Такое разное море Онего... (Путевые заметки)

Давным-давно, когда фотографии были почти сплошь чёрно-белыми, о мобильных телефонах никто ещё слыхом не слыхивал, а в стране свирепствовал Горбачёвский сухой закон, довелось мне два года подряд провести отпуск на Онеге. Да не как-нибудь, а под парусами.

Для тех, кого не пугает отсутствие тёплого клозета и некоторых других благ цивилизации, это – лучший отдых, на мой взгляд. И по соотношению цена/качество весьма и весьма привлекательный. Впечатлений каждый день – хоть отбавляй, а расходов совсем немного даже по меркам тех далёких лет. С каждого члена экипажа – а пассажиров на яхте нет! – требовался некий набор консервов и бакалеи на определённую сумму и фиксированный сбор на общие расходы: бензин, баллоны с газом, скоропортящиеся продукты и так далее. Со спиртным в те суровые времена было очень туго, и здесь уж – по мере возможности. На борту ни пьянство, ни полное воздержание не приветствовались. Раздавить за ужином, на шестерых или семерых, поллитру-другую – очень даже душевно. На свежем-то воздухе…

В те далёкие годы отпуска были длинными, их тогда ещё никто не додумался разбивать на две-три части. Но всё равно походы на Онегу проводили «в два экипажа». То есть, одна команда гнала яхту из Москвы до озера, гуляла там в своё удовольствие, а затем в Петрозаводске происходила смена экипажа. Первый уезжал поездом домой, а второй, прибывший на том же поезде, после душевного отдыха на Онеге, возвращался на яхте в Москву.

Идти первым экипажем приятнее, поскольку сначала – марш до Онеги, а затем неторопливый отдых. Я ходила и первым, и вторым. То есть, знаю предмет. Марш утомляет, потому что приходится спешить. И ждать – у шлюзов, которые пропускают маломерные суда в последнюю очередь – тоже приходится. Порой ожидание затягивается до  суток и более. Мало приятного, уж поверьте. Сиди и жди, потому что шлюз может открыться в любой момент. Помню, как мы с Настей, моей сводной сестрой, решили пособирать землянику на косогоре. А потом неслись со всех ног, подгоняемые ласковыми воплями нашего общего папеньки-капитана, потому что ворота открылись, и где вас черти носят, и в господа бога, и весь царствующий дом, и вдоль, и поперёк, с присвистом, через семь гробов и в центр мирового равновесия!

Дорога по Волго-Балту занимает от семи до десяти дней в зависимости от того, как повезёт со шлюзованием. И далеко не все участки можно назвать приятными или, хотя бы, живописными. К тому же, существенную часть пути приходится преодолевать под мотором, а такая профанация парусного спорта безмерно оскорбительна для возвышенных душ яхтсменов.

На Волге-матушке заслуживает особого внимания затопленная Калязинская колокольня и, конечно, красивейший город Углич. Рыбинское водохранилище – очень тяжёлый этап: сутки без берега, под парусами, при сильной волне. Рыбинка мелкая, и волна там почти всегда. Опытные люди говорят, что в редкие минуты штиля можно увидеть под водой затопленные деревни. Мне с этим, увы, не повезло. Оба раза форсировали Рыбинку при жуткой болтанке, а мотор там даже при желании не включишь – захлебнётся на такой волне.

Череповец удручает разноцветными дымами, валящими из бесчисленных заводских труб. После ночёвки в этом городе яхта вся чёрная от копоти. Оттирая грязь, моментально забываешь о действительно недурной череповецкой бане. Дальше – река Шексна, вдоль которой не особенно много красот, зато, если судить по вышкам, хватает лагерей. Есть на Шексне и весьма опасные запруженные участки. Посмотришь вокруг: море разливанное, а фарватер на самом деле узкий, потому что вдоль бывшего русла реки стоит под водой затопленный лес. И спилены деревья высоко, верхушки «пней» лишь немного не дотягивают до поверхности воды. То есть, легкомысленный шаг влево-вправо чреват тем, что сядешь на кол. Со всеми втекающими и вытекающими.

Однажды мы там чуть не попали под сухогруз. Ночевали в каком-то обширном затоне. Перед рассветом капитан проснулся, движимый велением не то, чтобы сердца, – мочевого пузыря. И подумал капитан: а чего, собственно, стоим? Народ спит, и ладно. А мы пойдём себе потихоньку. Завёл он мотор и начал пробираться на выход из затона. Увидав, что по реке ползёт самоходная баржа, капитан притормозил, чтобы её пропустить. А баржа вдруг, без объявления войны, не посигналив, начала заворачивать прямо на нас. Папенька и сам не понял, как смог уйти, развернувшись буквально на пятке. Не знаю, как кто, а я бы точно не смогла выбраться из «гроба», в котором спала. Тем более что, в случае столкновения, удар пришёлся бы именно в мой борт.

Насчёт «гроба» стоит пояснить. Наша яхта, «Амазонка», вообще заслуживает того, чтобы рассказать о ней подробнее. Строго говоря, «Амазонка» была вовсе не нашей. Если кто-то решил, что мой отец – богатенький Буратино, владеющий белоснежной красавицей-яхтой, то ничего подобного. Даже старенький швертбот «Викинг», взятый у немцев по репарации после победы в Великой Отечественной, отцу не принадлежал, хоть он и значился постоянным капитаном этой лодки. В те далёкие годы яхты, на которых мы ходили, являлись собственностью Полиграфического института, где всю жизнь преподавал отец.

«Амазонку» построили его друзья-преподаватели. Сами, своими отнюдь не белыми рученьками. Построили из красного дерева, по чертежам какой-то другой яхты. И получилась лодочка – загляденье. Метров двенадцать в длину, с четырнадцатиметровой мачтой и осадкой более полутора метров. Три каюты: носовая, кормовая и центральный салон, в котором можно было стоять в полный рост. До семи человек размещались на яхте свободно, и палатку по ночам ставить не требовалось. Трое спали в носовой каюте, двое – в кормовой, один – в салоне, и ещё один – в «гробу». Это такой длинный пенал под левой банкой кокпита, в который можно залезть из салона. Мне очень нравилось там спать, поскольку клаустрофобией не страдаю. Удобно, уютно. Правда, не в случае крушения.

Переходы через Белое озеро не помню: мы всегда пересекали его ночью. К сожалению, многое уже стёрлось из памяти за прошедшие годы. Я вела во время походов дневник, но он куда-то затерялся. Правда, остались фотографии, да и память у меня не совсем дырявая. В общем, расскажу не о самих походах, а о местах, которые особенно запомнились. Надеюсь, будет интересно.

Итак, с небольшими приключениями мы добрались до города Вытегра. Впереди ждало море Онего…

1. Андома гора

Первая стоянка после Вытегры – устье реки Андомы. Онега в тот раз встретила неласково, и «Амазонка», подгоняемая сильнейшим навальным ветром, летела по волнам, почти улегшись на правый борт. При таком крене получалось, что, сидя на одной банке и упираясь ногами в другую, ты практически стоишь над беспокойной водой, проносящейся мимо с курьерской скоростью. Восторг неописуемый! Хотелось петь или кричать. Не сомневайтесь: экипаж никогда не отказывал себе в этих невинных удовольствиях.

А напротив змеился волнистыми красноватыми складками высоченный обрыв, поросший поверху елями – Андома гора. Известно, что там, в результате доисторического разлома, выходят на поверхность древнейшие слои, богатые окаменелостями и прочими сокровищами. Но в команде не было археологов и палеонтологов – сплошь полиграфисты, поэтому ни в день приезда, ни в последующие по обрыву мы не шастали, только гуляли поверху. Это и безопаснее, и панорама открывается исключительно живописная.

Обогнув мыс, «Амазонка» вошла в устье реки Андомы. Там, прежде, чем пристать, пришлось лавировать среди бестолково плавающих стволов: по реке сплавляют лес. И едва «Амазонка» успела мы пришвартоваться, как с горы, с рёвом моторов и дикими воплями «Яхта пришла!» к причалу слетелось изрядное количество мотоциклистов. Суровые такие, с колясками, все дела. Это жители деревни, расположенной на самой верхотуре, спешили обменять рыбу на заведомо имеющуюся на борту «огненную воду». Самым шустрым повезло: капитан обменял пару бутылок на восемь свежих сигов, а потом, после долгих уговоров со стороны страждущих, отдал малую толику спирта за тех же сигов, но копчёных. После чего снял с рубки и хорошенько припрятал большой морской компас, так как нам предстояло здесь ночевать, а компас (для тех, кто не в курсе) содержит немалое количество этилового спирта.

Восемь зажаренных сигов на семь даже очень голодных человек это много. Даже слишком много. Даже на свежем воздухе и под водочку. Копчёную рыбу бессовестно обожравшийся экипаж отложил и ещё пару дней о ней не вспоминал.

Назавтра мы вкушали заслуженный отдых, прогуливаясь по-над озером и любуясь окрестностями. Погода не баловала: было пасмурно и прохладно, неослабевающий ветер гнал тучи, которые то и дело облегчались на землю противным мелким дождём. Аборигены, благополучно уничтожившие полученную накануне «огненную воду», настойчиво пытались пополнить её запасы в обмен на рыбу, но понимания среди нас не нашли и обиделись. После обеда капитан решил, что разумнее будет уйти от греха подальше. Само собой, все люди – братья, но уж больно кое у кого из местных братцев глаза незалитые горят.

Однако осуществить мудрое решение оказалось не так-то просто. Ветер под кодовым названием «вмордутык» мало того, что сулил отнюдь не прогулку по райскому саду, – подняв на озере нешуточную волну, он попутно играл брёвнами, которые плавали в устье приютившей «Амазонку» реки Андомы.

Но мы всё-таки пошли. И практически сразу капитан, совершая резкий маневр, чтобы не столкнуться с бревном, крепко заехал румпелем Виталию Костерину, который именно в этот момент решил высунуть голову из кормового люка. В результате Виталий приложился скулой о металлический уголок обшивки. Рана небольшая, но глубокая – до кости.

Прямо на ходу рану страдальцу обработали, остановили кровь, пшикнули «Олазолью» и стянули пластырем края. Виталий стоически вытерпел все издевательства со стороны не самых опытных сестёр милосердия и даже сказал «спасибо».

Между тем «Амазонка» под мотором выбралась из устья реки, и настало время ставить паруса. Немного теории для тех, кто не в курсе. Первое: при встречном ветре яхта идёт «в лавировку», то есть, закладывает крутые галсы, поворачивая то вправо, то влево. Обычно такие маневры сопровождаются сильной качкой – как бортовой, так и килевой. Второе: при такой болтанке нужно либо спать, либо находиться на воздухе, иначе неминуемо укачает.

Теория закончилась. Поскольку мужики дружно оккупировали кокпит, дамам места на свежем воздухе не осталось. Не та была погода, чтобы посидеть на рубке или на борту. Поэтому мы с Настей отправились спать в носовую каюту. И валяло нас с борта на борт часа два, но мы всё равно почти спали. А что ещё прикажете делать, если снаружи оголтелые яхтсмены во все глотки борются со стихией?

Но вот яхта заложила крутой вираж, и болтанка прекратилась. Это капитан, плюнув и грязно выругавшись, сдался и повернул обратно к берегу, который за это время даже не исчез из виду.

Вернулись. Сводили Виталия в деревню, надеясь найти врача. По-хорошему, рану требовалось зашить. Выяснилось, что – да, фельдшер в деревне есть, но в настоящее время отсутствует. То ли на покосе, то ли где у бабы завис. К слову сказать, зажило всё у Костерина замечательно, рубца не осталось.

Остаток дня мы с Настей варили сгущёнку – на костре, под противным мелким дождичком. Вот захотелось девушкам сладкого, а тратить на баловство драгоценный газ нельзя. Потом Женька Иванов, экспроприировав и уничтожив половину сгущёнки, собрался с местными обормотами на ночную рыбалку, но тут капитан жёстко употребил власть, и Женька остался на яхте, что опять же сказалось на запасах сгущёнки самым пагубным образом.

И лишь на следующий день, когда ветер немного стих, мы смогли покинуть Андому – величественное, но суровое и не очень-то приветливое место.
*   *   *

Некоторых членов экипажа я уже упоминала, но полагаю, что следует назвать всех. Итак, по порядку:

1. Дмитрий Воробьёв – наш бессменный капитан и мой отец.
2. Лидия Воробьёва – матрос, жена капитана и замечательный человек.
3. Настя Воробьёва – их дочь и по совместительству юнга. Во время тех походов Настасье было 13-14 лет. Ходила она с родителями с тех пор, как научилась плавать, то есть, лет с пяти.
4. Марина Воробьёва – матрос и капитанская дочка от первого брака. То есть, ваша покорная слуга.
5. Иван Корнилов – старпом, правая рука капитана, красавец-мужчина и человек с оригинальным чувством юмора.
6. Евгений Иванов – второй старпом и левая, весьма своевольная рука капитана. По совместительству – заядлый рыбак, царствие ему небесное.
7. Виталий Костерин – матрос и тоже фанатик рыбалки. Капитан тогда поклялся, что никогда больше двух рыбаков одновременно в его команде не будет. Уж очень они шебутной народ: не успеет яхта причалить – оба уже сдулись. Как будто на борту заняться нечем!
8. Сергей, фамилию которого я забыла. Стыжусь не сильно, так как этот товарищ ходил с нами всего один раз, и то присоединился где-то в середине похода. Сергей был очень дисциплинированным и чистоплотным матросом.
9. Димка – юнга. Фамилию этого парнишки тоже не помню. Димона попросила взять в поход его мать, старинная знакомая отца. Осенью парню предстояло идти в армию. Его матушка была мудрой женщиной: некоторое понятие о дисциплине этот охламон во время похода получил.

Набралось девять человек, но это все, кто участвовал хотя бы в одном походе на
Онегу. Одновременно на борту «Амазонки» находилось не более семи членов команды.

Капитан, да будет вам известно, несёт полную, вплоть до уголовной, ответственность как за судно, так и за людей на борту. Кроме этого, капитан должен уметь всё, даже роды принимать. Правда, папенька говорил, что в данном случае важнейшую роль играет профилактика: разумный капитан не возьмёт в экипаж беременного матроса.

Нас Бог миловал от крупных неприятностей. Во время походов на Онегу основным геморроем для капитана было следить, чтобы не сильно чудил Иванов, да как бы чего не вышло у Димки с Настей, между которыми вспыхнуло большое и светлое чувство.

Но, в принципе, во время похода может случиться всё, что угодно. Например, в конце семидесятых, в течение одного лета произошло несколько крушений. Были и человеческие жертвы. Руководство яхт-клуба, недолго думая, порешило старые лодки сжечь от греха подальше. История умалчивает, сколько именно водки папаня скормил директору клуба, но тот закрыл глаза, когда наши угнали яхту с базы. Два года «Корсар» стоял на Конаковском водохранилище, где у отцовского друга была дача. Затем яхту переименовали, справили другие документы, и в яхт-клуб вернулся уже «Викинг». Тот же разбойник, но с другими номерами, как шутили те, кто был в курсе.

2. Бесов нос

Это была следующая наша стоянка в том походе. Бесов нос – место открытое, и причалить там нельзя. Во всяком случае, «Амазонке», у которой осадка 1,7 м. Это вам не «Викинг»: втянул шверт и ткнулся носом прямо в берег. Поэтому яхту мы оставили в устье речки Чёрная. Убрали всё с палубы, заперли люки (предосторожность, не лишняя даже в безлюдном месте) и пошли.

Там недалеко – вдоль берега озера километра полтора-два. Сначала лесом, потом – лугом, мимо заброшенной деревни. На берегах Онеги немало таких деревень. Дома кренятся в разные стороны, стены заваливаются внутрь… Вокруг – бурьян и крапива пополам с малиной. Часто попадаются мёртвые деревья – сухие, без коры. И видно, как из-за вечного ветра закручена винтом древесина.

Бесовым носом называют довольно длинный голый мыс, над которым стоит маяк. Отполированные водой, ветром и временем плиты красноватого гранита плавно сползают в озеро, и на них есть петроглифы – как древние, так и довольно пошлые, современные. Из древних примечательно изображение «беса»: нечто крупное, человекообразное и с рогами.

Вдоволь нагулявшись по мысу, мы обнаружили несколько довольно больших, наполненных водой  углублений в гранитных плитах. Ни дать, ни взять – природные ванны, и вода в них была довольно тёплая. Женская часть экипажа, возрадовавшись, повелела мужикам удалиться с глаз долой и с несказанным удовольствием воспользовалась щедрым подарком природы. Погода к тому времени наладилась, вечер был на удивление тих, и принять ванну с видом на закат… Согласитесь, не каждый день выпадает такая удача.

3. Остров Миж

Онегу не зря называют морем – озеро огромное, по величине уступает только Ладоге, а по чистоте воды оно первое в Европе. Не знаю, можно ли сейчас, но тогда мы, если находились вдали от берега, без опаски пили воду из-за борта.

Между тем наступила жара. Однажды «Амазонку» накрыл полный штиль – прямо посреди озера. Капитан, поставив паруса «на бабочку», сбросил с кормы в воду «непотопляемый конец» – длинный нейлоновый канат весёленького розового цвета, который плавает на поверхности. Это на случай, если вдруг поддует: купальщики успеют ухватиться за канат, и за ними не надо будет возвращаться. И весь день команда до одури загорала и плескалась в воде вокруг стоящей под всеми парусами яхты. А где-то далеко, у самого горизонта, по озеру носились «метеоры» – основной общественный транспорт в тех краях.

Я потом посмотрела в атласе, и стало как-то жутковато: в том районе, где мы купались во время штиля, глубина озера – сто метров…

А потом мы пришли к острову Миж и стояли там несколько дней. Замечательное место для отдыха, среди бесчисленных онежских островов трудно найти лучшее. Расположен Миж в прямой видимости от берега, напротив посёлка лесорубов. На острове не живут, но какие-то постройки там есть, в том числе и неизменная деревянная часовня, которую гнёт к земле внушительная доска, свидетельствующая о том, что этот памятник зодчества охраняется-таки государством.

На острове достаточно места для прогулок, но он не настолько велик, чтобы заблудиться. Есть на Миже и луга, и лес, и скалы. Мы обстоятельно и со вкусом били там баклуши. Облазили остров вдоль и поперёк, купались даже не в самых подходящих местах, собирали в лесу чернику и катались на лошади, которая там обитала. Скотинка была смирная, но лукавая. Она позволяла на себя сесть, но вскоре начинала чесаться боками обо все встречные деревья, намекая, что всаднику пора и честь знать. Жители посёлка зимой, по льду, вывозят на этой кобыле с острова сено и смолу. А летом у неё каникулы.

Единственное, что слегка портило впечатление от Мижа, это расположенное неподалёку от причала кладбище. Посёлок стоит на сплошном камне, и хоронить умерших возят на остров. В целом – кладбище, как кладбище: небольшое, довольно ухоженное, и глаза не мозолит, поскольку находится в лесу. Но уж очень много там лежит молодых людей, вот что удручало. Особенно запомнилась могила одной совсем ещё девчонки, похороненной с младенцем. Бедняжка явно умерла родами. В общем, я старалась обходить кладбище стороной.
*   *   *

На многих яхтах женщины стоят вахты наравне с мужской частью экипажа. Но наши джентльмены сразу заявили дамам, чтобы забыли о равноправии. Мол, равноправие это если и существует, то где-то там – на берегу, и забудьте о нём. Сказано было так: мы вас везём, а вы нас – кормите. Дамы и не подумали возмутиться: охота была в любую погоду париться на вахте, управляя далеко не лёгкой яхтой! И на борту «Амазонки» царил взаимоприятный патриархат. Разве что чистить рыбу дамы отказались наотрез. И рыбаки, то и дело поминая лентяек тихим ласковым словом, сами возились с мелюзгой, которая по глупости попалась на их крючки.

Впрочем, Иванов, в отличие от капитана, который должен уметь всё, ко всему прочему ещё хорошо готовил, но делал это лишь под настроение. Мужчины могут позволить себе такую роскошь. Как-то на одном из многочисленных островов, которые мы посещали, было собрано неимоверное количество черники. Ягоды оказалось столько, что зажравшийся экипаж начал ею пренебрегать. И тогда Женька грудью кинулся на амбразуру, спасая гибнущий урожай. Буквально из ничего (помню, в тесто, кроме обязательной муки, входил майонез) налепил и нажарил на газовой плитке восхитительных пирожков с черникой, которые были моментально уничтожены. Правда, повторять беспримерный подвиг Иванов не стал, как ни вызывала его на «бис» вся команда.

Кроме упомянутой плитки, на борту имелся раритетный самовар, и ставили его не реже двух раз в день – что на ходу, что на берегу. Очень, знаете ли, душевно попить чайку из самовара. Нам откровенно завидовали экипажи многих встречных яхт – мало у кого была в хозяйстве такая роскошь.

Яхтсмены – народ азартный и пижонистый. Хлебом не корми, дай пофорсить, покрасоваться и посостязаться. Вот у тебя дорогущая пластиковая «мыльница», в которой дышать нечем, но управлять ты ею так и не научился, так что прими глубочайшие соболезнования. Потому что я – круче всех, у меня настоящая наборная лодка, мачта на метр длиннее, и сделаю я тебя в два счёта!

И стоит где-то в пределах прямой видимости замаячить чужому парусу, начинаются гонки. Куда, зачем – неважно. Главное – обставить. Паруса, упруго поймав ветер, увлекают яхту вперёд всё быстрее. Капитан зорко следит за «колдунчиками» на вантах, чтобы не прозевать смену ветра, и отдаёт команды, которые молниеносно исполняются. А яхта летит, беззвучно рассекая носом волны, и лишь за кормой шумит и пенится растревоженная вода…

Результат, кстати, не так важен, как сам процесс. Лёгкая досада в случае проигрыша лишь держит в тонусе, не давая расслабляться. Но само ощущение полёта под парусами – непередаваемо. Эти плотные треугольные полотна влекут за собой, а не подталкивают сзади, как мотор. Паруса не пытаются подчинить себе законы природы, они сами – лишь часть её. Наверно, в этом всё дело. Мотор и парус… Разве сравнимы полёты верхом на живом драконе и даже на самом современном самолёте? Вот, примерно так.

4. Южный Олений и другие острова

У острова Южный Олений мы ночевали во время первого похода. Это довольно большой остров, поросший смешанным лесом. Дело было в августе, и мы там очень душевно паслись в обширных малинниках, которые кое-где были объедены, кажется, медведем.

Остров необитаем, но в прошлом был весьма и весьма посещаемым. На Южном Оленьем когда-то давно добывали лучшую в России известь. Уважающие себя люди, да будет вам известно, белили печи только онежской известью. Но мы тогда, в 1986 году, ничего такого не знали: давеча – это вам не теперича. Сейчас можно залезть в Интернет и нарыть любую информацию, а тогда «Амазонка» просто пришла к незнакомому острову, имеющему явно насыпной длинный мол, у которого было очень удобно причалить. И мы, бродя по лесу, обнаружили там, кроме уже упомянутых малинников, довольно странные сооружения: длинные параллелепипеды, сложенные из камней, с рядами глубоких «нор» с двух сторон.

Помимо этих сооружений на острове имелись разрушенные бараки, над которыми нависала покосившаяся вышка, а кое-где на берегу мы натыкались на остатки спутанной колючей проволоки. То есть, небольшой лагерёк там в своё время точно функционировал. Однако назначение тех каменных сооружений осталось для нас загадкой. Теперь-то ясно, что это были печи для отжига извести. У меня много лет хранился светло-серый камешек с рыжей кляксой лишайника, прихваченный с Южного Оленьего.

Кижские шхеры – весьма обширный архипелаг, и острова, образующие его, порой расположены столь кучно, что кажется, будто яхта петляет по лабиринту, из которого нет выхода. Мы обшарили немалое количество этих островов, самых разных и по размерам, и по природе. Одни не оставляют сомнений, что ты – на Севере: скалы, хвойный лес и огромные валуны, покрытые то бархатным, то колючим на вид мхом самых разных оттенков. Другие – низкие, с редко растущими берёзами и земляничными полянами, – моментально переносят тебя в среднюю полосу России. На одном таком «земляничном» островке мы обнаружили справную баньку, которая ещё не успела остыть. И – ни одного человека вокруг, – ни мытого, ни грязного.

Попадались острова с возделанными участками. Какие культуры там выращивают, осталось секретом, так как урожай был уже убран. А сами участки примечательны тем, что огорожены невысокими каменными стенками. Карелия… Прежде, чем вспахать землю, её нужно освободить от бесчисленных камней.

Там, где глубина не позволяла подойти вплотную к берегу, «Амазонка» вставала на якорь, а мы добирались до острова на «Стручке» – надувной лодке, получившей название за форму и зелёный цвет. Посудина хлипкая, но двоих-троих выдерживала.

Побывали мы и на Кижах, сходили там на экскурсию, хоть не она была основной целью посещения знаменитого острова. В тот день, по предварительной договорённости, на Кижи должен был приехать Сергей, чтобы сменить Иванова, которому пора было возвращаться домой. Проводив Женьку на метеор до Петрозаводска, мы отправились осматривать достопримечательности. День был холодный, дождливый, и на нашу суровую команду (в сапогах, плащ-палатках и прорезиненных рыбацких робах) с завистью поглядывали цивильные экскурсанты, экипированные легкомысленными зонтиками. Мы утюжили насквозь промокший остров вдоль и поперёк почти до вечера, так как Серёга задерживался, и дружно пришли к выводу, что памятники деревянного зодчества при солнечной погоде смотрелись бы значительно лучше.

5. Ялгуба

Ялгуба – это длинный узкий залив, место ближайшей от Петрозаводска ночёвки. То есть, в одном походе это была первая наша стоянка на озере, в другом – последняя. Место замечательное: высокий берег, сосны, а чуть подальше от воды – длинная гряда, густо поросшая еловым лесом.

В первом походе, когда мы двигались от Петрозаводска, именно в Ялгубе, за ужином, был достойно отмечен день рожденья Лиды. Чуть позже пришла и встала рядом с «Амазонкой» ещё одна яхта, и команда соседей пригласила нас к своему костру. Капитаном там был колоритнейший мужик, похожий на пирата. Вы не поверите: с деревянной ногой.

У команды «пиратов» нашлась не только характерная для туристов гитара, но и флейта, на которой бесподобно играл один парнишка. И вот представьте:

Ночь. Искры от костра алыми змейками взлетают в небо и смешиваются там с пронзительно-колючими звёздами. Из-за гряды, царапаясь об иглы елёй, поднимается неправдоподобно огромная, перламутровая Луна. И в полной тишине плывёт, чуть дрожа, хрупкое и прозрачное волшебство, творимое пением флейты. Вот тогда, в первую же ночь, Онега и покорила меня навсегда.

Нам в тех походах досталось и штормов до семи баллов, и томного штиля, и дождей, и жаркого солнца, и ягод, и грибов, и рыбы. Незабываемых впечатлений – море. Целое море по имени Онего.

Чем ещё хорош отдых под парусом, так это абсолютной свободой (куда захотели, туда и отправились) и такой же полной отрешённостью от внешнего мира. Мы старались посещать безлюдные места, заходя в населённые пункты лишь в случае необходимости – пополнить запасы продуктов или бензина. Изредка встречались другие яхты, которыми управляли такие же бродяги из Питера, Москвы или Петрозаводска. На борту «Амазонки» имелась и даже иногда функционировала допотопная «Спидола», но экипаж принципиально не слушал новости. В сущности, нам было глубоко начхать на то, что происходит где-то там, во внешнем мире. Вот это, в моём понимании, и есть настоящий отдых.

По славному городу Петрозаводску мы всегда бегали рысью – от вокзала к порту или наоборот. В первый раз, правда, было чуть больше времени, и мы успели заскочить по пути в хозяйственный магазин. Где бы я ни бывала – а поездить по «Союзу нерушимому» довелось изрядно, – всегда заходила в книжные и хозяйственные магазины. В Петрозаводске замечательная керамика: лёгкая, хоть и толстостенная, облитая глазурью, сделанной будто из горького шоколада, с размытыми светло-серыми узорами. Маслёнка, купленная в столице Карелии, служит верой и правдой до сих пор. Ещё Петрозаводск запомнился дивным парком на берегу озера и домами, характерными для севера – стянутыми по тёмно-коричневому фону перекрестьями светлых балок.

Что же… Мы коротко прошлись «по волнам моей памяти» от Вытегры до Петрозаводска. Надеюсь, читатели не успели соскучиться. Что до меня самой… Не знаю, доведётся ли ещё побывать в тех краях, но море Онего как будто всегда где-то рядом – рукой подать. Или «чуточку прикрыть глаза»…