоборчества - уравняться положением с Сущим? Но этого ли он сам добивается? Итак, следует понять, что надо ему, Конкордатсу, и что хочет Сущий. Сначала, что надо ему... А ему надо малое - переписать прошлую жизнь. Вернее, один только ее эпизод. Последний эпизод. И он уже переписал его. В кармане у него лежат сложенные вчетверо листки, на которых она переписана начисто.