Глава вторая.
Городок, где Светка жила в детдоме, по выходу получила в общаге комнату, и где на малой крупице времени верховодил воровской авторитет Тимоха, в данном коридоре Хроноса находился крепостью под исчислением цифр один, шесть, девять, девять. Отроду ей было лет двадцать, что для поселения возраст младенца. И была эта малая родина уж совсем малой, — малюсенькой, с народонаселением одного шестиподъездного пятиэтажного дома обычного спального района. Слободским посадом без улиц беспорядочно сходила с горы к реке, красовалась у воды банями и мостками бабьих постирушек. Насчитывала сорок семь изб, — топившихся по белому, девять — курных. Вокруг жилых клетей толкались амбары, конюшни, стремились в поле огороды. За крепостным частоколом — с обшитыми медным листом воротами в смотровой башне, находились пороховой склад, Стрелецкая, Приказная и Воеводская палаты.
При таком простеньком раскладе, в эпоху, когда даже не имелось паспортов, поскольку люди итак друг друга знали в лицо, единственным путеводителем на местности был язык. Навигатором GPS, служила пересуда с бабами на площади «Новостей», — так ее нарекла Светка. Площадка, как раз в размер бассейна в доме двенадцать по улице «Девятого января», вообще никак не называлась, да и площадью утоптанный, с мелкими трещинами чернозем, насыпанный у общественного колодца, можно было именовать только из вежливости.
Словно радистка Кэт, но без рации и Штирлица, внедрившись в сарафанную агентурную сеть, буквально через полчаса сестра стрелецкого десятника Петра, что якобы отсутствовала дома три месяца, практически все знала о новом жителе города старце Владимире. Какое — правое или левое яйцо он чешет, сойдя утром с крыльца, сколько адептов у него в штате, а сколько в разряде гостей толкается в прихожей. Что деда побаивается воевода и что недавно появившаяся на посаде кликуша Дуся положила не старца глаз, теперь словно коршун с утра до вечера сидит на его дворе — собаки не надо.
Поговаривали так же: в огромной хоромине деда будто бы лежит недвижимая баба, — женщина молодая красивая, но после родов заснувшая, и девочка новорожденная, белокурая, волосики кудрявенькие. Но хмурый старец никого к ним не допускает, хотя и есть охочие молодухи дать сиску не только дитю, но и самому деду, что по наблюдениям глазастых посадских баб, больше таковым кажется.
О том, что она побывала у Глаши, навела там порядок и теперь в яме все гламурненько, а так же разыскания последних известий среди населения женского пола, Света доложила Змею кратко, пунктиром: точка, тире, точка, усовершенствовав азбуку Морзе, местами добавив восклицания, многоточия.
— Что ж пойдем, поглядим на старца, — ответил Полоз, надевая стрелецкий кафтан.
— И все?! Больше ничего не скажешь?
— Ничего…
— Ну, ты и домострой! Я тут ношусь по жаре в двух платьях! Под рогатой кикой вошек грею! Язык на плече! Еще и Сапфир овса переел! Конюшню хоть к реке выноси! А он мне в благодарность: «Ну, пойдем! Ну, поглядим!».
— Ты чего, Свет?
— Чего, чего! Систему Станиславского репетирую! Вот скажи: почему отказался меня супружницей назвать?! Была б сейчас стрелецкой женкой! А то вон, бабы, девку-то сторонятся! Много при мне не болтают! Пока расслышала что нужно, уши как у ослика Иа выросли!
— Ты и есть девушка! Как же мне тебя женкой назвать? Время нельзя обманывать.
Светка набрала воздуха:
— А поче… Ты… А я…. Все!!! Пошли к старцу Владимиру!
— Пошли…
Полоз пожал плечами, нахлобучил на кудрявый чуб войлочный колпак.
На дворе хором таинственного деда за крепкими дубовыми воротами, собралась добрая половина взрослого населения посада. Старики, старухи, мужики, бабы, молодежь. Одеты они были одинаково — в белые коленкоровые рубахи или платья. У женщин волосы были убраны под завернутые чалмой платки в крупный красный горошек. Света где-то читала, что так надевались Хлысты, собираясь на молитвенные собрания. Вспомнила она об этом без особого восторга. Сектой Свету было не удивить. Скорее это была обыденность ее мира, мира со сдвинутой осью сознания.
Стрелецкого десятника с сестрой встретила фэйс-контроль — кликуша Дуся. Вспорхнув широкими черными одеяниями, она подлетела к Полозу и, заглядывая в глаза будто желая клюнуть, каркнула:
— Пришел, соколик! Перечить старцу грех! Тридцать два дня до кончины мира осталось! Как луна на другой раз сменится, суд божий будет!
— Пришел, матушка, пришел, — ответил Полоз. — Показывай, куда нам с сестрой идти далее. Не держи на пороге.
— В Сионскую горницу, куда ж еще-то! Вон крылечко!
Дуся снова впорхнула и уже встречала других гостей, увещевая: Конец Мира неизбежен. Близится, близится! Еще один день миновал…
«Придавила бы! И как ты ее, Змеюшка терпишь?», — мысленно разговаривала Светка с Полозом, пока тот раскланивался с адептами старца Владимира, стоявшими на согласно занимаемых в иерархии хлыстовства местах, словно бояре на Красном крыльце Кремля. Буквально каждому из мужского пола он уделил слово, женскому — взгляд, что впрочем, не мешало ему, мысленно, беседовать с названой сестрой.
«Слушай, Светка, ты такая злая, что в девках осталась? Или…».
«Или… Больно хотелось!», — телепартировала она словно из пулемета, очередями, размышляя: можно ли показать Змею язык? Незаметно для остальных.
«Нельзя!» — отозвалось в голове.
«Жаль»
«Как думаешь, Света, кто старец!
«Проходимец, Змеюшка! Опиум для народа, всегда был наипервейший по доходности, из четырехсот сравнительно честных способов отъема денег у населения».
«А если нет?»
«Думаешь, Слуга Хаоса?».
«Скорее нет, чем да. Но проверить не мешало бы».
«Слава Богу, разродился! Тормозни-ка мизансцену! Я сбегаю, гляну. Хотя нет, против Эскулапа Бездны этот фокус не поможет».
Светка задумалась. Под кикой что-то или кто-то заворошился, жутко хотелось запустить в волосы коготки и поцарапать.
«Змей! Я исчезну…»
«Куда?»
«Приспичило. Овса переела!».
— О чем говоришь?! — возмутился Полоз, причем неожиданно для себя вслух, под недоуменные взгляды адептов старца.
Света стояла рядом и как должно отроковице держала глаза долу. На юных щечках самой невинностью пылал румянец. «Вот теперь объясняй этому, душному козлу с бородой, — который обратился к тебе с приветом рассказать, что солнце встало, — кому и зачем ты вдруг неуместное брякнул, Змей. А мне пора!».
Скромная Оленька отошла от брата стрельца, в которого вцепился какой-то старик, требуя пояснений сказанного, и понеслась до отхожего места. Убедившись, что к ней никто не приставлен, — голос кликуши Дуси раздается на другом конце двора, Света прошла лопухами к дому со стороны огорода и подняла голову вверх.
— Ого!!!
Хоромы старца Владимира стояли в три яруса, подклеть, клеть и терем. Представшая взору стена была совершенно глухая, из толстых бревен, и только голубятня над теремом имела небольшое овальное окно. В двух рубахах было не забраться. Впрочем, в одной тоже.
— Апчхи!!! И здесь проклятая полынь.
В голове пробежали белые искорки, и закрутился видеоролик о домашнем альпинизме. Мужик, гуляющий по потолку пауком. Набор канатов, карабинов, поясов, штырей, хитроумных узлов. Завершал картину ледоруб, мощный с красной пожарной ручкой. Все это ведение совершенно не подходило Свете, поскольку пользоваться снаряжением альпиниста она, увы, не умела. Образ супермена, как вариант, был откинут. Еще чего! Женщина-кошка Полозу точно не нравится, снова Горынычем дуться будет.
«Змей! Чтоб тебе! Не положено, не положено! Теперь хоть лопухом прикрывайся!», — мысленно корила Полоза Светка, меж бревнами приглядывая выемки, куда можно сунуть пальцы рук или ног. Она была похожа на кошечку, что долго смотрит, смотрит да как прыгнет. Постепенно зрачки стали сужается в лезвия…
По отвесной стене, в несколько прыжков с точечными зацепами коготков, белой пушистой хищницей в рогатой кике, Света взобралась на голубятню, распугивая зеленым взором мирно воркующих птиц-вестников. Приобретая облик девушки с ниспадающими на голые ножки одним и вторым платьем, она мурлыкнула:
«Я знаю, у красотки есть сторож у крыльца.
Никто не загородит дорогу…», —
Сожгут как ведьму, если кликуша увидела! А если и Змей заметил! Пухом и рваными колготами, я точно уже не отделаюсь. Ну ладно, что сделано, то сделано. Пойдем, глянем, что за красотку старец в терему прячет…
Из голубятни Света попала в светлицу, — три окна на разные стороны. Комната была даже не чисто прибрана, а тщательно выскоблена до четкости рисунка дерева. В центре с потолка, четырьмя толстыми нитями на крестовине, покачиваясь, свисала дубовая зыбка.
На цыпочках, Света подкралась и заглянула. В колыбельки, чему-то улыбаясь, лежала маленькая девочка. Не мальчик, это было видно, она собрала ножками лоскутное одеяльце. Глазки маленькими пуговками смотрели на гостью, совсем не пугаясь.
— Тук, тук, — кто в теремочке живет? Ах, вот какая раскрасавица в нем живет-поживает, добро наживает! А я мышка-норушка, пустишь к себе жить?
Ребенок заболтал ножками.
—А где твоя мамка? Да ты никак описалась! Мокренькая. Пойдешь ко мне?
Девочка доверчиво потянула ручки, что-то лопоча…
— Пойдешь? Ну, айда!
Света взяла младенца, подбирая с голенькой попки влагу ладонью и закутывая в лоскут одеяла. Девочка булькала губами и смотрела, то на нее, то вверх.
— Гули, гули, гули. Да, там гули! Слышишь, воркуют? Он такой важный, надулся. А она шейкой так и отливает…
«Ехали медведи
На велосипеде
А за ними кот
Задом наперед
А за ним комарики
На воздушном шарике…»
— Ма…— ответила девочка, указывая пальчиком на угол неба в окне.
— Нет. Будем надеяться твоя мама еще не там. А, правда, где мама?
Покачивая, баюкая ребенка, Света почесала нос тыльной страной свободной ладони и огляделась. В дальнем углу единственной глухой стены стояла кровать с балдахином, на ней лежала женщина. Но странно лежала, будто кто бросил пьяную бабу на постель в чем мать родила. Так она и располагалась в полной отключке меж подушек, кверху воронкой.
— Господи! Это мама?!
— Ма… — снова ответила девочка, указывая пальчиком в окно.
Светка поймала ручку ребенка губами, перецеловала пальчики. Переместив младенца на левое плечо, она подошла к зыбке и ладонью правой руки, словно утюгом прошла по его дну.
— Вот, теперь сухо и тепло. Полежи пока. А я посмотрю, что там за мама такая.
Освободив руки, Светлана отправилась к кровати. Мысли детдомовки разрывал гнев. Эх, если бы она могла не только созидать!
Подойдя, Светка все же оценила, что лежавшая в непотребном состоянии женщина была красива. Шикарные каштановые волосы густыми прядями свисали и стелились на пол, белая попа возвышалась крепкими ягодицами, а изгиб спины был похож на стан Афродиты.
Да баба была красива и от этого злость в Светке вскипела до высшего градуса. Совсем не думая о последствиях, она схватил ее за плечо, и откинула к себе лицом. Та легко отлетела к спинке, затылком об подушки.
— Нет. Слава богу, это не твоя мама!!!
На Свету мертвым взором, равнодушно и непричастно, смотрела силиконовая кукла для развлечения похотливых и престарелых, но по сути тинэйджеров. Хорошо сделанная шатенка Синди, приглашая ее посетить, эффектно раскинула ножки. Да она была хорошо, натурально сделана.
— Господи, надо сесть! — проговорила Света вслух. — А ну подвинься!
Падая на кровать, сдвигая кукле ноги в коленях, Светлана провела ладонью по горячему, воспалившемуся размышлениями лбу. Сняла кику, выпучила глаза и надула щеки.
Конечно, в последнее десятилетие двадцатого века, — продвинутого, без комплексов, никого не удивишь встречей с кудрявой блондинкой Барби, шатенкой Синди или брюнеткой Селин — дорогими игрушками для «настоящих» жеребцов, словно с разной расцветки семейными трусами в отделе для мужчин городского универмага. Но на дворе бегает кликуша Дуся, без устали твердит: до Конца Света осталось чуть больше месяца. В яме сидит Глаша, а в дозоре на башнях крепости ходят стрельцы с фузеями. Однако, даже по самым смелым предположениям, силиконовая кукла не влезала в ворота конца семнадцатого столетия.
Чтобы окончательно убедится, — не бредит ли она снами старины Фрейда, Света брезгливо до нее дотронулась. Силикон был теплым и самое интересное пах дорогими духами. Но все же, несомненно, силикон, лишь один в один походил на человеческую плоть. Кукла не могла быть контейнером для очередного перевоплощения Голесницкого, поскольку Слуга Хаоса в одежде предпочитал натурпродукт. Под животиком шатенки аккуратным пупком виднелся треугольник каштановых волосиков. Кукла для взрослых мальчиков — сомнений быть не могло.
«Я сошла с ума,
Я сошла с ума,
Мне нужна она,
Мне нужна она…» —
Пропела Света, и добавила:
— Вот теперь точно сошла! Надо же! Силиконовая милашка Синди в светелке терема Петровской эпохи! Историю нужно переписывать…
— Вообще-то ее зовут не Синди, — услышала она ответ.
Вскинув глаза, Светка увидела седовласого деда. Сжимая клюку мощными узловатыми пальцами, перед ней стоял хмурый и грозный старец Владимир. Она его никогда не видела, но надо было быть полной дурой, чтобы не догадаться.
Светлана среагировала мгновенно. Остановила время, но старец, вопреки ожиданиям, не замер фигурой из музея мадам Тюссо. Медленно наплывая, он приближался.
— Мамочки!!! — Светка сжалась в комок.
Вот и Тараканище! Все!!! Конец Света грядет с опережением графика…