Глава первая.
Прогуливаясь по крытому от непогоды двору в одной рубахе, а не в положенных двух, — выражая тем женский, можно сказать феминистический протест мужским законам времени, ступая босыми ножками по толстенным бревнам настила, простоволосая, без платка, причесанная в косу, Светка кормила из лукошка цыплят. Было забавно смотреть, как маленькие желтенькие комочки крутятся возле нее, попискивая.
— Цыпа, цыпа, цыпа…— сыпала она им проса.
Ворота приоткрылись, и черной вороной впорхнула кликуша Дуся.
— Что это ты, Оленька, бога, гневишь! Срамом светишь, да волосьями неприбранными! — сходу взялась она за перевоспитание хозяйки дома.
И где только вредная старуха увидела свет от срама? И где же так засияло-то? Красавицей Светка себя никогда не считала, но срам! К тому же рубаха на ней была льняным коконом, — подол волочился по бревнам, а шею, словно на пояс верности закрывала запона. В конце-то концов, не в «боди» же она гуляла по собственному двору, причем за высоким забором из острого частокола.
Вообще, кликуша, без которой просто не мог существовать не один приличный посад семнадцатого столетия, будто без алкаша двадцатое, Светке напоминала вахтершу из общаги Дульсинею, товарища Короткову, кичившуюся дальними родственными связями. В данном времени кликуша Дуся была в родстве с воеводой, что суть дела не меняло. Прикидываясь одержимой, она точно также как и Короткова считала себе женщиной еще ничего и между делом — причитаниями и нагнетанием на богобоязненных людей страха, присматривалась к мужикам. Правда одевалась как пернатая, но имидж нужно было соблюдать.
Изобразив на невинном девичьем личике нечто покорное с пунктиром в глазках: принесла ведьму нелегкая, в ответ Света лишь собрала с плеч платок с кисеею,— противный Змей настоял именно на расцветке в красный крупный горошек, и чалмой в три витка намотала на голову. Хотела выставить себя царицей Шамаханской, занозить, но кликуша отнеслась к ее эпатажу на удивление даже очень располагающе.
Заговорчески заулыбалась и спросила:
— Брат-то Петр, где будет?
— К воеводе пошел. Прибегали за ним. Велел явиться. Цыпа, цыпа, цыпа….
— Да погодь, ты! Оставь, покуда, в покое божью тварь, Оленька! Слушай, чего скажу-то? — заговорчески проговорила Дуся, подзывая.
— А чего, скажешь-то?
— А вот и скажу! А ты слушай!
Света поставила цыплятам лукошко.
— Ну, говори, коль пришла…
— Вечером в хороме у старца Владимира собираться на песнопенье будем. Конец Света грядет, готовится надобно. Приходи слово Божье из уст праведных слушать. И брата зови. Будет вам сторониться! Думаешь, я не вижу что ты наша…
— Это ж, какая ваша?
— Богородицы Дева! В одной рубахе по двору гуляешь! Платок чалмой! Поди, вместе и прибыли? С княжной-то?
— С княжной?
— С княжной, голуба моя, с княжной! Глафирой Андреевной Гундоровой! Последняя веточка, дальняя, от князей Стародубских, что в яме у воеводы сидит, да суда антихриста огнем дожидается. Мы люди гулящие, вольные, нам дела государя Петрушки самим не по нутру стали. То знай!
— Зачем?
— Старец Владимир послал меня к вам. Сказал все без утайки высказать…
— Ну, тогда ладно…
— Не веришь! Кощунствуешь! Да, слава тебе Господи, за грехи наши земные Конец Света грядет! Скоро уже! Тридцать и три дня осталося. И царь там будет, — пред вратами райскими спрошен, и мы — убогие.
— Да верю, я верю! И за что же княжну в яму?
— А то, ты и не знаешь?!
— Не знаю. Откуда ж? Мы только вчера с братом из Тобольска вернулись.
— Порчу Глафира Андреевна хотела на государя навести! Через куклу-образа, — иголками в самое его сердце атихриставо. Да не успела. Аптекарь Сервий Грегори, что при воеводе состоял, разузнал об том, да в яму и упек.
— Прямо магия Вуду!
— Какая магия! Чистой воды колдовство!
— Аптекарь то где?
— Грегори-то? — Дуся сощурилась и поджала пальцы под широкие рукава хламиды, словно царапалась. — По велению воеводы, в тот же день отбыл к митрополиту Сибирскому за разрешением: придать нечисть, ведьму подколодную, раскольницу тайную огню принародно. Не ведает, он, иноземец, что Огнь очищает! Скоро все там будем у престола Всевышнего спрошены! Тридцать три дня осталось! В самый раз на Пятницу Бабьего лета Коло завершит свой круг…
— Поняла, поняла, Дуся! — останавливая разошедшуюся кликушу, проговорила Света, посматривая на колодец с журавлем на противовесе. «Окатить что ли?» — мысленно прикинула она расстояние до деревянного ушата по край наполненного холодной колодезной водой.
— Придешь? — в приказном порядке, то ли спросила, то ли утвердила кликуша.
— Приду…
— И брата приведешь?
— Приведу. Если захочет…
— Скажи: старцу Владимиру перечишь. Грех это! Большой грех!!!
— Ладно, скажу.
Взмахнув широкими одеяниями, словно черным крылом, Дуся исчезла за воротами. Света присела к цыпляткам. Окружив лукошко, они прыгали, словно заводные игрушки.
— Как страшно, — пробормотала она. — Прямо боюсь! Да, мои желтенькие пушистики? Цыпа, цыпа, цыпа…
Итак, Глаша жива, хоть и сидела в яме. На этот раз временем они со Змеем не промахнулись. С одной стороны оговорена в колдовстве и не Глаша — крепостная, сбежавшая из имения помещиков Костровых, а княжна Глафира Андреевна Гундорова. Во как! Не прав оказывается Володя Высоцкий — за тысячу лет всяко может статься. Теперича уже Свете — девке посадской, Глашу барыней кликать. И упек секретаря-референта фирмы «Цветик-Семицветик» в яму аптекарь Грегори!
Света вспомнила слова Змея «…за тобой по следам идет его слуга в образе, то эскулапа Алкоя, то аптекаря Грегори, то врача Голесницкого, могущественное сотворение Хаоса!»…
— Не-а, Змеюшка! Не он, а мы по следу идем! Ры-р-ры — мяу!
Света царапнула ноготком воздух, и сморщила носик…
— Сапфирушка! Господи!.. Говорила я тебе: много овса на ночь вредно!
По двору разнеслось еще и ржание, оно было совсем не виноватым, скорее потужным, послышалось, как что-то несколько раз шлепнулось о деревянный настил. Оглянувшись, Света почесала нос, встала с корточек, взяла метлу и пошла в конюшню. «Любишь кататься — люби и саночки возить», — народная мудрость, ничего не поделаешь…
— Слушай, бесстыдник! Третий раз за утро! И не совестно?! Сотворил из меня служанку своего обжорства!
Сапфир лишь фыркал, мотал головой да переступал ногами.
— Вот тебе и фру-фу! Хвост подбери! — ворчала Света, работая метлой как заправский конюх. — Как думаешь, Сапфирушка? Мне Змея дождаться или самой Глашу навестить? Скучно ведь ей в яме!
Жеребец закивал и забил копытом
— С тобой? Нет уж! Там вони и без тебя, думаю, хватает. Ты уж туточки побудь! Пока весь овес не выйдет…
Сапфир наклонил голову…
— А… Все же стыдно стало?! То-то! — Светка перевернула метлу и повелительно ударила черенком по настилу конюшни. — Прямо сейчас и слетать!
Принюхалась, поморщилась.
— Не-а. Уж лучше пешком, огородами! Я быстренько, только водицы наберу из колодца и отправлюсь. Не скучай без меня, Сапфирушка…
Светка заскочила в избу, поверх нижнего платья надела поневу, верхний безрукавный летник, бусы в три ряда из речного жемчуга. На голову водрузила рогатую кику. Теперь она была полностью экипирована для выхода на люди, как отроковица посадского сословия, согласно моде и морали того времени.
Незаметно пробираться огородами, Светке было невпервой. Ловко маневрируя между высаженным грядками хрена чеснока, лука, гороха и моркови, она добралась до ямы, — местной тюрьмы. Одиночной камеры, попросту отстойника, что была под охраной стрельца вне крепости у реки. В темно-синем длиннополом подпоясанном кушаком кафтане, вооруженный саблей служивый понуро ходил взад-вперед, пряча от палящего полуденного светила чело в примятый наперед войлочный колпак.
— Чего надо?! — грозно проговорил он, увидев направляющуюся к нему девушку с кувшином.
Света долго выбирала тактику появления перед стрельцом, мысленно перебирая в голове самые эффектные позы. Ее выбор пал шедевр Доминика Энгра «Источник». Она хоть и не была обнажена, и кувшин у нее не проливался, но искусно изогнув стан, Светка добилась желаемого. Несмотря на грозный вопрос, суровый взгляд стража растаял, осталось только проворковать:
— Водицы колодезной княжне принесла! Можно?
Сказала, словно прожурчала, и глаза долу, обязательно долу, как прабабками было завешено.
— Нельзя, красавица! — ответил стрелец, дрогнувшим в неуверенности голосом. — Воевода не велел…
— А где он воевода-то? — сотворив на лице саму невинность, спорила Светка. — В крепости! На заду у него, поди, глаз-то нет! Жара-то какая! Марево кисельное с самого утреннего часа стоит! Разве тебе не жаль княжну?! Совсем молоденькая ведь!
— Точно, на заду глаз нет! — усмехнулся добитый лаской стрелец, расправляя усы. — А ты, кто такая шустрая будешь?
— Посадская я. Оленька. Стрелецкого десятника Полозова сестрица младшая…
— Петра чё ли?
— Его, служивый, его…
— Ну иди… Только быстро! Напоишь и назад…
— Ага, скорехонько, мы…
Света мышкой сиганула в яму, — радуясь, что и среди надзора за арестантами все же попадаются добрые люди. Не перед всяким нужно чудеса на небесах творить — покрывала радужные Богородицы казать и перстом указующим грозить. Вполне достаточно улыбнутся и станом вильнуть.
— Глаша, ты тута? — тихо спросила она, привыкая глазами к кромешной темени после солнечного дня и хлюпая ногами по воде, что набежала в глубокую, близкую к реке яму.
— Здесь, я Светка! О дичь-камень не поранься… Он там острым углом выпирает.
Глаша сидела на полусгнившей соломе, обхватив колени руками. Ее длинная иссиня-черная коса свисала до низа — кисточкой на пальцы босых грязных ног.
— Ну, прямо Аленушка в печали! — воскликнула Светка, увидев секретаря-референта в депрессивном образе, в наряде из трех платьев — льняном, атласном и парчовом, навздеваных на девичий стан капустой.
— Кит сказал, что так княжне положено…
— Сказал! Ты и рада стараться. А сам-то он где?
— Да я толком и не поняла. Нужно, — изрек, — для Змея зарубки во времени оставить. И еще, что здесь есть кому за мной присмотреть …— Глаша протяжно вдохнула. — Изрек словно погрозил, и исчез… Уже неделю нету.
— Ладно, не переживай. Змей весточку получил, скоро, стало быть, и Кит появится. А сейчас мы с тобой в сауну, а!
— Смеешься?
— Нисколечко! Прошу…
К мокрой земляной стене с грязными потеками влаги Света приложила ладонь и словно штору откинула. Повеяло жаром. Перед ними открылась финская баня в инфракрасных лучах, но посередине квадратом на жаровне был уложен дичь-камень, рядом с пологом стояли позолоченные: ведерко с водой и ковшик на длинной ручке.
— Светка! Ты волшебница!
— А, пустяки. Ну, чего сидишь, княжна! Отмокать быстро…
— Стрелец наверху…
— Он сейчас божью коровку рассматривает. Внимательно, внимательно! И будет ей под крылышки пялиться, покудова я чего другого не пожелаю. Вот! У Змея научилась…
Света щелкнула пальчиками, — на другой стороне ямы вода превратилась в слюду.
Сдергивая с Глаши платья, она считала: раз, два, и три…
— Прямо луковица! Самое время горючую слезу обронить. Потом, такие же наденешь, но чистые. Ну, барышня, лягайте животиком на полати…
— Скажешь, тоже! Барышня! Что я голая, что ты!
Они засмеялись, вспоминая, как Кит со Змеем сидели в салоне мадам Голесницкой и, споря друг с другом, пересчитывали оловянных солдатиков полковника Короткова. Уложив волос на одну сторону, Света примостила голенькую попу на полог, соединив колени ножек поставленных на пальчики, кошечкой прогнула спинку, зачерпывая ковшиком водички.
Капая на камни тонкой струйкой, она произнесла:
— Красивая ты, Глашка! Вот из тебя и впрямь княгиня получилась.
— А ты-таки страшна? — поглаживая пышные груди, стан, — скатывая с себя грязь, лежа на соседнем пологе, ответила Глаша.
Света оглядела остренькие коленки, сморщила носик и выдохнула:
— Страшна…
— Змей не смотрит?
— Ага. Только выставляет меня напоказ!
— Худа, то, правда. Но не страшна! Вот откормлю я тебя, тогда посмотрит…
— А я думала, мужики стройных любят.
— Парни любят, точно. Но стройна — не худа вовсе! А мужику-ухарю, лакомке, сдобных подавай. Я знаю. Ты что, думаешь, я всегда такой ладной была?! Прыщавая дура Глашка с копытами сорок второго размера, — вот кем я была! А как приглянулся мне Кит, — нет, кумекаю, надо формы нагуливать. Вот и нагуляла.
— И как?
— Эх…
Глаша перевернулась на живот и замолчала.
— Глаша!
— Ты говори, я слушаю…
— Так, как вы сюда попали?
— Ну, поговорили Змей с Китом — в доме, где фирма наша была. Обсудили, стало быть, что для зачина, разведки, лучше нам с Китом в усадьбе появится первыми. Взял Елизар меня тогда в оборот, а я и брыкнулась, — дура!
— Почему?
— Так для перехода во времени не за руку же взял! В общем, ухватил, словно кобылку за холку. А все, Светка, твой ликбез проклятущий! Мужик мне уважения сделал. Ранее бы летала от удовольствия, а тут брыкнулась. Рука Кита в сторону скользнула, я и бряк в яму — княгиней Глафирой Андреевной Гундоровой, со всем своим благородным прибором в луже. Надо мной аптекарь Грегори в дыру ямы свисает и шрамом у нижней губы словно скалится.
— А Кит?
— Елизарушка меня только на третий день отыскал. Матерился! Объяснил, что на мне, как девицы Гундоровой, теперь тяжкое обвинение в порче на государя Петра Алексеевича и ждет меня сожжение лютое. Рассказал, что благодаря мне побывал в Китае в экспедиции с братом твоим, ну а сейчас отправляется зарубки делать во времени.
— Не отдадим мы тебя огню, Глаша!
— Что мне теперь костер, Света! Кричу, прости ты меня, Елизарушка, Христа ради! Дуру бабу! За промашку мою! Хочешь, так бери, хоть спереди, хоть сзади! Он нахмурился и говорит: «Придется покуда, Глафира, тебе в яме сидеть. Пока Слуга Хаоса не приедет. Старец Владимир присмотрит за тобой, а мне пора». Исчез, даже поцелуем в щеку не приласкав.
— Давай спину потру, — участливо вздохнула Света.
— Мужика бы сюда! Помять…
— Ага, двух... земноводных…
После часа в сауне, в пересудах полностью убедившись в том, что все мужики — мужики и есть, они прошли в смежную комнату. Там стоял диван, компьютер с монитором, холодильник двухкамерный, два шезлонга и стол уставленный яствами и фруктами в корзинке. В серебряном ведерке бутылочка дойч-марки «Доннхофф. Шлосбокельхаймер Фельсенберг Рислинг Шпетлезе». Приглашая Глашу отведать чем бог послал, — точнее, послала Дверь в Добро, — завернутая в махровое полотенце Светка плюхнулась на один из шезлонгов, и с наслаждением уложила ножки.
После сауны тело летало в облаках наслаждения. Парило отдельно от сознания. В голове крутилась только фраза Змея: «Угости Глашу». Как будто между делом брошенные Полозом слова, неожиданно приобрели продолжение. Света уже и забыла, а нет, действительно, и фрукты в корзинке, и вино…
— Угощайся. Так велел Змей! — буркнула она открывая штопором бутылку реслинга.
Без какого-либо энтузиазма Глаша посмотрела на виноград, персики, груши, яблоки киви, и принялась за курицу, проталкивая ее в рот нарезкой окорока…
— Оставь хоть лапку! — всполошилась Светка, когда добрая половина мясного яства уже отсутствовало на столе.
— А как же калории?
— Да ну их к черту!!!
Насытившись и захмелев, они сбросили полотенца, сдвинули шезлонги, шептались. Рассматривая бледно-золотистый желтый цвет напитка, водя бокал перед носиком и вдыхая тонкий букет с нотами папайи, орехового масла и лайма, Света прищурилась и произнесла:
— Стриптизера что ли заказать?
— Стрельца, что наверху. Тоже в форме и при исполнении. Божью коровку поди уж всяко рассмотрел, пусть на нас взглянет. А мы на него!
— А что, я могу!!!
Света подняла руку и сложила пальчики для щелчка…
— Сдурела, девка?!
Глаша прыгнула с шезлонга, хватая ее за руку. Смеясь, они скатились на пол, разливая остатки рислинга.
— Знаешь, Светка, — откинувшись на спину, проговорила Глаша, — когда ты мне ликбез в голове проводила, — ну энциклопедию про все, про все! Так и про жучков-паучков там тоже было… Так вот, самые ненасытные в любви, знаешь кто?
— Змеи?
— И вовсе не змеи! И, увы, не киты! А божьи коровки. Сладко, сладко у них может продолжаться цельных полтора часа! И три раз к ряду! Представляешь?!
— Не-а. Я бы умерла!
— И они больше года не живут…
— Еще бы! А у Змея, сколько?
— А у Кита?..
— Аааааа!!! Точно, больные. Озабоченные! Пошли, Глашка, хозяйство тебе покажу.
— Чье?
— Ну не Кита же!
— А я бы посмотрела!
Прыснув смехом Света соскочила и потянула Глашу к дверям, что из комнаты, где они резвились голышом, почесывая языки, было целых три.
— Ну, здесь сауна, — все по самой последней моде, инфракрасное освещение, ах, мах подмах. Все такое, и проход в яму, — указала она на одну. — Там мы уже были. Регулятор нагрева до ста градусов с этой стороны.
— Поняла.
— А вот здесь, — Света открыла другую дверь, — биде. Не подмываться же тебе из лужи! Инкрустированный янтарем горшок, зеркала во весь рост, — как ты, Глашка, любишь, и джакузи с пузырьками. Наслаждайся.
— А за третьей?
— Твой гардероб. Правда, он только трехтипный, — аля Аленушка! Лен, атлас, бархат — все до пят. Трусов нет, Змей не разрешит. Будешь униформу страдалицы менять, грязную на чистую. Там, где стоим — холодильник с запасами на два месяца, микроволновка, бар с коктейлями, соки и мороженное. Как-никак, а какое-то время тебе здесь жить.
— А это что? — любопытствуя дальше, Глаша указала на маленькую красную лампочку, вмонтированную на дверях в сауну.
— А это, мое ноу-хау! Сигнал. Как только кто-либо, там наверху, вздумает княжну-раскольницу навестить, лампочка замигает и он заверещит: пи, пи, пи. Время остановится настолько, насколько нужно. В общем, пока ты не примешь печальный образ Аленушки, сев обратно в лужу в темной яме.
— Здорово! Елизар меня так бросил…
— Что с мужика взять! Ему наших неудобств не понять. Так ты говоришь, Кит обмолвился: «Старец Владимир присмотрит за тобой»?
— Да, так слово в слово и сказал. Только я не ведаю кто старец…
— Зато я, кажется, уже знаю. Ну, пока, пока, побежала…
Света чмокнула Глашу в щеку и открыла дверь в сауну. К ее исчезновению лапочка-ноу-хау осталась безучастной.
Выбравшись наружу буквально через пару минут, как спустилась, шустрая Оленька поблагодарила стрельца за доброту и побежала домой, сокращая путь огородами. Когда она зашла на двор, там стоял стойкий запах бывшего в употреблении овса…
— Опять?!!.. Сапфирчик, тележку подставлю…