Глава первая.
После горячего пекла было приятно сидеть в просторном прохладном кинозале. Светлана — худенькая молоденькая девушка с каштановым ежиком коротеньких волос и немного мальчишеской фигуркой, позволила себе немного съехать с кресла, народа было мало и впереди головы не заслоняли экран. Она скосилась на брата, но Владимир и не думал смотреть на сестру, он был полностью поглощен фильмом, как маленький шевелил губами и старался сжать скрюченные после перенесенного в детстве гриппа пальцы в кулаки.
На широкоформатном экране, в прекрасном мире синематографа шел стереобой, кто-то кого-то убивал, лязг железа, крики, ругань и хрип умирающих несся со всех сторон, наполняя зал до отказа. По мнению Светланы, фильм был так себе, то ли исторический, то ли фэнтези. Уже в первой половине фильма единственную особь женского рода жестоко изничтожили, придав огню на костре, — бесчеловечно, но в рамках средневековой моды, и Светка окончательно потеряла интерес к дальнейшему минут на сорок пять бессмысленному месиву за самцовые интересы.
Сожженную заживо героиню Свете почему-то до слез стало жаль. Наверное, потому, что экранный образ курносенькой девушки с распушенными иссиня-черными власами был почти одного с ней возраста. Минут пять на среднем плане языки пламени лизали хорошо сбитое обнаженное тело, а героиня все твердила как заклинание: «…Углы на Небе проявятся, когда шестеры перевернутся в девяты, и придет Хранитель».
Коготком поддев край топика, девушка поправила маленькую грудь, — совсем не такую как у персонажа фильма, прошлась по лямкам и провела ладонью у носа. Жара сделала свое дело, дезодорант оказался подделкой, и теперь пахло совсем не радостью свежести на двадцать четыре часа.
Еще этот пионерский костер закрытия на экране! Жаркое из красавицы. И он — который «пришел», был какой-то не убедительный. В последнее время популярный актер Александр Серый совсем не смотрелся в образе Хранителя — ему бы мальчиков на выданье играть, а не рыцарей прекрасного образа. Света вздохнула, еще раз покосилась на братишку. Хотела выразить недовольство, но это было бесполезно — все равно не увидит. Вовченок, — так она называла брата в скромном семейном кругу, в котором никогда не имелось родителей, — всеми пятью чувствами находился в фильме, лично участвуя в сражении добра и зла.
Жертвенные мучения сестры во имя любви к младшему брату, — единственному родному существу, начались еще утром…
Воскресенье обычно Светлана посвящала сну — добротному, долгому и ленивому. Она даже бутерброды братишке приготовила ночью, словно состоятельная кротиха в полной темноте, чтоб он ее до обеда не тормошил.
Так нет же! Когда старшая сестра пришла из кафе, где работала официанткой, стало быть, он дрых! А как последний и единственный отпрыск Переверзевых по мужской линии — впрочем, фамилия их была детдомовская выдуманная, проснулся, так и завопил:
— Светка!!! Вставай, Светка!!!
— Отстань… Открой холодильник и возьми сам… Не маленький!
— Смотри! — буквально волочив за рукав, не успокаивался Вовка, с усилием тормоша ее за хлопчатобумажную сорочку до пят…
Жили брат с сестрой в одной комнате общежития из двенадцати метров, что получили на двоих после детдома. Кухня и удобства в общем коридоре, поэтому «боди» или бюстгальтер-майка, трусики, это было не про нее, особенно в жару, когда невозможно спрятаться даже под тонкое одеяло.
Хотя какие «боди» и майки-бюстгальтеры! У Светы были лишь одни приличные трусики — желтенькие с маленькой бабочкой на окантовке. Спать в сокровище за десять баксов или политически выдержанно выражаясь — за десять уе, было просто роскошью. Или глупостью, а потому, от вездесущих глаз братишки, сестра куталась в старенький хлопчатобумажный «скафандр», доставшийся ей вместе с комнатой от предыдущей хозяйки, в облупленном шифоньере без одной двери.
Единственно, что было относительно личного у брата и сестры Переверзевых это фотопортрет капитана кавалериста, датированный январем 1942 года.
Когда была еще совсем соплюшкой, Света любила сбегать из детдома и прятаться в развалинах старенького трехэтажного дома по улицы «Девятого января». Там она портрет и нашла, выдав девчонкам, — подругам по сиротству, за отважного прадеда.
Уж больно понравился ей лихой казак из корпуса легендарного батьки Доватора. а уж потом, рассказывая Вовке о рейдах казаков под Москвой и Великой Отечественной войне, Света и сама в это поверила…
— Что!? — рявкнула она.
— Я же говорю: смотри!
Света лениво приоткрыла глаз. Ее еще не проснувшемуся оку на обозрение маячила кудлатая голова Вовки и рекламный буклет, что он поднес прямо к ее теплому в остатках дремы носу. На буклете красовался всадник на вздыбленном коне. Лик передержанного в солярии красавца был перекошен злобой, шрам на подбородке чуть задевал нижнюю губу, отчего его улыбка больше смахивала на оскал.
В руке, уж слишком набриалиненный мачо, сжимал изогнутое орудие убийства, играющее на солнце или светящееся, словно огненный меч джедая. Под всадником было размашисто под старославянский написано: «Год четырех Углов». И это было единственное отличие от содранного под копирку рекламного плаката «Властелина колец» из голливуд-продакшин.
— Имей совесть, Вовка! Вечером, до полуночи, батрачу в кафе! Утром бежать в колледж… Сегодня единственный день, когда я могу поспать!
— Они обещали меч! Тому, кто купит билет!
— Его уже вытащили из камня?
— Какого камня?
— Ну, там Артур, камень, меч…— зевнула Света. — Дерни за рукоятку камень и развалится.
— Не надо ни за что дергать! — Вовка обидчиво отпустил «скафандр» в автаномку и отвернулся. — Надо сходить с братом в кино.
— Господи, что только не придумают! — снова зевнула Света. — Лишь бы заманить…
— Ты же сама говорила, что мне надо развивать руки! Вот я и буду крутить меч.
— Пальцы, а не руки… у тебя есть специальный мяч.
— Светка!!!
— Возьми деньги в сумочке и отвянь….
— Идти надо вместе
— Зачем?
Света открыла второй глаз. Спать, видно, не придется.
— Слушай…
Вовка развернул скрюченными пальцами буклет и прочитал:
«После просмотра фильма «Год четырех углов» будет встреча с его продюсером и режиссером Генрихом Голесницким и исполнителем главной роли Хранителя Угла Неба Александром Серым. Пришедшим на премьеру девушкам, — не младше девятнадцати лет, будет роздана лотерея. Указавшей в ней три цифры, начертанные на старинном найденном в одном из древних монастырей клинке, будет подарена его точная копия».
— Мне нет девятнадцати, Вовка!
— Месяц остался.
— Тридцать и три дня.
— Ага… Это если спросят! Но тебя не спросят. Ты на все двадцать выглядишь!
— Ну, спасибо, Вовченок! Ладно, брысь из комнаты! Переодеваться буду.
— Я уже и воду согрел. В душе опять только холодная.
— Даааа!!!..
Одноразовый премьерный показ фильма «Год четырех Углов» в городе был объявлен на два часа дня, в самую жару. Как назло у Светки закончился дезодорант, и с правой туфли слетела набойка. Пришлось на скорую руку изобретать стиль «милитари» — топик цвета хаки и шорты — на ноги ботинки на шнурах. Вовкины, из которых он года два, как вырос.
Взлохматив короткую стрижку, новоявленный солдат Джейн и ее младший брат пулей выскочили на улицу, дружно спрыгнув с парадного крыльца общежития хлебокомбината в горячий почти расплавленный асфальт. По пути, галопом, посетили «левый» бутик, — купили, что под руку попалось: «Утренняя свежесть двадцать четыре часа», миновали, «огородами», полуразрушенное старое здание за номером двенадцать по улице «Девятого января» и заскочили к Светкиной подруге по колледжу, она жила напротив кинотеатра. Забежали принять душ, что было категорическим условием сестры брату, на согласие идти в кино.
Пока Светлана плескалась, несмотря на убывающее время неторопливо наслаждаясь, Вовка был, как на иголках. Она никогда его таким не видела. Обычно к внешнему миру он спокоен, даже безразличен. По поводу пальцев, которые братишка, как ни старался, не мог сжать в кулак, он ужасно комплектовал и в свои семнадцать затворником прятался в комнате общаги, словно улитка в раковине. В детдоме Светке приходилось его защищать — биться не по-детски со всеми, кто покушался на младшего брата. За бойкий характер мальчишки прозвали ее амазонкой и предпочитали не связываться.
В кинотеатре они появились минут за семь до сеанса. Часов у Светы не имелось, и лишь глянув на электронный таблоид в фойе, Вовка немного успокоился.
— Два билета, пожалуйста — нагнувшись к окошку кассы, проговорила она.
— Триста рублей…— буркнули в ответ.
— Сколько?
— Триста… Вам же есть девятнадцать? Лотерею брать будите?
— Есть. Буду! — выгребая из кошелька все до мелочи, подтвердила Света. Глаза Вовки усердно, с испугом, следили за подсчетом копеек… Отступать было некуда.
— Сто билеты и сотня лотерея. Итого: триста. Вас же двое? — ожидая, с большой долей издевки произнесли в кассе.
— Двое … двое…— буркнула Света. — Наскребла, Вовка!..
Высыпав мелочь на тарелочку, она схватила билеты и улыбнулась брату.
— Побежали в зал… Сегодня без ужина…
Перед началом сеанса, пока кинозал медленно не опустился во мрак, Света быстренько заполнила лотерею шариковой авторучкой, — успев поругать брата, за то, что носит ее в кармане единственной хорошей рубашки вверх тормашками. В пустые клеточки нужно было вписать три цифры, Света и вписала «тридцать три», — две тройки, количество дней до дня рождения. Но осталась еще одна незаполненной.
Недолго думая, она добавила еще одну тройку, — получилось триста тридцать три…
Начался фильм, а когда прошли титры и включили свет, перед экраном суетливо замелькали какие-то люди, выставили на сцене треногу, навесили микрофон. Как и было обещано в буклете, к зрителям вышли и, некой не по возрасту в коротенькой юбке дамой, были представлены Генрих Карлович Голесницкий — мужчина лет пятидесяти-пятидесяти пяти, и исполнитель главной роли Александр Серый.
Седовласый, с немного вытянутым морщинистым лицом продюсер, — он же режиссер фильма, был одет элегантно, с неподдельным вкусом. Несмотря на жару на его худощавой фигуре красовался бежевый костюм с отливом, воротничок безупречно-белоснежной рубашки поддерживала песочного цвета бабочка. Он явно был с претензиями на аристократию. Гений же лицедейства — кумир сопливых девчонок, наоборот, очень демократичен и современен, вышел к поклонникам в футболке и джинсах, принимая позади продюсера позу модели.
Пронзающим взглядом Голесницкий осмотрел зал, и, как Свете показалось, выборочно — на долю секунды останавливаясь только на молоденьких девушках.
— Добрый вечер, дамы и господа, — проговорил Генрих Карлович, приноравливаясь к микрофону. Он и в движениях являлся весьма элегантным мужчиной. — Как вы уже заявлено в буклете перед вами, друзья, продюсер и режиссер фильма, который вы только что просмотрели. Но не в этом суть. Мне хотелось бы поговорить сегодня даже не о самом фильме, как таковом, а о его предыстории.
Продюсер сделал небольшую паузу, как бы вспоминая, и продолжил:
— Несколько лет назад я путешествовал по нашей необъятной стране и в вашем городе, совершенно случаем, забрел в старинный монастырь. Бродя по его окрестностям, у меня случился казус, я оступился и банально провалился в пещеру. Как после выяснилось, в келью несчастной затворницы княжны Гундоровой, обвиненной в попытке навести порчу на государя Петра Великого. В ее убежище и обнаружились несколько листов рукописи и клинок… Порывшись в местном архиве, я нашел статью в городском периодическом издании «Провинциальный вестник» за 1916 год, некоего художника-натуриста. Буквально маленькая заметка о том, что ровно триста лет назад, в 1699 году девица Гундорова — дальняя ветвь и последний отпрыск князей Стародубских, была обвинена в колдовстве и сожжена. Эти далекие и печальные события и вошли в основу сюжета фильма.
Рассказывая, Голесницкий протянул правую руку. Сверкнул увесистым перстнем белого золота с изображением саламандры на безымянном пальце, и на подушечке ему вынесли саблю. Он аккуратно взял ее и сделал легкий взмах.
— Вот копия клинка! Если кто думает, что это меч — ошибается. Это шашка! Очень старая казачья шашка, найденная мной в кельи. В фильме, нам пришлось заменить ее мечем. Ничего не поделаешь. Выветрить из современного потребителя легенды о короле Артуре, колдуне Мерлине, о мече в камне, тяжело, да и, наверное, сегодня не нужно. Но я все же заказал перед началом съемок несколько копий оригинала шашки и одну из них мы сейчас разыграем. Что же касается рукописи, то она просто рассыпалась под влиянием павшего вместе со мной в пещеру кислорода. Я оказался единственным кто успел, увы, спешно ее прочитать исповедальное откровение девятнадцатилетней девушки, — княжны Гундоровой что суждено было сгореть на костре суеверий. Я давно увлекаюсь древними текстами…
— Может, хватит гнать лабуду, папаша? Глюки после втянутой травки нам тут рассказывать! — обрывая Голесницкого, выкрикнул коротко-стриженный коренастый крепыш, сидевший на первом ряду. — Банкуй лотерею! А то моя чипса длинноногая, от такой жары, холодненького пивка накатить захотела! Да и у меня в горле уже давно першит.
— Хорошо, — мягко согласился Голесницкий. — Как гласит истина: потребитель всегда прав! Но перед тем как начать розыгрыш, молодой человек, вы позволите Александру, — прекрасно отобразившему благородного Хранителя Угла Неба на экране, рассказать зрителю, как ему это удалось? Буквально несколько слов…
Продюсер и режиссер фильма замер, а исполнитель главной роли наоборот словно ожил и уже рванулся к микрофону, но коротко-стриженный его остановил.
— Да кому он нужен — криворотый! Банкуй, говорю!
Смутившись, артист прикрыл рот ладонью. Александр Серый действительно имел шрам, который, видимо, по мнению продюсера и режиссера, вписался в облик главного героя и не был заштрихован на экране.
Снова заговорил Голесницкий.
— Но может, кто все же имеет желание, задать вопрос мне или Александру?
— Слушай, я не знаю, что ты за ком с горы! Болт у тебя конечно солидный, но в этом городе я смотрящий! Сказал: банкуй! Неча балду на сухую гонять!
Зал притих. Довольно жаркий и без прений с угрозами, августовский вечер к тому же переставал быть томным. Сама не зная почему, Светлана вскочила и выкрикнула.
— Я хочу!..
— Да, да, я внимательно слушаю, — на удивление спокойно, словно коротко-стриженного и не существовало, проговорил Генрих Голесницкий.
— Светка, ты чего? — Вовка дернул ее за руку. — Это же Тимоха! Его все боятся.
Света запнулась. Упоминание о грозном местном авторитете ее не напугало, просто она поняла, не знает чего спрашивать-то.
— Заткнись, лярва! Пока базар не вырвал, — взревел Тимоха, багровея. Какая-то девчонка посмела перечить его слову.
Выручил Голесницкий.
— Девушка, вы заполнили лотерею?
— Да… заполнила…
— Назовите цифры
— Тридцать три… триста тридцать три…
— Вы не ошибаетесь?
Света подняла билет вместе с лотерей
— Прошу, выйти на сцену, — несколько театрально приглашая ее рукой, безмятежно проговорил он, несмотря, что Тимоха уже рвался к нему и что-то кричал.
Не помня себя, словно ее кто-то тянул, сжав сердце, Светлана выбралась из ряда и направилась к Генриху Карловичу Голесницкому. Брат радостно и в тоже время с долей страха за сестру, последовал за ней. Проверив клеточки заполненной лотереи, продюсер фильма вынул шашку из ножен и поднял за лезвие обеими руками, показывая залу.
— Триста тридцать три и голова волка. Девушка выиграла.
— Что-то я не догнал! — взревел в бешенстве Тимоха. — Ты что, барыга, рамсы попутал? Сабля моя! Я что зазря всю кодлу на твой вшивник привел? Да еще с телками!
Его остановили двое из приятелей, послышались уговоры:
— Не здесь, братан. Пошли, пивка попьем – перетрем.
— Не жить тебе, барыга. Встретимся.
С этой угрозой, буквально утянутый рыжеволосой девушкой в белом брючном костюме и на высочайших каблуках, Тимоха покинул зал. Словно по команде вышли и первые два ряда бритоголовых парней со своими, как выразился сам воровской авторитет, «телками».
Народ стал молчаливо расходиться. Никому уже не было интересно продолжение ролевого фильма, чуть не разразившегося кровавой потасовкой уже в жизни.
— Не обращайте внимания, — отвлек Свету от сумбура мыслей Генрих Голесницкий, по-прежнему оставаясь холодным и уравновешенным, как айсберг перед Титаником.
Только сейчас Свете стало страшно, страшно до слабости в ногах, от того что могло произойти и обязательно произойдет, но позже.
— Как вас величают, прекрасное создание? — продолжил разговор продюсер.
— Света… Светлана Переверзева…
— Владейте, Светлана Переверзева.
Аккуратно держа за лезвие, Голесницкий подал шашку, оставляя ножны себе. Рукоять легла в девичью ладошку, словно была сделана под нее, по телу пробежала легкая дрожь и разлилась удивительным спокойствием.
— Вас проводить? Несмотря на популярность среди девушек, Александр только вам, — угадавшей цифры на клинке, окажет такую услугу.
Голесницкий замолчал и исполнитель главной роли в фильме снова ожил. Вообще в этом была какая-то странность, очень заметная Свете только при близком расстоянии. Словно две куклы на ниточках одной палочки, они замирали и отмирали поочередно. Если шевелился или говорил один, то второй сразу принимал позу манекена.
Впрочем, Александр Серый вообще не говорил, он лишь улыбался, из-за шрама на подбородке больше скалясь.
Владимир подошел к сестре, Света протянула ему выигрыш.
— Держи свой меч…
— Это шашка, Светлана Переверзева, — став леденящим, взгляд мужчины застыл на ней. — Рукоять сделана под женскую руку, предназначалась воительнице.
— Я почувствовала.
— Вы мне так и не ответили, Света Переверзева!
— На что?
— Вас проводить?
— Ах, это! Нет-нет, спасибо! Меня брат проводит.
— Может, все же вы дадите мне номер своего телефона? В какой-то мере я теперь отвечаю за вашу безопасность. Говорят: Тимоха, которому сегодня вы имели неразумную дерзость перечить, отморозок без всяких принципов.
— У меня нет, ни номера, ни телефона. Мы с братом живем в комнате двенадцати квадратов бывшего общежития хлебокомбината. Я учусь в колледже — на пекаря.
— Тогда адрес.
— А вы Тимоху не боитесь?
— Я…— Голесницкий скривил губы в усмешке, — боюсь. Боюсь за вас прекрасная Светлана Переверзева. У вас воинственная внешность в данном наряде, Сломался каблук?
— Да. Набойка отлетела…
— Вы, Светлана Переверзева, совсем юная девушка, а ваш брат — Вовченок, еще мальчик. Комната в двенадцать метров! Число двенадцать, — ваше число. Ведь девятнадцать вам исполнится лишь через месяц и три дня. Сегодня девятое августа, стало быть, двенадцатого сентября в девятый месяц сего 1999 года. Четыре девятки в календаре и девятка в возрасте.
Света стушевалась, откуда приезжий мужчина с ледяным взором все про нее знает? Единственное что она смогла ответить:
— Нет, спасибо… Нам пора.
— Встретимся вечером, Светлана Переверзева, в кафе «Эскориал». Не знаю, какой недоучившийся ум назвал бандитский притон замком — усыпальницей испанских королей, но вы там работаете, и сегодня я с удовольствием в нем отужинаю.
— Я всего лишь официантка.
— Вот и обслужите меня по доброму знакомству. Кухней, как для своих. Думаю, на вечер отведать почки. Не очень-то люблю, но придется.
— Вспомнили официантку из фильма «Вокзал для двоих»? Зря! Не то время, сейчас всех обслуживают одинаково.
— О да! Одинаково плохо!
— Вы говорите загадками.
— О, милая Светлана, мир полон тайн!
— Генрих Карлович, забыли добавить к имени Переверзева. Все, убегаю! Пока, пока. Иначе, я не успею на работу, и меня уволят.
Не дожидаясь ответа, Света схватила Вовченка за руку, и они дружно спрыгнули со сцены, оставляя без своего присутствия уже совершенно пустой кинозал и Голесницкого…