Глава пятая.
До момента истины, — прибытия аптекаря Сервия Грегори с величайшим указом: сжечь ведьму к чертовой матери, оставалось несколько дней. Деятельная Светка решила их употребить с максимальной пользой для общего дела. Глашу-два, она перетащила в светелку, эгоистично, но вполне по-женски рассудив: привлекательной интимными способностями силиконовой кукле с сексуальным опытом, заложенным в нее «создателем», до сожжения лучше побыть в компании девушки. Как только в верхнюю комнату очередной раз заглянуло солнышко, она проснулась, потянулась, улыбнулась задумке и встала полная творческих сил.
Быстренько сполоснув себя под умывальником — чудом экономии воды из сказки Корнея Чуковского, успев между каплями мысленно поругать Змея за то, что он не позволил перетащить сюда хотя бы ванну, она надела одну льняную рубаху, собрала каштановые локоны под платок и приступила к делу. Куклу Светка положила на стол, так чтобы ее длинный волос свисал в деревянный ушат. Не найдя в светелке стрелецкой дочери ничего подходящего, — только вязанные козьего пуха варежки, она надела лайковые перчатки из своего переносного гардероба-косметички, развела в маленькой ступке черную краску и подошла к пациентке…
В отличие от Веры, у нее это был первый опыт эксперимента по кардинальной смене цвета волос. Своего каштанового ежика, Света берегла, холила и лелеяла, но ради спасения Глаши она уже оказалась способна на многое, и это был не придел. Чувствуя в себе задатки нечто среднего между стилистом-новатором, гинекологом и патологоанатомом, Светка раздвинула кукле ноги и внимательно рассмотрела, что там у нее есть в ассортименте.
Выводы подробного изучения силиконового интима были не утешительны. Если прогресс мужского шизофрейдизма двинется в данном направлении и в двадцать первом столетии, то ей лично лучше оставаться в семнадцатом. Здраво рассудив: женщинам пора завязывать с феминизмом, Света почесала нос тыльной стороной ладошки, — как всегда, он зудился в самые не подходящие моменты, и обратилась к игрушке для взрослых мальчиков.
— Прости, но я должна убедиться…
Кукла осталась безучастной. Осмелев, Света сунула ей в укромное местечко пальчик в лайковой перчатке. Вынула, скрупулезно осмотрела на предмет пятен известных всем благодаря скандальной бережливости Моники Левински и с облегчением выдохнула:
— Девственница…
Заметно повеселев, Света деловито взяла кисть для нанесения краски и произнесла:
— Итак, приступим. Поскольку тебя сожгут обнаженной. Да, да, не удивляйся. Такие времена на дворе. Просто жуткие нравы!
Кукла не ответила и она продолжила:
— Ты-то, как совершенное нано-творение секс-индустрии, должна понимать какие трудности испытывают непросвещенные народы в последнем годе семнадцатого столетия. Когда еще не написаны «Жюстина» маркиза де Сада и «Венера в мехах» фон Захер Мазоха. Садомазе некуда деть скопившееся восхваление Эросу.
Кукла снова осталась молчаливой.
— Конечно, извращенцы стригутся в монахи, бичуют себя епитимьями, но до сих пор костерком развлекается. Найдут бабенку, что посмазливее. Разденут, на хворост поставят и смотрят, как от их горячей страсти она в огне плавится, истекая плотью. А так как, согласно артикулам костюма Евы в данном веке, по цветовой гамме низ должен соответствовать верху, с него и начнем.
Рассуждая о глобальной несправедливости и средневековом мужском шовинизме, Света нанесла несколько мазков на курчавый каштановый треугольник, подбирая тон под цвет Глашеных иссиня-черных волос. Подержала положенный срок, — благо пациент попался весьма покладистый, промыла и просушила.
Оставшись довольной оттенком только на третий раз, она переместилась к голове. Волос куклы длиной около метра и задача перед стилистом-самоучкой, причем с ограниченным количеством воды в наличии, стояла не из легких. Но, «не боги горшки обжигают», — с этим утверждением древних, Света приступила к покраске, вспоминая все, что об этой экзекуции когда-либо слышала от Верки или читала в глянце, реквизированном у продвинутой подруги.
Разделив пряди на две височные, три затылочные и теменную зоны, Света прошла по ним кисточкой, сверху вниз и снизу вверх. Снова промазала от корней к кончикам. Когда белые лайковые перчатки, от французских кутюрье за пару тысяч уе, совсем превратились в черные, она закончила каторжный труд цирюльника-маляра, теперь было время немного отдохнуть и поболтать.
— Вот, скажи мне: Змей меня любит?
Ответом была пауза.
— Молчишь? Вот, и я молчу! Согласна, сама виновата. Упустила момент на диком пляже у Голубоватого камня. Но как девственница девственницу, ты должна меня понять: такие вопросы с кондачка не решаются. Нужно подумать, посоветоваться с подругами.
Свете показалось, что кукла скривила нос.
— Чушь? Конечно! Если бы он хоть чуточку настоял! Так, нет же!..
Света вдохнула, и осмотрела куклу. На секунду остановив взор на силиконовых грудях, скользнула по ножкам. Вспомнила о своих остреньких коленках.
— Ну да! Ты красивее, круглее, длиннее, пышнее. Но, я то — живая! Разве это не плюс? Хотя, говорю много — это минус. Еще и пою в невпопад.
«До чего дошёл прогресс —
До невиданных чудес!
Опустился на глубины
И не хочет до небес…».
Позабыты женщины, мир сошел с ума —
Любят мужчин куколки, не из их ребра.
Света снова вздохнула, причитая:
— Знаю, знаю! Сама проверила. Ты непорочна. Обвинение снято. Но знаешь, обидно! Вот из-за таких как ты и рушится мир! Ныне, у мужчин разруха не в головах, а гораздо ниже! Думаешь, если бы я тебя с ним наедине оставила, тебе удалось бы сохранить себя в том виде, в каком сотворил «создатель»?
Кукла скромно промолчала.
— Хотя как раз для этого он тебя и сотворил, — продолжила монолог Света. — А меня?!! Для чего сотворил Создатель меня? Дверь в Добро! Эх, Змей, не там мы боремся со Слугой Хаоса. Не там!..
Сделав из рассуждений именно такой вывод, Света стала мыть кукле волос, снова себе под нос напевая:
«До чего дошёл прогресс —
Было времени в обрез,
А теперь гуляй по свету,
Хочешь с песней, хочешь без…».
Произведя из шатенки Синди брюнетку Глашу-два, она скинула перчатки. Замерла в задумчивости. Уж больно всем видом силиконовая кукла была охоча до жизни и плотских утех. Такую красоту и сжигать как-то жалко. А вдруг воевода ее увидит и отложит казнь? Или вообще передумает?! Тогда обман откроется.
— Не годится, — пробурчала Светка сама себе. — Чего-то не хватает. Ведьмоватости? Нет! Не то! Думай дальше.
Ужасно зачесался нос.
— А поняла, поняла. Нужен суицидальный синдром на лице! Как насчет вступить в движение Эмо? Ты не возражаешь?
Кукла осталась безучастной к вопросам своей внешности. Редкое для девушки качество, просто фантастическое! Окончательно убедившись, что истина в возрастающей в конце двадцатого века популярности силиконовых барышень среди мужчин в их сговорчивости, Света раскрасила ногти новообращенной эмо-гел в черный цвет. Подвела глазки розовым ободком век, со стрелочками в уголках, начесала на лоб косую челку, на нижнюю губу воткнула пирсинг металлическим спиральным рожком, а в волосы пристроила маленькую заколку, в виде Микки-Мауса…
— Ну, гардероб тебе в стиле эмо-кидов, думаю, не понадобится…
Света снова обошла стол, на котором в обнаженном виде и в траурном раскрасе мирно покоилось произведение ее стилистического наноискусства. Даже охватила гордость, Светлана поставила творению рук своих окончательный диагноз.
— Все! Панночка померла!..
— Кто, помер? — спросил Полоз, подойдя со спины неслышным шагом.
— А, Змеюшка! И давно ты здесь?
— Да уж минут пять наблюдаю, как ты в куклы играешь.
— Ой, ой! Должна же я чем-то заниматься. Запер меня в тереме, домостроевец!
— Так будет лучше, Света. Волк говорит: воевода больно охоч до красивых девушек, — пробурчал Полоз, осматривая лежавшую на столе куклу, и на растяжку добавил: — Не… хватало нам еще… чтобы он тебя приметил.
— Даааа!!! Стало быть, я красивая!
— От греха подальше… Кто вкусы воеводы знает.
— Ну вот, опять ты все испортил, Змей!!!
— Да я даже к ней не прикасался! — сказал Полоз, отдаляясь от раскрашенной под эмо куклы, словно от прокаженной.
У Светы видимо образ Глаши-два получился реалистичным, но лавры художника-дизайнера сейчас ее волновали меньше всего, и она отрезала:
— И хорошо, что не прикасался!
— Чего ж, я опять испортил?
— Слушай, Змей, — ушла Светка от вопроса, — коль вы с Волком меня заперли, словно невесту на выданье, и на волю не выпускаете, тогда вот вам мой заказ на дом.
— Какой еще заказ?!!
— Ну, совсем маленький заказик! Мне срочно нужна готовальня, одна. Нет, — пожалуй, две, на случай утери грифелей или поломки кронциркуля. Транспортиры разные, линейки измерительные, линейки чертежные, угольники, трафареты фигур и лекала окружностей. Еще карандаши чернографитовые твердые, полутвердые и мягкие, чернографитовые механические, цанговые…
— Зачем? — удивленно спросил Полоз
— Рисовать буду! Пробовать себя в графике! В затворничестве в искусство тянет.
— Хорошо…— в руках Полоза появился блокнот и авторучка. — Записываю.
— Ну вот, сбил! А, вспомнила: доска чертежная, пластиковая с рейсшиной, зажимом и держателем бумаги. Ватман, полагаю, А четыре. Тубус под нее.
— Сколько, ватмана? — деловито, словно приказчик, спросил Змей.
Света приложила пальчик к губкам и задумалась. Зрачки глаз сузились, чувствуя в вопросе явный подвох, она опередила Полоза.
— Чтобы не скучала до приезда аптекаря Грегори! Ну и в светелку, чтобы вошло. А то, Змеюшка, я тебя знаю! Учти, спать и есть на чертежной бумаге, я не собираюсь…
Полоз пожал плечами. Не прошло.
— Вообще-то я зашел позвать к обеду. Волк пришел.
— Нет уж, Змеюшка! Или я затворница терема и сижу в светелке! Или я светская дама, что благоговейно снизойдя к мужчинам, составит им компанию в гостиной!
— Сиди лучше здесь, — немного подумав, выбрал Полоз. — Ватман и остальное, согласно списку, доставлю после обеда.
Света набрала в грудь воздуха, но он вышел.
— Домострой!!! — бросила она на воздух в пустой комнате. — Про меня не забудьте! Голодовку я не объявляла. И еще принеси компас!
— Зачем? — услышала она уже снизу.
— Сторону Мекки ночью определять!
— Ладно…
— Ха! Змей! Провела, провела…— шепотом порадовалась она, подпрыгнув и показывая полу язык. Согласно созревшему в голове плану, Света и хотела временно остаться вне зорких глаз Хранителей.
Как и обещал, Полоз принес ее заказ, но вот с едой, поскольку она не была строго регламентирована, перестарался. Оставил в светелке, — кстати, с этого момента ее темнице, — кусок ржаного хлеба на крынке с квасом, блюдо простое, непривередливое. Ожидая нечто похожее на ананасы в шампанском, от коварного земноводного Света получила распаренную гречку в молоке, и деревянную ложку. Но зато можно было не думать про этикет трапезы, — какой шансовый инструмент для каш и какой рукой брать. Ковырнув в глиняной мисе несколько раз без какого-либо энтузиазма, она вспомнила детдом, — как в детстве хитрила перед воспитателями, и поднесла чашку к губам, процедила в себя молоко, оставляя не тронутой ненавистную кашу.
Наверху ворковали голуби. Посвятив несколько минут кормлению птиц мира гречкой, она уже стояла за чертежной доской, измеряя и нанося линии карандашами на ватман. Работа над чертежами, у Светки заняла сутки с лишним. Дело было новым не освоенным, к тому же, надо было еще прятать ее от коварного Змея, который то и дело навещал узницу с вечерней и утренней баландой.
К вечеру следующего дня Света справилась с поставленной перед собой задачей. Перекинув через плечо тубус, задвинув его за спину, она подошла к окну. Высота третьего этажа никогда не была для нее помехой и через секунду арестантка уже брела через лопухи к огородам, почесывая руки от поднявшихся комаров, чихая на свободе от пахучей полыни и проклиная аллергию.
У ямы ходил тот же стрелец. Он радостно узнал шуструю посадскую девицу Оленьку, и проблем попасть к Глаше снова, у Светы не было. Нескольку приветливых взглядов, один печальный и один масленый, — томный грудной выдох, и суровый усатый страж растаял, словно воск на заходящем солнышке.
Как и ожидала гостья, княгини Гундоровой в луже на островке из соломы не было. Лампочка на замигала, — это же было Светкино ноу-хау и она сигнал отключила, чтобы зря затворницу не беспокоить, не всполошить ложной тревогой. Конечно, была еще одна причина, — любопытство, как Глаша проводит время в одиночестве?
Но потоптавшись в сауне, Света все же решила соблюсти личную территорию подруги и тихонько произнесла:
— Глаша. Не пугайся, это я.
За дверьми послышался шорох. Тихое «ой» и скорая ходьба на удаление.
«Не Кит ли там?», — мелькнуло в голове Светки, — «хорошо, что окликнула». Она открыла двери и сунула носик в комнату. Глаша обустроилась на свой лад, постелила вышитые дорожки, украсила монитор резиновым китенком, — игрушечным поплавком-пищалкой, а на стену под рушник с узором повесила портрет Елизара Чудинова в форме капитана кавалерии РККА при сабле. Но самой ее видно не было.
Поменяв два платья стрелецкой дочери — льняное тонкое и льняное толстое, грубой работы, на более подходящий задуманному проекту облик, гостья вошла.
На Светке был оранжевый комбинезон с лямочками на водолазку того же цвета, с большими карманами наполненными разным строительным инструментом, голову украшала строительная каска с козырьком, встроенной галогеновой лапочкой, все под общий фон. Даже ботиночки и огромные пуговки, что надежно держали, соединяя с лямками, фартучек и штанишки, были оранжевыми. Только тубус за плечами темно-синей лямкой проходил наискось к бедру, на грудь кокетливо свисала слабо завитая каштановая коса.
— Глаша, ты где?
— Одеваюсь, — послышалось из гардероба.
— Не помешала?
— Нет, что ты! Я рада!.. Заходи, сейчас выйду…
Света обследовала комнату на предмет мужского присутствия. Но кроме фотопортрета Кита, ничем мужским здесь не пахло, зато пахло молодой женщиной — в глухом без окон помещении стоял ели уловимый запах духов с феромонами.
Втягивая носом приятый аромат, Светка без труда определила, что духи витали отдельно, а феромоны отдельно. Пунцовый цвет лица вышедшей Глаши, подтвердил ее догадку, чем затворница убивала уйму свободного времени. Процесс медитации подруги был нечаянно прерван на пике, отчего Света почувствовала себя немного виноватой и сделала вывод, нужно было позвонить.
Подумала и рассмеялась, представив себя в тереме с трубкой телефона к уху под кикой: «Алло, зайка! Приветики! Я сейчас буду, отложи медитацию на после…»
Глаша удивленно на нее посмотрела.
— Ты чего, Светка?
— Так, навеяло твоими духами. Шанель номер пять. Дивный аромат для чутких восхитительных женщин, которые одним своим появлением ... От Змея тебе выговор, — не соблюдаешь Закон Времени, а от меня поощрение. Пошел к черту, такой Закон, по которому женщине нельзя ощутить себя женщиной!..
— Я про наряд…— ответила Глаша, уже полностью совладав с внутренними эмоциями.
— Ах, про это! — Светка осмотрела себя и осталась довольна, — Костюм строителя! Срисовала из одного журнальчика. Как? Мне идет?
— Еще бы! Я тоже такой хочу! Только синенький, можно?
— В общем-то, за тем я и пришла, — ответила Света. Почесала нос, избавляясь от ненужных сейчас мыслей, и достала из кармана кампос.
На шезлонге появился точно такой же наряд, заказанной расцветки. Строительная каска, ботиночки на шнурках размера ноги Глаши, на длинной рукояти кирка и пристроенный наклоном к столу тяжелый электрический отбойный молоток.
Света задумчиво его обошла, наблюдая за стрелкой компаса, взяла свободной рукой заступ и добавила:
— Ты пока обряжайся, Глаш, а я пошла на северо-восток. Встретимся у стены. Отбойник прихвати…
Прорубая штольню, две строительные каски, — оранжевая и синенькая, упорно двигались в сторону крепости, светя галогенками во тьму, покоряя недра Земли Матери словно шахтеры. Светка шла первой, поглядывая на компас и намечая заступом, где нужно рубить пласт. Как более сильная, Глаша, орудовала отбойником, по-ударному, словно знатный метростроевец. Стахановское движение — вперед и только вперед, сопровождала бойкая песня в их исполнении на два голоса:
«Паренька приветили,
Руку дружбы подали,
Повели с собой.
Девушки пригожие
Тихой песней встретили.
И в забой отправился
Парень молодой…»
Наконец, Света остановилась, упершись в уходящий вверх деревянный столб в полметра обхвата. Еще раз глянула на компас, она поставила кирку и скинула тубус. Вынув чертежи, посмотрела и проговорила:
— Здесь…
— Слава богу! — пристраивая молоток на плечо, ответила Глаша. — Я уж думала, нам придется так до самой Камчатки, к морю-океану идти.
Вид у княжны Глафиры Андреевны Гундоровой с отбойником в руках, в строительной каске с галогенкой во лбу и синем комбинезоне засыпанном землей, пылью от дикого камня, был на загляденье. Жаль Кит не видел ее в таком образе. Глаша разрумянилась, похорошела, глаза горели любопытством, и от нее пахло французскими духами вперемешку со стойкостью отечественных феромонов.
— Там наверху тебя завтра сжигать будут! Понятно?
— Понятно. Неясно, зачем нужно подкоп руками сооружать? Колдонуть бы, да и все дела! Как ты тогда в яме землю, словно кулису откинула.
— И вовсе не подкоп, Глаша? — ответила Света, проверяя расчеты. — Западня на аптекаря Грегори. Фокусами его не проведешь. Нужно чтоб натурально было. Поняла?
— Не совсем…
— Давай заканчивать. Потом объясню…
В твердом орешнике они вырубили, что-то вроде комнаты два на два метра с отвесными стенами. Подпилили столб, укрепив над комнатой хитрыми распорками согласно чертежам, а под ним вкопали заостренные колья. Устроили в углу несколько выступов, словно стол и лежанка. Сверху проглядывал настил пола избы, куда и уходил подрезанный столб. Наверху стояла тишина, там пока никого не было. Закончив с земляными работами, Света вынула из тубуса рукопись княжны и положила на стол-выступ.
— Как на зверя! — проговорила Глаша, трогая пальцем острие заточенного кола.
— На зверя и есть, — подтвердила Света. — Я тут написала слезное прощание с миром. Если интересно, почитай. Поплачь над ним, а если не получится, водой спрысни, чтобы какие буквицы расплылись. Только потом на место не забудь положить.
— Ночь будет, ознакомлюсь. Сейчас пошли в сауну, а…
— Окорок, что я тебе оставляла, еще остался?
— Немного.
— Чур, он мой! Голодная жуть…
После сухого пара и разных средств ублажения усталого тела, стало немного легче. Света жевала жирную буженину с закрытыми глазами, возлежа на шезлонге. Период гиперактивности сменил спад, она буквально заставляла себя открывать рот и глотать то, что заботливо подавала Глаша. Привыкшая к тяжелому крестьянскому труду княгиня Гундорова от каторжных работ под землей быстро восстановилась и уже делилась с ней двухмесячным одиночеством, говоря без продыху не о чем и обо всем сразу.
Если бы не секретность предприятия, Света полежала бы так еще пару столетий, но нужно было вставать, надевать две рубахи, кику бусы в три ряда и возвращаться. Терем, на который предстояло взобраться по глухой стороне, уже не казался ей пустяковой высотой…
Буквально проползя через лопухи, Светка глянула на небеса и уныло заскулила у стены. Силы не собирались. Увидев сороку, она задумчиво следила за полетом кумушки, напевая и что-то обдумывая:
«Ты сорока-белобока научи меня летать,
Невысоко недалеко, что мне милого видать».
Света обратилась в колечко с блеснувшим брильянтом. Хитрая птица, мгновенно среагировала на отражение вечернего солнышка в драгоценном камне. Подлетела, поддела украшение клювом и взметнула в воздух. Какое же было ее удивление, когда поравнявшись с третьим ярусом бревенчатого дома, находка обернулась девушкой, соскользнувшей с разинутого клюва на рубленый выступ подоконника. Не обращая на приветливое: «спасибо» и прощальный взмах руки вслед, сорока улетела до гнезда с полной уверенностью, что людям доверять нельзя.
Спрыгнув с окна, Света пытливо осмотрела светелку. В ее отсутствие никто в комнату не заходил. Кукла скучала на столе, а двери торцом подпирала лавка. На том же месте, где ее и поставили. Не раздеваясь, она рухнула на перину, одновременно проваливаясь, телом — в мягкий пух, душой — в глубокий сон.
Утром Света проснулась в тяжести прошедшего трудового дня рудокопа. Ломила спина, ныли руки, потягивало ноги. И надо же было именно сегодня приехать аптекарю Грегори! В терем поднимался Змей, — сказать о важном известии. Свернувшись калачиком на постели, она с наслаждением подумала: «Еще есть целых десять ступенек сна. Жаль, нельзя было остановить время, — на полчасика, четвертиночку или хотя бы еще на минутку…».