Исповедь молодого человека.
От ИЗДАТЕЛЯ. Публикуемая ниже рукопись была случайно обнаружена в кармане куртки одного молодого самоубийцы, завершившего свой земной путь в ночь с 25 на 26 октября 199... г. в реке Маас. Труп был обнаружен только 28 числа около 10 часов утра местным жителем Пройдохиным М.Г., который обратил внимание на "в уматину пьяного" парня, лежавшего под Малым мостом и сразу же известил об этом ближайшего постового - сержанта полиции Затыкалова Р.Г. Спустившись под мост, Затыкалов уяснил себе картину произошедшего и вызвал подкрепление. В карманах куртки самоубийцы не было обнаружено ничего любопытного, в том числе хотя бы какого-либо документа, указывающего на личность погибшего. На вид молодому человеку было 20-22 года, он был среднего телосложения ,темноволос и кареглаз; нос имел прямой, губы тонкие. Помимо куртки на нем был надет костюм серого цвету, черная рубашка и старые кроссовки. Экспертиза установила, что смерть наступила в результате асфиксии, связанной с попаданием в легкие большого коли-чества воды. Молодой человек не был пьян, поэтому следствие уже на месте ужасной находки выдвинуло версию о самоубийстве.
Данная рукопись была тщательно упакована погибшим /в два прозрачных файла и пакет/, а потому мало пострадала. Майор сыскного отдела Префектуры Центрального округа Билибинска Александр Германович Разыскалов просмотрел ее чуть ли не на месте трагедии и, посоветовавшись с вышестоящим руководством, принял решение предоставить ее для ознакомления нам как лицу, хорошо знающему такой тип молодых людей. Из рукописи мы выяснили, что имя самоубийцы - Кероль, что он, скорее всего, был студентом исторического факультета Билибинского университета, приехавшим в преславную столицу Южного Урала из какого-то города- спутника/но какого?/, что он прожил в городе короткую, но весьма трагическую и поучительную жизнь. Несмотря на наши неоднократные запросы в деканат исторического факультета университета и в деканаты других факультетов универ-ситета и пединститута, нам ничего выяснить не удалось. Студента с таким именем там никто не знал, а отдельные штрихи его биографии носили слишком смутные очертания, чтобы их можно было изложить документально.
Прошло уже более месяца после описанных выше событий, а ситуация никак не прояснилась. Мы, согласовав вопрос с руководством Префектуры Центрального округа, решились опубликовать данную "Исповедь молодого человека"/так она была озаглавлена ушедшим от нас юношей/, надеясь, что , прочитав ее, кто-нибудь "опознает" загадочного Кероля N и обязательно откликнется. Одному этому обстоятельству, а вовсе не праздному суесловию и любопытству обязан читатель данной рукописи. Текст был разбит автором на части, названными "откровениями", к концу каждой части были присоединены некие изречения, которые мы для удобства читателя определили как "миазмы". Впрочем, судите сами.
И.П. Стрелкин, руководитель регионального общественного движения "Молодежь - за прогресс на Урале",кандидат исторических наук, доцент кафедры политологии.
[ol]"ИСПОВЕДЬ МОЛОДОГО ЧЕЛОВЕКА"[/ol]
[ol] О Т К Р О В Е Н И Е 1.[/ol]
Глупо писать исповеди! Еще глупее их читать... Человек как порядочная скотина, только одна и вредящая всему живому, наврет на себя, выставит свои пакости в лучшем ви-де, а другие /всякая мразь и мерзость/ и рады ему верить! Лю-юди, чело-о-овеки... Я вообще ненавижу людей - сволочи они, все до одного. И вы /все вы/, если читаете сейчас мою испо-ведь, тоже сволочи... И плевать я на вас хотел, на всех. Тьфу!
Зачем я тогда пишу, спросите? А что мне остается?! Дошел до этого, до точки своего отсчета... Скажете, начитался Достоевского там, Мамлеева или Кастанеду /мистик вши-вый!/, вот крыша-то и съехала. Возомнил себя чорт знает кем! А вот и нет, крысы дотошные, сморчки толстобрюхие. Ха-ха!!! Я просто пишу, для себя пишу, тем и прикроюсь от вашей насмешки и вашего невнимания... Может, впрочем, хотя б одна живая душа, не испорченная, посочув... Нет! Что говорить - не для издания пишу, для себя! Все равно не поймете, извратите все, изгадите, под себя подведете. Плевать... Для себя пишу и для уточнения своего положения. Пора приступать, однако. Точка.
Я смутно помню, как оказался в этом большом городе. Жизнь моя, довольно пресная прежде, поначалу обрела здесь свой "особенный" здравый смысл. Я поступил на историче-ский факультет Университета, стал с энтузиазмом ходить на лекции, с жаром кинулся в фи-лософию. Точно не знаю, почему я выбрал именно этот вуз и именно это город... Вероятно, просто спасался от скучной жизни в скучном сером городке в 40 верстах от Билибинска. Спасался от скуки, бесперспективности и одиночества... Но я знал /знал!/, что и здесь не из-бавлюсь от них. Просто сменю место пребывания... Впрочем, там стало совсем невыносимо. Кстати, надо представиться /авось кто-то уж читает это и матерится про себя!/:
К Е Р О Л Ь - мое подлинное имя, фамилию называть не буду.
Имя весьма странное - родители постарались! Точнее, папаша: увлекался чехом Гаше-ком, сукин кот, вот и назвал меня в честь кого-то там. В школе и во дворе надо мной, ясное дело, потешались как могли. Дети не прощают другому чего-то загадочного и непонятного... Я ,однако, привык к своему чудному имени, как собака к кличке, и любил его произносить вслух. Ке-роль! с ударением на первом слоге; но Ке-роль, если ударить на втором. Кероль-Кароль-король... Вот оно что! И это уже мне нравилось. Потом я прочитал какую-то нелепую книжку про скучную девчонку, попавшую в зазеркальный мир, и имя автора этой книжки тоже было похоже на мое - Кэроль... кажется, Луис Кэроль. Впрочем, к черту! Имя как имя - кому какое свинячее дело!
Я никогда не знал подлинной удачи ни в дружбе, ни в любви, ни в жизни. Я хотел угодить другим детям, они за это называли меня подлипалой, я начинал оскорблять их - они больно били меня всем скопом, зажав между гаражами во дворе нашего старенького трех-этажного дома. Было не больно - они толкались и только мешали друг дружке, но я испугал-ся этой расправы, испугался на всю жизнь. И с тех пор я стал избегать прямых конфликтов... Я помню, подружился лет в 12 с одной девочкой, она жила в соседнем дворе, училась, прав-да, в другой школе и была годом старше меня. Мы с ней дружили пару месяцев, часто убе-
гали со двора на озеро и гуляли по берегу; она рассказывала мне про своих "подлых" подру-жек, вечно пьющего отца и его веселых друзей, иногда щипавших ее за заднее место. Еще болтала про какого-то пацана, которого она бросила, потому что он оказался "козлом".
Я больше молчал, чувствовал рядом с ней необыкновенное волнение и старался крепче сжать ее теплую ладошку и случайно коснуться щеки, когда мы сидели совсем близко. Она уже покуривала, а один раз я даже четко почувствовал, что от нее тянет спиртным... Я очень хотел ей понравиться, рассказывал о своих геройских планах на будущее и убеждал сделаться моей верной подругой. Она /кажется, Светка?/ лишь улыбалась и иногда чмокала меня в щеку; у нее были пухлые красные губы, а вкус поцелуя был терпко соленым. Потом пацан к ней вернулся /это был крепкий и борзый паренек, который иногда наведывался к нам во двор и которого я ужасно боялся/, и эта с у ч к а /иного слова и не подобрать/ вдруг перестала меня замечать и почти не здоровалась. Я ужасно переживал, хотел с ней объясниться, но...
Через полгода они переехали в другую часть города, на поселок, и мои страдания утихли сами собой. О как я возненавидел ее тогда, каких страшных страданий для нее я же-лал! И когда ,уже спустя пару лет, мы снова случайно встретились с ней на школьной дискотеке, я даже к ней не подошел, хотя она меня узнала и старательно махала рукой... По-шла она!
Даже настоящего друга в детстве у меня не было, пожалуй, да - не было! Были одно-классники, с которыми я общался чаще, чем с другими, был один паренек со двора - несчастный хромой калека, над которым все мои сверстники безудержно смеялись и кото-рый стоил дороже их всех, был сосед по подъезду Санек, старший меня двумя годами - вот, пожалуй, и все..."Я хотел любить весь мир"- да-да! Именно так, как Печорин, я выучился этот мир ненавидеть. Но ненависть не приносит облегчения, вот беда. А потом... Я один из тех, кто всегда чего-то ждет и на что-то надеется. Только, увы, не на себя! А чего ждать? Ведь я точно знаю, что никому не интересен, что и при жизни никто меня не замечает,
а после смерти и вовсе не вспомнят. Нет, не вспомнят, хоть ты колесом пред ними пройдись!
Некоторые уроды думают, что вот ,дескать, при жизни не любят, а вот как помру я - плакать начнут, цветов натащат, улицу, на которой жил, в честь меня назовут... Ах, дебилы. Да нет же, нет - никто никому в этой жизни не нужен! Кроме нужных людей и подхалимов; их-то как раз и ценят. Людям нравится, когда пред ними унижаются, когда можно сказать - он еще гаже, чем я! Так ведь? А я не похож на таких людей... Может, я не человек?
Весь ужас моего положения в том, что не могу с собой ничего поделать - будто инва-лид какой-то. При здоровом теле и в здравом уме... Другой уж давно нашел бы себе занятие, деньги б зарабатывал, мотоцикл купил или машину подержанную, девку бы завел себе для "поддержания сексуального здоровья", а я вот... Лежу и книжки почитываю. Простые люди, не забивающие себе голову такими мыслями, - самые счастливые люди, я уверен! Хотя и с животным уклоном, но счастливые люди. Поработали, заработали, потратили, купили, детей наплодили - вот жизнь! У меня уж человек десять одноклассников окольцевались, нашли "спутниц по жизни", сукины дети. Все теперь спрашивают, когда мой черед?
А я смеюсь, им, соплякам, и невдомек, что я совсем не такой, что меня от их жизни тошнит, блевать тянет. Быть таким, как они, и вовсе не быть - для меня одинаково. Но если я не человек, то кто тогда?! Ведь не ангел же, с земли воспаривший? Нет же. Но и не бес - точно знаю... Потому что всегда искренне желал людям добра, непонятно почему. Делал добро сам, от лени, но делал! Может, Господь нарочно в мир таких, как я, запускает - чтобы людям веселее жилось на свете. Впрочем, не знаю... насчет веры-то у меня большие сомне-ния, если честно. Нас ведь по-другому воспитывали. "К добру и злу постыдно равнодуш-ны..." - это обо мне и моих сверстниках, что уж говорить. И это не рисовка, это правда - та-кая же горькая, как водка.
Если кто эту исповедь прочтет, то непременно скажет:"Ну и самолюбие у этого суки-ного сына, ну и претензия у недотепы!". Непременно в этих словах скажет, чтоб обидней задеть. У нас ведь любят выражаться, других задевая... Но мне плевать, для себя ведь пишу. Тьфу, кажется, повторяюсь! Главное - высказаться, душу отвести. Вот Плутарх или Свето-ний тоже писали о Цезаре там или Помпее, об истории человеческой, и я пишу. О себе, правда. Ну, а что поделать... Я вообще ничего скрывать не буду, все опишу – даже те гнус-ности, что в моей жизни были, те поступки, за которые и теперь...
Да что там! А людишки-то обычно, совершив гнусность, либо замалчивают ее, либо норовят приукрасить до добродетели. А мне совесть не позволяет такое сделать, или нет - не совесть, что-то другое. Привычка что ли, гордость, презрение? Точно не скажу... Вот и рас-свет на улице - в сентябре рано светает, лучше декабрь. Надо быстрей спать, в восемь - на занятия, лучше не опаздывать. Отложу на потом.
М И А З М Ы:
1. Если возле тебя нет близких людей, ужаснись!
2. Кто бы ты ни был, ты - художник, ибо ты творишь себя!
3. Верь только себе, больше-то все равно некому!
[ol]О Т К Р О В Е Н И Е 2.[/ol]
Как мое детство прошло в серых буднях, так и моя юность в Билибинске складывалась не вполне удачно. И здесь я не нашел себе ни друзей, ни подруг, ни одного близкого челове-ка... Преподаватели в вузе мне быстро надоели: только двое из них по-настоящему знали свой предмет, остальные вполне могли бы работать в другом месте - на стройке, в какой-нибудь нехитрой конторе или, в лучшем случае, в школе. Университет был относительно недавно открыт, и преподавателей собрали, как любит говорить наш декан Титоренко /продажная душонка/, "с миру по нитке" и чуть ли не с улицы. Они читали нам скучные лек-ции, списанные ими из скучных серых книг, и с важным видом рассуждали о вещах, в кото-рых ровным счетом ничего не понимали. Особенно вредными поначалу были две бабенки - тощая и противная Авдотья Николаевна Крысикова, сорокалетняя незамужняя курва, вела у нас "Историю религий", и Ирина Семеновна /фамилию забыл/, тоже незамужняя, с толстой задницей и круглым прыщеватым лицом, вела на первом курсе практики по "Истории Пар-тии". Обе ни черта в своем деле не смыслили, но апломбом отличались необычайным, осо-бенно Иришка зверствовала: завалила на первом зачете чуть ли не полгруппы. Их я смог вы-
терпеть только полгода, потом стал прогуливать и кое-как сдал Крысиковой экзамен летом.
О декане у нас всегда говорили, что он "берет и берет хорошо!", и некоторые мои бес-толковые сокурсники не скрывали, что поступили сюда благодаря именно этому обстоятельству. Как преподаватель он тоже был бездарен, но любил порассуждать об русской истории в общем; иногда получалось довольно забавно... Хорош, пожалуй, был лишь специалист по зарубежной истории Борис Епштейн, его чудные лекции заставляли на время позабыть об убогой обстановке нашего "университета", располагавшегося в бывшем здании школы, серой обстановке общаги, где я жил, и тупомордых моих сокурсниках, не смысливших ничего ни в истории, ни в жизни. Другой толковый преподаватель Юрий Наумович Бирюков вел у нас философию, он был моложе других преподов и казался таким жизнерадостным, что поневоле заинтересовывал студентов, а более всего - студенток. С одной девицей с 3-го курса у него, как говорили "знающие", были чересчур серьезные отношения, но так это было или нет, мне теперь уже трудно судить, да и незачем. Философия меня интересовала и до поступления, а тут - тем более. Я стал писать курсовую у Бирюкова, но он, мне так показалось, отнесся к моему энтузиазму с какой-то ленцой и не торопился восхищаться моими научными изысканиями. На втором курсе наши отношения и вовсе разладились, по причине... Да ну - наплевать на это! В общем, Юра Бирюков в итоге тоже оказался порядочной скотиной, как это ни печально сознавать.
О сокурсниках моих и сокурсницах ничего хорошего сказать не могу; это было сбори-ще на редкость примитивных и некомпетентных людишек. Парни были в основном после армии, где они успешно научились жрать водку и получать на орехи от старших по званию. Их разговоры о прошлой жизни были настолько тупы и неинтересны, что я скоро стал избегать их общества, что они, конечно же, заметили. Было несколько мальчишек, как и я, после школы и почти все "местные" - но никто из них не стал моим другом... Почему? Трудно сказать однозначно; может, я был этому главной причиной, может, они не желали сходиться с парнишкой из шахтерского городка-спутника. Были, впрочем, и девушки: штучек двадцать или двадцать пять, ничуть не меньше, но о них говорить не буду - скучно и противно! Все эти люди были, за редким исключением, заурядными серыми созданиями, некоторые же - отъявленными прошмондами. Меня они почти не воспринимали, и я платил им той же мо-нетой.
Полгода я еще пытался сойтись с ними, участвовал в дружеских пирушках и каких-то самодельных театральных постановках нашей старосты Лины Наумовой, считавшей себя чуть ли не Чеховым в юбке... Она мне просто нравилась тогда, что врать-то, в своей серой блузке, синей короткой юбчонке и с неизменной сигаретой в левой руке. Лина поступала в Москву, в Щукинское, не прошла по конкурсу и очутилась здесь. Она была в меру умна, иронична, довольно мила и ужасно расчетлива... Я не был героем ее романа, она мне сразу дала это почувствовать. Я сходил на пару репетиций, но не преуспел и здесь...Потом все это - и пьянки, и спектакли, и глупая холодность Линки- мне надоело /лучше сказать - обрыдло!/ и я тихо отошел в сторону. Знаете, лучше всегда постоять в стороне, если ты еще не уверен, что попал, куда надо.
Еще у меня завязались было отношения с Витей Кафтановым, тоже историком из дру-гой группы, мы сошлись с ним на почве презрения к другим убогим сокурсникам и на увлечении Достоевским и Ницше. Витек был местный, пользовался дома относительной свободой и был не дурак развлечься... Мы за пару месяцев знакомства обошли с ним едва ли не все известные ему в городе "злачные места", пару раз "зависли" в пединститутской обща-ге, где у него были друзья, и один раз едва не "сняли" двух симпатичных девчушек на оста-новке у Теплоинститута часов в 12 ночи. Вести было куда, но в последний момент девицы чего-то испугались и не поехали с нами... А потом... потом Витек подло слинял в армию на два года, и я остался совсем один. Через месяц получил от него пару писем, кажется, отве-тил на одно. На этом наша дружба и кончилась...
Книги я читал всегда в большом количестве, но здесь несколько охладел к ним. Ведь я мог бы читать и в родном поселке, никуда из него не выезжая. Поэтому через полгода единственным моим развлечением стали кинотеатры, тут их пруд пруди... Я покупал билеты на три разных сеанса в трех кинотеатрах, и мой день был занят! Билеты тогда стоили недорого; денег, которые мне давали на жизнь родители /плюс стипендия/, мне вполне хватало. Перескакивая из одного театра в другой, я переставал замечать течение времени. Жизнь моя про-
текала от одного фильма до другого... Это я особо хотел бы подчеркнуть! Я был всеяден и смотрел все подряд: детективы, Феллини, мелодрамы, Пазолини, боевики, Тарковский, ужа-стики, Бергман, а еще какая-то перестроечная бредятина с банальными сюжетами и новыми актеришками, продувными бестиями с мелкими чертами плоских лиц.
В стране гремела перестройка, стали появляться и "эротические" фильмы, которые по-тихоньку показывали в заштатных кинотеатрах при огромном стечении молодого поколения. Фильмы все были разные, больше мне импонировал Феллини и Тарковский, эти ленты я мог смотреть по нескольку раз. Я смотрел их в невероятном количестве, я жил их сюжетами... Переходя из одного здания в другое, я воображал себя героями этих фильмов, я подражал их
героям, я домысливал сюжеты и менял концовки фильмов. Вся моя жизнь быстро преврати-лась в одно сплошное кино. А после всего этого наступала такая скука, что я готов был... впрочем, нет, тогда еще нет.
Суть моей жизни вне фильмов - лежание на кровати в моей комнате. Я приходил с за-нятий, бросал учебники и конспекты на стул, быстро обедал, если не успевал поесть в столовой, и валился на кровать. Я мог лежать три, четыре, шесть часов не вставая. Иногда меня начинало тошнить от лежания, я вставал, делал зарядку и опять валился на кровать. Я читал или делал вид, что читаю, я грезил с открытыми глазами, я слушал жизнь за стеной своей комнаты... С соседом мне повезло, Сашок, хотя и был не местный, по большей части жил у какой-то бабы на Северке, но на всякий случай сохранял за собой место в общаге. Был он довольно примитивный и скучный субъект, учился на курс старше меня и был тремя годами старше. Мы так редко виделись с ним, что, встретив как-то Сашка в университете, я прошел мимо, просто не заметив его. Он, впрочем, не страдал особой чувствительностью... Таким образом, лежать мне мешали только фильмы и занятия в вузе, но в воскресенье не было и их. Домой я ездил каждую неделю только в первые полгода, потом стал бывать там раз в
две недели, а с середины второго курса и вовсе - раз в два-три месяца, по необходимости. Родители мои - милые люди, но ужасно ограниченные; их жужжание и распросы так меня доставали, что... Однако, я отвлекся.
Выспавшись за день, ночью я ,естественно, заснуть не мог. Я вставал и бессмысленно шатался по комнате в надежде чего-то добиться, я принимал снотворное, но быстро привы-кал к нему и снова мучался. Бессонница! о, как это мне до боли знакомо... Иногда я наспех одевался и шел на улицу, но удавалось это не всегда, особенно, если у входной двери дежу-рила какая-нибудь тетя Маша, запиравшая ее на замок и исчезавшая на полчаса или больше в свою каморку пить чай с бубликом. Тогда я слонялся по коридорам общаги и курил. Курил до отупения и отключки... Алкоголь я почти не употреблял, водка вызывает у меня сильную головную боль, а местное вино - почти всегда рвоту. Под утро я засыпал, а потом - занятия, скучная жизнь, и все начиналось сызнова.
За стенкой комнаты жили "лю-юди", которые вели вполне нормальную, то есть при-вычную для большинства, жизнь. Это были два противных гнуса – один тонкий и хилый второкурсник Борян, другой - здоровый мордоворот третьекурсник Славян. Они учились абы как, часто пировали, хохотали и орали что-то друг другу во всю глотку... Иногда они приводили женщин, таких же противных, как и сами. Женщины тоже пили, орали и остава-лись на ночь. Иногда Славян, широко улыбаясь заходил ко мне и приглашал принять уча-стие в их очередной пирушке, но я всегда сухо отказывался, зная, что потом он попросит за это мою комнату на время. Мы с трудом терпели друг друга. Я понимал, что мой скрытый образ жизни им тоже очень не нравится. Нам приходилось терпеть друг друга, выбора не было. Еще у них был телевизор, взятый когда-то на прокат, а потом тихо присвоенный. Иногда вечером или ночью они врубали его на полную громкость, хотя прекрасно знали, что это мне мешает. Я стучал кулаком в стену, но они нарочно усиливали громкость; нужно было выйти и убить этих тварей, но я не мог... точнее, не решался. Они были старше и
сильнее, их было двое, а я один, всегда один. Впрочем, часто их телевизор ломался, деньги заканчивались, и в нашем блоке наступала мертвая тишина. И что было хуже? Сейчас уже точно не отвечу.
Единственный человек, иногда навещавший меня в комнате, был полный молодой па-рень с круглым и вечно обветренным лицом; его звали... Впрочем, неважно как. Парень этот учился на филфаке курсом старше и жил двумя этажами ниже меня. Знакомый /пусть так!/ мне поначалу очень нравился, он был неглуп, начитан и любил иронизировать над нашими общими преподавателями /у них вели тоже Титоренко, Крысикова и немного Епштейн/. Он ходил ко мне "делиться мыслями", мы иногда могли проболтать с ним до двух-трех ночи. Его кредо было: "Пусть мне хуже будет", так во всяком случае он говорил. Он много читал -
разных немцев, Платона, Владимира Соловьева - и после пересказывал мне прочитанное. Он иронизировал над моими соседями, говоря, что они живут "исключительно животной жизнью", он говорил, что я выше по развитию многих своих сокурсников и не только их. Он иногда просил в долг, но обычно отдавал деньги... Потом я его раскусил - это же банальный стьюдент с претензией на образованность, пустое место с налетом чужих мыслей, подхалимчик и плут. Знакомый часто приходил ко мне голодным и спрашивал чаю и еще чего-нибудь пожевать.
Я терпел и делился теми скудными запасами, что у меня были. Даже раз открыл ту-шенку и пожарил для него картошку; он все сожрал и почти сразу же откланялся. Мне ведь не жалко, но почему-то к себе он меня никогда не приглашал, а если я сам заходил, начинал вдруг дико куда-то торопиться. В общем, Знакомый ходил ко мне не только и не столько "делиться мыслями", но и пожрать! Это мне скоро стало ясно, и я сказал ему об этом. Он что-то стал нагло врать, оправдываться, а потом визиты его стали реже и реже, пока... Да и
чорт с ним, Обветренным Рылом, больно мне надо.
...Еще я люблю представлять себя персонажем прочитанных книг или фильмов. Мо-жет, это у всех так, а не у одного меня, но... Я часто настолько вживался в придуманный образ, что выйти из него не мог несколько дней или даже месяц. Жил чужим духом и думал чужими мыслями... Это опасно! Если представишь себя Юлием Цезарем или Марием, да начнешь говорить, как они, то могут убить. Я не шучу - за благородство могут убить запросто. Лучше играть какую-нибудь сволочь, люди и не заметят, что это лишь маска... Я играл и благородных рыцарей, и комиссаров, и Ришелье, и Сталина, и Наполеона... Однажды чуть не пострадал из-за этого, столкнувшись вечером с шайкой подростков. Вовремя смылся, что там говорить! Играть нужно дома или на сцене, но не в жизни, а то можно и заиграться.
Однажды Знакомый принес мне "Бесов" Достоевского; сначала я не хотел читать - скучно показалось, но потом... Роман меня так увлек, что я с полгода только и жил им. Я был то Николаем Красавцем, Иваном Царевичем, то Петрушей Подлым, то Иваном Человекобогом, то еще кем-то... Когда я дошел до роли капитана Лебядкина, я понял, что надо остановиться. Наблюдательная Линка заметила, что я сыплю репликами из Достоевского; она даже спросила, не записался ли я в артисты местного театрика, попасть в который она только и мечтала. Я ей такое сказал, что у нее челюсть отпала. Что она понимает, курсистка недоделанная? Дура околотеатральная, и все тут.
Не знаю, правда или нет, но... Вся моя жизнь - это какой-то затянувшийся фильм. Даже оставаясь один, я ломаю комедию перед самим собой. Зачем? Потому что я свой лучший и благодарнейший зритель, вот. Я никогда не мечтал об артистической карьере, я чувствовал, что там мне придется играть чужие, навязанные мне роли. А здесь я свободен в выборе, я свободен в игре... И еще - я никогда бы не смог играть для собственной выгоды, не знаю почему. Хотя в девятнадцать лет не очень-то знаешь, что будет с тобой в 25! Может, все еще
наладится... Даст Бог.
М И А З М Ы:
1. Когда тебе очень скучно, не пытайся с этим покончить; ты рискуешь не
скучать больше никогда!
2. Если у тебя завелся приятель, узнай, что ему в действительности нужно, и
постарайся от него избавиться.
3. Жизнь наша проиграна нами до рождения. Важно сыграть красиво!
П Р И М Е Ч А Н И Е ИЗДАТЕЛЯ. Мы считаем своим долгом сказать несколько слов о стиле "Исповеди" Кероля NN. Несмотря на все старания выглядеть оригинально и чуть ли не трагично, размышления нашего студента весьма и весьма банальны. Они привычны для любого молодого человека, не нашедшего пока своего места в жизни, не определившего четко свой жизненный путь. Заметны и сти-листические огрехи нашего несчастного "исповедальца", которые мы нарочно решили не поправлять. Еще раз напоминаем, что публикация осуществляется нами из добрых христианских побуждений, чтобы установить личность погибшего.
[ol]О Т К Р О В Е Н И Е 3.[/ol]
Наука любви занимала многих, начиная с Назона и Петрарки. Посмотрев один занима-тельный фильмец "про любовь", я решил сериозно исследовать эту проблему. Однако, как нельзя научиться плавать без воды, так нельзя всерьез узнать любовь без соответствующе-го... объекта /скажем так/. Моя старая теория – никогда не начинать первому, как учил Назон в своей поэме. Пусть заинтересовавшаяся особа сама проявит усилия, чтобы с тобой познакомиться. Тогда и реагировать легче... К тому же я страшно гордый, с женщинами это не всегда хорошо! Они тоже любят играть в гордость - до поры до времени, конечно.
Я вообще-то выгляжу нормально: среднего роста, стройный, довольно длинные темные волосы, "соразмерные члены" /как сказала мне одна молодая медсестра на комиссии/. Линка наша говорит ,что у меня сексуальный тембр голоса. Может, смеется сучушка? Или нет, вряд ли. Я не Нарцисс и подолгу себя в зеркале не разглядываю, но впечатление у меня все-гда остается хорошее: нормальный парень, с таким не грех завязать романчик...Но самое страшное для меня в любви, если честно, - выглядеть смешным и нелепым. Я даже все бро-шу, если почувствую, что объект смотрит на меня с издевкой, потешается за глаза надо мною. К тому же перед женщиной ты всегда выступаешь как проситель, а это унизительно вдвойне. Мне, во всяком случае, так видится.
Честно признаться, в детстве, классе в 4-м или 5-м, я любил одну свою одноклассницу. Она была невысокой худенькой девочкой со светлыми волосами, принимала участие во вся-ких конкурсах школьной самодеятельности, ходила в Школу бальных танцев и вообще. Лю-бил я ее самозабвенно, часто представлял, как подойду к ней на каком-нибудь классном ве-чере, приглашу на танец, потом отведу в сторонку и скажу ей все, а она... Мне казалось, что она, конечно, бросится мне на шее и тоже признается в своей тайной любви. В видениях это
было так просто и естественно, что... Но я, увы, так ничего и не сказал ей, да! Мне почему-то казалось, что узнав об этом, она станет презирать меня; не знаю, почему я так решил. А в девятом классе Тань... она перешла в другую школу и моя любовь исчезла, как будто и не было. Хотя вру, я и после любил ее и темными осенними вечерами, когда уже учился в 10-м, ходил к ее дому и подолгу смотрел на светящиеся окна ее комнаты... Потом я узнал, что она "конкретно лазит" с каким-то пацаном из своего двора, и это меня ,как ни странно, сразу успокоило. Спустя год она вышла замуж и быстро родила; встретив ее как-то раз на улице и, минут десять пообщавшись с ней, я уже спокойно взглянул на нее и поразился грубости ее черт и ее убожеству. Это бывает почти всегда, когда свой желаемый и обожаемый идеал мы стараемся найти в реальности. А его там нет и быть не может...
Тем не менее хорошо помню, что когда мои одноклассники хвастались своим успехом у девчонок и безбожно врали при этом, мне вдруг отчего-то становилось тоскливо. Я не хотел быть таким, как все, и проводить время впустую, шастая по дискотекам и хлестая портвейн в подъезде. Я тогда думал, что придет еще мое время, вот стану студентом и тогда развернусь... А что изменилось теперь? Ничего... Я иногда встречал в жизни женщин, которые меня сразу волновали, я хотел подойти к ним и познакомиться, но, конечно, не решался. Я лишь издали наблюдал, как это делают другие. На первом курсе я заочно влюбился в двух
своих сокурсниц, но что из этого? Ничего не вышло /впрочем, Линке я говорил, но она же ... сволочь, это ясно!/, я лишь терял свои душевные силы и время. Я терял время, а девушками пользовались другие. Главное, как мне говорил Славян, это "телку охмурить и распечатать", а потом, сучка, сама за тобой бегать будет; у них, дескать, появляется "привычка к химическому составу спермы", они уже без нее не могут! Славяну можно верить, у него, козла длиннох...го, богатая практика.
Впрочем, я не так чист, как может показаться... У меня был /был!/ романчик с одной весьма занятной дамой, пятью годами старше меня. И весьма успешный романчик. Это слу-чилось, когда я учился уже на втором курсе, нет - в конце первого, а впрочем, неважно. По-друга /назовем так для краткости/ была примерно моего роста, очень хорошо сложена, имела довольно полные, "зовущие" губы, темно-карие задумчивые глаза, немного вздернутый нос и модную прическу "а-ля Тони Шумахер", весьма ей шедшую. Ей было тогда года 23 или даже больше, она никогда не говорила мне точно, а меня это не слишком заботило. Сейчас меня тошнит от воспоминаний о ней, а тогда... тогда, наверное, я был счастлив. Хотя, нет... Ведь Ницше прав:"Когда идешь к женщине, возьми с собой бич!"; действительно, бич дол-жен быть где-то рядом при общении с ними.
Подруга была много опытней меня в любовных делах, но влюбилась первой именно она! Почему? мне трудно на это ответить. Да и надо ли? Какое-то время нам было очень хо-рошо вместе, точнее, мы устраивали друг друга в полной мере. Парадокс! Страстно любя меня и постоянно говоря об этом, она продолжала жить "в гуще событий": работала в какой-то шарашке, слонялась по кабакам, встречалась с какими-то "друзьями" - весьма сомнитель-ными субъектами. Я же, не считая ее даже своей любимой женщиной, только и делал, что думал о ней, проигрывал в сознании сцены наших последних встреч, придумывал варианты новых и ужасно томился без нее. ДА, я сильно скучал без нее... Все разговоры с окружаю-щими в то время я упорно сводил на любовь, так что и самый тупой догадался бы о том, что меня гложет и мучит. Я снова, наверное, искал в ней тот неуловимый идеал СВОЕЙ женщины, который жил в моей душе. Не находил и обвинял ее. А она-то этого не заслуживала, точно! Впрочем, расскажу по порядку.
Познакомились мы случайно, как обычно это бывает. Один мой знакомый с филфака предложил мне съездить на Майские праздники на вылазку с его сокурсниками и сокурсни-цами. Я радостно согласился, так как абсолютно не знал куда себя деть в это тревожное ве-сеннее время. Я знал о "вылазках" по рассказам других: обязательная пьянка /я их терпеть не могу!/, визгливое пение под гитару, обнимания и мокрые, слюнявые поцелуи в мокрых па-латках... Но стоял такой жаркий конец апреля, что мне хотелось куда-нибудь вырваться из этого душного Города, тем более - с незнакомыми ребятами. Без этих осложненных отноше-ний, глупых и плоских привычных шуток, когда, допустим, едешь с хорошо знакомыми лю-дишками... Мы выпили в общаге какой-то дешевой наливки, потом ждали на остановке "баб-с"/вечно опаздывающих/, затем всей оравой ехали на трамвае до вокзала и спорили с пассажирами о степени своей трезвости /я сидел с какой-то симпатичной особой в белом свитере, тоже из нашей компании, и даже успел с ней лихо познакомиться/, потом больше двух часов ехали куда-то на электричке.
Вышли на станции Карагач или что-то около этого; Подруга пересчитала нас /она бы-ла как бы нашим организатором/ и походя уточнила у двух полупьяных местных мужичков, где расположено то место, куда мы направлялись. Я уже тогда сразу почувствовал, что она заинтересовалась мной, не знаю, как объяснить, но почувствовал точно - эта девушка будет со мной ласкова. Белый Свитер еще в электричке переместился к двум своим подружкам и на мои шутки уже не реагировал. Мы пошли пешком, мимо какого-то небольшого озера, я нес
тяжелую сумку и палатку. Вокруг стояли смех и пустые разговоры, но я шел, завороженный чудной красотой окрестностей. Я понял, почему так тоскую по ночам: места были до боли знакомые, хотя я, совершенно точно, здесь не бывал. Они напомнили мне мое детство и мое недолгое детское счастье. Подруга все время шла где-то неподалеку, она несла на плечах довольно тяжелый рюкзак, но всю дорогу весело шутила и даже поддела меня на каком-то факте из римской истории, который я спьяну перепутал. Стало темно, тропинка начала ухо-дить от озера в лес, но Подруга была так уверена в своих познаниях местности, что ни-
кто не усомнился в направлении движения. Через час мы вышли на довольно уютную по-лянку, озеро /уже другое/ оказалось метрах в пятидесяти, и мы решили заночевать здесь. Быстро раскинули палатки, соорудили костер, благо сухих веток было навалом, и устроили ночной пир. Я еще немного выпил, закусил обжигающе горячей картошкой с тушенкой, не-много повеселел... Я смотрел вокруг и мне все нравилось: темный шумящий лес, прохлад-ный сырой запах озера, блики костра и лица "друзей". Я даже пробовал подпевать под гита-ру, зачем? Мое сознание периодически отключалось, и я чувствовал, что нахожусь одновре-менно в двух мирах - здесь и сейчас, на этой вылазке, и на озере ...куль - в мире своего ран-него детства. Но это продолжалось недолго, минут 20 или чуть больше... Потом я вдруг за-метил, что Белый Свитер вовсю обнимается с каким-то черноволосым, здоровым гнусом /не помню, как его звали/, что они только что выпили на брудершафт, что, скорее всего, они будут снова целоваться у меня на глазах и пойдут вместе спать. Я моментально вышел из мира грез, быстро встал и, сославшись на необходимость "отлить", тихо испарился. Почему я
так поступил, даже не знаю. Ведь Белый Свитер ничего мне не обещал, да и с какой стати! К костру я больше уже не подходил, а пробрался в одну из трех наших палаток, нашел какой-то широкий спальник, залез в него и моментально заснул. Что мне снилось тогда? Чорт его знает, не помню...
Соблазнила меня, конечно, она. Сама залезла в мой спальник и попросила ее согреть или что-то в этом роде, потом сама первая поцеловала и сама же... Впрочем, что тут расска-зывать! Не стоит и говорить, как мало стоит подобная связь, но у нас вышло по-другому: мы влюбились: она в меня, я - в весну... Потом был еще целый день вместе и еще одна ночь, я чувствовал, что чувство к Подруге затягивает меня куда сильней, чем мне того хочется. Я уже понимал, что это что-то новое для меня и что без нее мне уже будет не так хорошо. Зна-
комый мой, улучив момент, рассказал мне про нее довольно скверные вещи, но я не придал им ни малейшего значения. Наверное, я все же был в нее влюблен, хотя бы немного, а? Ко-гда мы ехали на электричке назад, она предложила мне встречаться. Я согласился, но поче-му-то дал ей неверный номер своей комнаты в общаге, как будто это могло как-то помочь.
Я уже смутно чувствовал, что все эти наши отношения ни к чему хорошему не приве-дут. К тому же она была немного вульгарна, мне трудно было поначалу попадать в один тон с ней. В постели она вела себя как шлюха, и это поначалу мне тоже ужасно не нравилось, но потом, м-да - даже напротив... Тем не менее через месяц, когда началась летняя сессия, я вдруг предложил ей расстаться; это было дождливым июньским днем, я стоял возле окна своей комнатенки и смотрел на противоположную сторону улицы Белогвардейцев, а она нервно курила, сидя за столом. Она была изумлена и тихо спросила, почему? что не так? Я смешался, внутренне чувствуя, что разорвать с ней надо прямо сейчас, немедленно. Подруга заплакала и сказала, что очень привязалась ко мне, сильно любит; она просила не разрывать
так резко, просила объяснить ей, что произошло. Я выдал ей целый ворох претензий, уже не помню, какой именно. Почему-то я упирал на то, что она должна бросить курить, непремен-но бросить. Она действительно много курила, на улице - меньше, а когда приходила ко мне, почти не переставая. Я зациклился на этом и тупо повторял одно и то же, хотя ее курение ,как и ее здоровье, меня не так уж сильно волновало. Подруга ,конечно, клятвенно пообеща-ла и тут же выкинула с балкона едва начатую пачку "Аэрофлота": мы оба, как идиоты,
стояли и смотрели, как эта пачка долго летела вниз и упала на зеленый газончик. После это-го мы помирились, выпили вина, и я согласился, что все не так уж плохо. К тому же мое пошленькое самолюбие упрямо говорило: "Ого, Кероль, смотри, как тебя любят!". И все началось снова, а курить она, разумеется, не бросила. Да и чорт с ней...
Мы стали встречаться в городе, всегда возле одного места - на перекрестке улиц Бело-гвардейцев и Братьев по Духу. Она ехала на это свидание из Центра - минут тридцать на автобусе, а я проходил до места всего 234 шага /я считал/, если идти от двери общаги. Но чаще опаздывал все же я... Подруга целовала меня при каждом удобном и неудобном случае, а мне быстро приелись эти мокрые и грубые поцелуи... Она любила носить тогда/стоял июнь месяц/ короткие узкие юбки и блузки с довольно открытым вырезом, и прохожие мужики внимательно смотрели на ее полные красивые ноги и выпирающую грудь, а это бесило меня
и портило мне настроение. "Ты предпочел бы гулять с уродиной в длинных штанах? - спра-шивала она меня ненароком и заливисто смеялась.- Эти ноги принадлежат только тебе, ми-лый!". Вообще-то мне было приятно, если честно. И вообще, когда вас так любят, это жутко приятно, что говорить! особенно, если вы сами не слишком увлечены. Я купался в лучах собственного величия и даже стал поучать свою взрослую подружку. Она, конечно, все слушала /точнее, внимала!/ и даже иногда поддакивала. Я выплескивал на нее весь бред сво-их мыслей, требовал от нее безоговорочного признания собственного величия, и она, скрепя
сердце, кивала и говорила, что "очень-очень верит в меня". Я тогда в собственном вообра-жении выглядел для нее неким богом, сошедшим к земной женщине, как Зевес к Данае. Я видел восхищенный отблеск самого себя в ее темных, насмешливых глазах и наслаждался этим отсветом. Конечно же, я был глуп и неопытен... В итоге, я достиг прямо противопо-ложного результата - она потихоньку стала смеяться надо мной. Вот и все.
Глупая безмозглая кукла, годная только для одного дела! Вот кем она была на самом деле... Что могла она понять в моих монологах с цитатами из Ницше, Шопенгауэра и Досто-евского? Зачем я все это говорил ей? Зачем опускался до этой бестолковой дряни... Дурак!
Вскоре Подруга, почувствовав некоторую мою привязанность к ее ловкому телу и пол-ным плотоядным губам, стала посматривать на меня как на подходящую партию для заму-жества; дескать, после свадьбы-то дурь выйдет! Я как-то прозевал этот переход в ее отно-шении и оказался к нему не готовым... Тем более в июле я уехал в деревню на практику и больше месяца мы не виделись. Там, возле деревни Шпулино, были какие-то нелепые рас-копки, и двадцать дней я про- торчал в этой дыре, днем копаясь в песке и глине, а вечером - пытаясь заснуть в двадцатиградусную духоту, под писк комаров и пердеж соседей. Но без
этой чортовой практики меня не перевели бы на следующий курс, и я вынужден был тер-петь. Вернувшись домой, я даже на время забыл о ней, наслаждаясь бездельем и обильной едой /в Шпулино не было даже плохонького кафе, и мы ели то, что делали нам из консервов и овощей наши бестолковые сокурсницы/, походами по старым, чуть ли не забытым местам и купанием в озере и окрестных прудах. В начале августа она позвонила и предложила приехать к ней, я сослался было на дела и хотел перенести встречу на неделю позже. Но Подруга была непреклонна и требовала приехать быстрее. Я спорить не стал, но вернулся в Город, как и планировал, - ни днем раньше. Два дня я не мог ее поймать по телефону; Подруга вдруг исчезла для меня, а противный, звенящий голосок ее матери изобиловал снисходительными интонациями. Я даже стал беспокоиться, не разрубила ли она первой наш непрочный союз...
Она приехала в общагу сама, это был вечер пасмурного августовского дня /кажется, было 13-е, но я уже не уверен/; была она на редкость самоуверенной и необыкновенно при-влекательной в своих коротких шортах защитного цвета и мятой ковбойке с расстегнутым воротом. Выслушав мои приветственные слова и довольно вяло поцеловав меня, она села на край постели и закурила. Она, видимо, что-то обдумывала и смотрела на меня как-то
странно, будто впервые видела. Я попросил ее перестать курить в комнате и выйти на бал-кон, она кивнула и тихо произнесла: "Я вот что подумала, милый, а не пожениться ли нам?". Я уставился на нее с изумлением, даже не поняв сначала, шутит она или говорит всерьез. Ведь брак - это святое, а тут... размалеванная кукла, бог знает чем и с кем занимавшаяся по-следние полтора месяца. Я все же переспросил ее, но Подруга так же тихо повторила свое предложение и посмотрела на меня почти вызывающе:"А ты что, не считаешь меня хорошей
партией?". Я почти расхохотался и сказал, что еще не созрел для брака. Она снова закурила и довольно отчетливо произнесла:"Ты для многого еще не созрел, дружок! Я помогу тебе". "А чем ты можешь помочь?"- выдохнул я, впервые поглядев на нее почти с ненавистью. "Хотя бы тем, чтобы ты от своей болтовни перешел наконец к хоть какой-то практике," - и она чуть ли не подмигнула мне своими наглючими глазками.
Я, кажется, бросился на нее, и мы сцепились; я смял ее сигарету и она, чиркнув ее по щеке, свалилась на пол. Подруга взвизгнула, и я опомнился; она, оттолкнув меня, подскочи-ла к самым дверям и выпалила оттуда, что я ей опротивел, что я ничтожный болтун, что мои "мальчишеские бредни" не станет теперь слушать "даже молоденькая целка". Я тяжело ды-шал и очень жалел, что не успел залепить ей оплеуху. Но она резко открыла дверь и сказала, что уходит, уходит навсегда. И она бы ушла... Решительности ей было не занимать.
Мне и теперь противно вспоминать о том эпизоде... Впрочем, что там - для себя пишу, себя анатомирую! Наверное, на меня было противно смотреть тогда. Я нес какой-то вздор, просил за все у нее прощения; я почти лепетал, что мне вовсе не свойственно. Мне вдруг страшно стало остаться опять одному, я испугался вернуться в свою скорлупу, чтобы опять наслаждаться одиночеством. Она же, присев на краешек соседской кровати, где мы тоже иногда /для разнообразия/ спаривались, улыбалась джокондовой улыбкой и делала весьма тонкие замечания по поводу моих слов. Она тогда чуть не довела меня до истерики... Я упал к ее ногам и сказал, что умру, если она покинет меня. Она тоже встала рядом и, гипнотизируя меня своим взглядом, предложила обсудить детали предстоящей свадьбы. И я ,плюнув на свое ужасное самолюбие, согласился... Со стороны на нас, наверное, забавно было бы посмотреть, но мне было совсем не весело. В этот момент я действительно ее любил, может быть... Нет, это бред, это попытки возвратить прошлое, переделав его. Потом мы занимались
любовью... Обычно я остывал раньше ее, а тут... превзошел Казанову, по ее словам, хотя она-то откуда знает? Потом она смеялась своим грубым смехом, требовала кофе в постель, говорила, что со временем из меня получится отличный мужик. Я полностью потерял себя в этот момент, хотя мне было даже как-то уютно... И сейчас, вполне возможно, я вспоминаю об этом моменте без сожаления. Но нет, жалею. Больше себя, понятное дело.
Мы встречались в этом состоянии вернувшейся любви с неделю; потом я снова уехал домой, чтобы подготовиться к занятиям. Я почувствовал, что мне надо уехать, чтобы какое-то время не видеть ее. А уже в сентябре все было кончено... Когда я снова увидел Подругу, бешенство закипело во мне с новой силой; я только ждал реванша, чтобы снова унизить ее, отомстив тем самым за собственное унижение. Да и она это тоже чувствовала; даже самые неумные женщины удивительно тонко чувствуют подобные ситуации и редко в них уступа-ют. Мы продолжали встречаться, но в наших отношениях будто что-то сломалось, по-
явилась какая-то фальшь, все стало совсем не так. Мы постоянно о чем-то спорили, она ино-гда напоминала мне о предстоящей свадьбе, но глаза ее были пусты, а голос спокоен. Я из-ворачивался, говоря, что мне надо подготовить к этому событию родителей, что мы еще не решили, где будем жить и т.д. Она кивала, но я догадывался, что она мне не верит.
В нашу последнюю встречу Подруга с порога призналась мне, что изменила с другим. Для меня, конечно, не было неожиданностью это известие; Знакомый мне многое о ней по-рассказал. Да и другие ребята-филологи говорили о ней не слишком лестные слова, они ее знали лучше, так пару лет Подруга училась в университете, но почему-то бросила и пошла работать. У нее дома я был только два раза, и обстановка квартиры произвела на меня неко-торое впечатление: родители ее были не бедные люди. Подруга сказала, что встретила свое-го бывшего любовника, который откуда-то издалека приехал. Они отправились на дачу, там много выпили и он ее изнасиловал. Конечно! Сама только так дала, без разговоров; чтоб ее изнасиловать, взвод солдат нужно, никак не меньше. Я, кстати, не испытал ни малейшего огорчения по поводу ее рассказа, хотя искренне желал изобразить сочувствие. Она спросила меня, что я собираюсь предпринять. А я и выдал ей, что это ее проблемы, а в изнасилование я не верю, ну ни капельки. Она, будто реализуя заранее написанный сценарий, упрямо повторила, что он ее изнасиловал, что любит она только меня...
Я молчал и не испытывал ни малейшего волнения. Она вдруг разрыдалась, она просила меня успокоить ее. Это лишь раззадорило мою ненависть, я стал поучать ее и даже заговорил о морали. Она схватила со стола стеклянную пепельницу и ухнула ее на пол. По полу рассыпались окурки вперемешку с битым стеклом. Я нагнулся, чтоб поднять осколки, и она нагнулась тоже - мы довольно крепко стукнулись лбами. Я расхохотался, а она схватила меня за руки и призналась, что все наврала, что старый ее друг действительно приехал, но между ними пока еще ничего не было. "Не было, так будет!" - пожал я плечами и оттолкнул ее руки. Она мне напомнила о моем Слове насчет свадьбы, я расхохотался ей в лицо. Подруга в ужасе отшатнулась и уставилась на меня как на ненормального. Я грубо предложил ей убираться и никогда сюда больше не приходить, она прислонилась спиной к двери и слушала меня, не мигая. Она сказала мне все-таки несколько гадостей напоследок, но мое равнодушие испортило весь ее порыв. Она махнула рукой, взбила прическу "а-ля Тони Шумахер", каким-то слабым голосом сказала: "Прощай!" и убралась восвояси. Она ушла и больше не возвращалась.
Вся эта сцена зеркально отразила предыдущую, но я вовсе не чувствовал себя победи-телем. Это и не была победа, разве что Пиррова. После ее ухода я почувствовал некоторое облегчение, но уже на следующий день на меня навалилась такая тоска, что я зашел к сосе-дям. Славян быстро оценил ситуацию и послал Боряна с моими деньгами за водкой. Кажет-ся, я здорово напился тогда, но повод был... Потом я все же позвонил ей, это было в конце октября. Она резко бросила, что выходит замуж, что меня ей искренне жаль. Я спросил за
кого это, но она повесила трубку. Что стало с Подругой потом, я не знаю. Мне уже, честно говоря, было неинтересно... Все это, как говаривал персонаж "Трех мушкетеров", и отврати-ло меня как от хорошеньких женщин, так и от простеньких шлюх. Именно поэтому на ночь я предпочитаю хорошую книгу, а не женщину со светлыми волосами. В обоих местах...
М И А З М Ы:
1. Если женщина говорит тебе "милый", значит она очень хочет замуж!
2. Чтобы найти свой идеал, не ходи далеко, ибо ты рискуешь заблудиться.
3. Живи сам с собой, ибо кто ж тебе подходит лучше, чем ты сам!
П Р И М Е Ч А Н И Е ИЗДАТЕЛЯ.
Мы долго размышляли, помещать или нет эту часть записок Студента. Однако гуманные соображения взяли верх, и мы пересилили наше естественное возмущение этим "откровением". Подруга, безусловно, узнает загадочного для нас и прекрасно знакомого ей Кероля и откликнется. Заранее приносим ей свои нижайшие извинения за публикацию. Несмотря на неприкрытый цинизм отдельных мест этого "откровения", чувствуется, что Кероль очень сильно переживал всю эту любовную историю, что он был глубоко потрясен расставанием с Подругой. Его волнение особенно заметно в последних абзацах, когда стилистические погрешности налезают, образно говоря, одна на другую. Добрая девушка, посланная Студенту самим Провидением, предстает в его исповеди страшным моральным уродом, какой-то глупой, сексуально озабоченной куклой. А разве не она пыталась спасти несчастного юношу от одиночества, вывести его на тропу, так сказать, благоразумия и милосердия. Это обстоятельство нас особенно задело и возмутило... Не лучше ли Керолю было заглянуть повнимательней в собственную душу? Впрочем, это лишь наше скромное, субъективное суждение.
[ol]О Т К Р О В Е Н И Е 4.[/ol]
На днях я перечел пару романов Достоевского и в который раз удивился, как же я по-хож на некоторых его героев! Может, мне и рождаться не стоило, коли все так похоже? Хотя отличия, конечно, есть и не малые. Его герои-идеологи много и часто говорят, порой создается впечатление, что они сами себя до конца не понимают. Либо автор сам не знает, что он хочет вложить в их уста... Достоевский порой сам ничего толком не понимает, вот что. Я же наоборот - Бог дал мне возможность все осознать, я себя полностью понял. И Достоевский особо мне не нужен, и так бы все понял! Впрочем, в чтении русских классиков есть и положительный момент. Теперь, на третьем курсе, история мне настолько опротивела, что и сказать нельзя. Какое мне дело, сколько дураков верило Сталину, а сколько боролось против него? Какие новые идеи привнес Ленин в марксизм, а Сталин в ленинизм? Да пошли они все...
Я занялся филологическими изысканиями, да! Я не люблю, конечно, всех этих критиков и литведов: сами, подлецы, писать не умеют, а писательские промахи видеть горазды. Сморчки толстобрюхие, писаки недоделанные - правильно Гоголь их поносил! Я и бы и не так еще сказал... Видел недавно по телеку одного толстого литведа /Раскорякин что ли фамилия?/, он Достоевского разбирал "по полочкам". Да ты ,срань кошачья, какое право имеешь великому писателю, в бозе почившему, советы давать? "Достоевский заблуждался... Достоевский тут явно не прав... Мне видится, что Федору Михалычу следовало поступить не так...". Да кто ты такой, веник со степенью? Тьфу... я чуть в телек не плюнул, прямо в его бородатую харю. Да опомнился, мне-то что! Теперь сам взялся за статью, хочу свое слово сказать: не одним же Тупотиным и Савраскиным стараться!
Статья написана по поводу... В общем, кто-нибудь прочтет и скажет: начитался, де-скать, Достоевского и сам за перо хватанулся. Ну и пусть говорят, засранцы, мне-то что. Как думаю, так и написал, что еще... Может, еще и в печать отдам. Есть у нас газетенка университетеская, всякую чепуху печатают; иногда, правда, мелькнет свежая мысль. И редактор вроде неглупый, Тюлов фамилия. Я как-то слышал его выступление на студенческом сборище, умный паренек, начитанный. Лицо, правда, простецкое, так и хочется сказать:"Привет,
Ванятка, ты как тут?". Правда, его Вениамин, кажется, зовут. Ладно... Вот моя статья, что лишнего болтать.
П О П О В О Д У ПРОЛИТОЙ КРОВИ…
/Заметки по Достоевскому и о жизни/
Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека,
как, оставшись свободным, сыскать скорее того,
пред кем преклониться...
Ф.М. Достоевский
Вы никогда не искали Идеала? Сейчас этого слова стесняются, а слыть за нравственного стало неприлично. Почему? Фальшь и ложь выглядят естественней и лучше принимаются в нашем обще-стве. Мы говорим вслух то, чему сами не верим; мы говорим шепотом то, что
нам кажется истинным и очевидным.
Мы лжем сами себе, причем постоянно.
Мы ждем очередного искупителя наших грехов, но боимся его появления.
Мы медленно гнием в нашей огромной, медленно разлагающейся стране.
У Ивана Тургенева есть статья "Гамлет и Дон Кихот", где писатель высказывается по поводу двух типов человеческой личности. В Гамлете Тургенев видит тип эгоиста, в Дон-Кихоте - тип одержимого. Достоевский обратился к этим же образам мировой литературы, но по-своему, в своей причудливой манере обыграл их в "Бесах". Не подлежит сомнению, что Николай Ставрогин принадлежит к ти-
пу эгоиста /Гамлета/, а Петр Верховенский - русский Дон-Кихот! Спокойно и без истерики докажем нашу лемму.
Князь Ставрогин постоянно анализирует свои поступки, скорее похожие на преступления, он ищет свой недосягаемый идеал, между Содомом и Мадонной, он топчет чужие идеалы и разрушает чужие надежды. Он никогда не обретет свой идеал на Земле, он вечный страдалец и преступник, он русский Гамлет. В этих его бесконечных поисках, клятвопреступлениях и невольных похищениях чужих
жизней им руководят силы, им не осознаваемые; это демонские силы. Ибо не подпав под власть Бо-га, он оказывается обрученным с Сатаной. Его смерть в конце романа неестественна: Люцифер не уходит по собственному желанию, Гамлета можно только убить, коварством и ложью - средствами, которыми успешно пользовался он сам. Эти поиски и это ненахождение истины суть гамлетовского типа.
Сравнение младшего Верховенского с Дон-Кихотом может показаться кому-то кощунственным, а между тем он - родной брат ему. Было бы верить, а в Христа и его искупительную миссиию или в Дьявола - все едино... Дон Кихана верит в благородство и справедливость, но воюет с мельницами, постоянно болтает и обожествляет крестьянскую девку. Его поступки нелепы, его слова тривиальны,
его путь - дорога в никуда! Разве Сервантес восхищается Киханой? Разве поет он ему осанну? Разве призывает следовать идеалам средневекового рыцарства, выуженными из старых пыльных книг. Нет, это читатели так решили, это они наделили полоумного доброго старика из Севильи чертами Великого Рыцаря Справедливости, это они в своих убогих хижинах ждут появления такого же убогого
мессии с медным тазом вместо шлема и картонным мечом в руке. А в руках настоящего Спасителя должен быть меч и огонь...
Петр Верховенский верит только в себя и свою будущую власть над страной; он хочет лишь ис-пользовать в своих целях богатого и распущенного Ставрогина, это его временный и легко устраняе-мый союзник. Дон-Кихот трагикомичен, часто смешон, Верховенский жесток и страшен. Во имя своих идеалов оба они готовы разрушить все на своем пути, оба имеют последователей и учеников /Санчо Панса у Дона Киханы, Эркель - у Петруши/. Верховенский не достигает полного успеха в романе До-стоевского, потому что Михалыч просто не знает, как тот распорядится властью. Но реальные Верховенские, пришедшие на смену образам из книги, знали, что им делать, что в первую очередь нужно в стране уничтожить, на что теперь бедному русскому народу надо молиться... Верховенский - удачли-
вый русский Дон-Кихот, Дон-Кихот, заменивший словоблудие на казуистику, желание помочь всем сразу - на желание помочь ограниченному кругу лиц и себе в первую очередь, картонный меч - на картечь, маузер и кинжал.
Итак, у Ставрогина и Гамлета - внутренняя сила и реальная власть над людьми, но они терпят поражение и гибнут; у Верховенского и Дон-Кихота - голый энтузиазм, воля и безграничная вера в собственные силы переустроителей мира, и они побеждают! В чем же дело? В в е р е... Человек, уверовавший в собственные силы и в достижимый идеал, сильнее остальных во много раз, ибо
не страшна ему смерть во имя этой веры. Он даже с радостью ее примет. Вера определяет смысл его существования.
Самое страшное для человека - Безверие, когда все равно - жить или не жить. Даже простой обы-ватель много сильнее такого человека, ибо он-то всегда верит в себя, свою семью и наполненную едой кастрюлю. Так что - хоть в Антихриста, но верь... Надобно только поверить!
_______________________________________________________
Вот и все; сначала я написал вчетверо больше, но потом сократил. Оставил голые мыс-ли, убрал лирику. Наверное, получилось не слишком литературно, но главное - идеи... В вере сила человека, этим он и зверей победил, и природу обустроил. Не столько умом и сметкой, сколько верой. РЕЛИГИЯ... это вещь необходимая, зря коммунисты другое болтают. У нас теперь и в старое не верят, и к новому с подозрением относятся. ДЕМОкратию хотят насаждать! Это у нас-то в стране, где народ к кнуту за тысячу лет попривык и другого все равно не поймет и не примет?! Эх, Россия-матушка... Люди рус-ские... Что ж за люди такие, что ни во что толком не верят! Впрочем, отвлекся, простите.
Отнес эту статью в газетенку нашу, как и хотел. Пришел ближе к вечеру, чтоб не рисо-ваться лишний раз. Встретился с Тюловым; длинный такой, волосы длинные и грязные, ку-рит все время и пепел стряхивает, куда попало. Под западную прессу косит, мол, весь в ра-боте... Взял статью, присел на стул половиной жопы /все некогда!/, просмотрел минут за пять, покачал головой. Нет, не то, не пойдет. Девица какая-то там сидела, печатала; посмот-рела на меня с интересом. "Вот, Ирэна, у нас какой уже сегодня автор приходит? - повернулся Тюлень ко мне спиной, чтоб спросить секретаршу. "Да, наверно, шестой или седьмой!" - пискнула эта девица, на крысу похожая. Я вежливо спросил, почему не пойдет? Редактор покрутил башкой и стал показывать куда-то в конец моей статейки: начал, мол, я одним, закончил другим - и близко с Достоевским не связанным.
Пояснил, что мне надо статейку переработать, почитать кого-то там, а то, дескать, "чувствуется, что не филолог писал". Я сделал елейную мину и тихо уточнил:"А у вас, Вениамин, хватает филобразования?". Он, конечно, закивал, тупица. Я сквозь зубы пояснил, что не в образовании дело, а в мыс- лях моих заметок, в их сути. Статья дискуссионная, печатайте - пусть критикуют... Но этот пень самовлюбленный опять про образование заталдычил и секретаршу пригласил к разговору. Девица эта /лет двадцать, с жидкими волосенками, рожа крысиная/ его, ясное дело, поддержала. А куда ей деваться? Поди еще и дрючится с ним, если ему, конечно, это образование позволяет.
Во мне бешенство так и закипело. Ладно бы он по существу вопроса со мной спорил, а то... И не прочитал ведь толком, засранец! "Вижу, вы тут только себя печатать можете! Зна-комых своих да разных балбесов,"- заметил я и вырвал статью из его пакостных ручонок. Редактор сразу побледнел, вид его мой что ли испугал или еще чего? "Полегче, приятель,- заканючил Тюлень этот.- Я ведь вам не отказываю, а только хочу...". "Ты мне, падло, в душу хочешь плюнуть, да не выйдет у тебя!"- рявкнул я и хотел ему по шее надавать, да переду-мал. Ну их обоих к хренам! Выходя, правда, так дверью хлопнул, что, думаю, обосрались они на пару порядочно. Решили, наверное, что я псих какой-нибудь... И пусть! Теперь, ко-нечно, не напечатают ни за что. Да и все равно... Мне-то уж точно все равно.
М И А З М Ы:
1. Страшно быть Гамлетом, он всегда ниже и слабее дон-кихотства.
2. Когда все тебе изменят, останется Идея. С ней и живи!
3. Если у тебя нет Идеала, ужаснись.
П Р И М Е Ч А Н И Е ИЗДАТЕЛЯ.
Уважаемые читатели Исповеди! Необходимо сказать несколько слов о статье Студента, помещенной выше. Статья эта возмутительна и по духу и по содержанию. Главное же - это вопиющее непонимание русской классики, и в частности творчества Достоевского! Да как же можно ставить страдальца за человечество Дон-Кихота в один ряд с мерзавцем Верховенским из "Бесов"? Это же полная филологическая и нравственная безграмотность. А конец статьи - "хоть в Антихриста, но верь!", это куда же годится? прямо в передовицу "Правды" 30-х годов годится. Да ведь такая статейка, черт знает, на какие поступки может наше студенчество, живущее в переходное непростое время, подвигнуть.
С другой стороны, именно в этой части "Исповеди" Кероль наиболее полно и пространно излагает свое жизненное кредо, свое миропонимание. Видимо, нежелание редактора Тюлова выслушать аргументацию Кероля, понять его и стало одной из последних капель, переполнивших его земное терпение. Именно так! Впрочем, есть в статье и зрелые мысли, есть. Вот например, запоминается: "Мы говорим вслух то, чему сами не верим; мы говорим шепотом то, что нам кажется истинным и очевидным". Или же - "Мы ждем оче-редного искупителя наших грехов, но боимся его появления". Как точно сказано, как подмечено!
Сильный духом был этот Кероль, сильный... Ведь есть и наша вина, что не разглядели, не помогли! Именно. "Если у тебя нет идеала..." М-да!
[ol]О Т К Р О В Е Н И Е 5.[/ol]
"Я перечел сейчас все, что здесь написал, и вижу, что гораздо умнее написанного"- как у Достоевского в "Подростке". А ведь его лучшие герои часто кончают с собой, не так ли? Но ведь жизнь человека вообще трагична, чего же ожидать? Истина, не требующая особых доказательств. Все в мире пыль и тлен, песок и кирпич, вода и вода... Люди ищут истину, какие-то идеалы, а если их вовсе нет? Не запланированы они Богом или Мировым Разумом? Кто может ответить на эти вопросы. То-то и оно...
Вот уж октябрь на дворе, точнее, его конец. Холодно и неуютно на улице, а в общаге так же скверно, как и всегда. Больше двух лет я в этом городе, но что изменилось? Ничего... Моя жизнь скрыта и бессмысленна, я человек подпольный. Я все время в ожидании, но чего же я жду... В детстве я верил, что моя подлинная жизнь - в юности, пришла юность, но ниче-го не изменилось, даже тоскливей стало. Подходит время зрелости, и что оно? Все очень скверно и душно... Душно здесь, в этой конуре, душно на улице, душно в университете - сре-
ди ничего не смыслящих, пустых лиц. Я Замза, я паук без паутины и без необходимых жертв. А вы знаете, что паук, прежде чем убить, долго мучит свою жертву, потихоньку вы-пивая из нее все жизненные соки? Не знаете, а я теперь точно знаю... Если бы я мог быть настоящим пауком! ведь они не ведают страха и сомнений. Или ведают, как мы? Нет, не хочется в это верить.
Раньше такой безысходности не было, не помню... Был выбор и была возможность уйти куда-то. Теперь ничего не помогает - ни книжки, ни учеба, ни водка, ни пьяные знакомства... Я хочу спать, но не могу уснуть. Я последний месяц вижу только один сон - он повторяется почти каждую ночь. Каждую ночь - сон про паука. Весь наш мир окутан тончайшей паутиной, и с каждым днем она становится все плотней и плотнее. Я вижу, как пауки, эти вассалы Арахны, каждую ночь опутывают мир все больше и больше, но мир спит и ничего не чувствует. Опутана Америка, Европа, Россия, едва дышит запутавшийся в этих ни-
тях Восток, что-то пытается сделать Япония со своим экономическим чудом, но тоже запу-тывается... И никто ничего не делает, пауки невидимы для людей. Я один вижу, один протестую и пытаюсь разрубить эти тонкие нити, но они так тяжело рвутся, будто это леска, а не паутина... Потом с чудесной скоростью они восстанавливаются.
Я хочу убить пауков, но они с каждой ночью все крупнее и их все больше - мне уже не совладать! А союзников нет, никому нет дела, никому... И я просыпаюсь всегда в такой тос-ке, с таким ужасом. Мне становится страшно, я выхожу из комнаты, я один бреду по кори-дору... И здесь я вижу смутные тени пауков, и наяву они также преследуют меня. И их все больше и больше, а люди уже совсем малы, просто крошечные…
И этот бесконечный кошмар длится уже месяц! Самоубийство... Вот слово, которое все чаще мелькает в моем воспаленном мозгу. Я все постиг, я знаю, что мир обречен, что в один ужасный день он будет задушен пауками, нет никого, кто понял бы меня. Надо ухо-дить, время уже на исходе... Но ведь я в ожидании... Чего? Вон сволочь многолапая смот-
рит на меня с потолка и потирает лапки, он знает, что я смотрю на него, но он меня не боит-ся. Арахноид, их много, их миллионы, их тьмы и тьмы и тьмы. Чего же ждать? Особенно-то нечего. Вот у людей нет никаких благородных целей, никакой особой надежды, а они жи-вут. Для чего? Их пытают, душат, насилуют, уничтожают, а они все стараются выжить... Сколько людей вернулись из сталинских лагерей, разве все они были счастливы? Чем же? Что выжили там и умрут десятью, двадцатью или сорока годами позже. Вот их благая цель, вот цель человечества - выживание! Но пауки не дадут нам выжить, их уже легион и они умнее и хитрее всех нас. Кто может им противостоять?
Скажете: "Давай помалкивай! Мы это уже проходили... Фашистов победили, разруху преодолели, сталинизм завалили, так с пауками как-нибудь справимся". А вот и нет! Раньше была Красота, она и помогала выжить. А сейчас-то где она? Красота вам всем теперь глаза режет, вы хотите видеть вокруг себя такую же грязь, как в ваших грязных паучьих домах. А я был создан для другого. Почему же и мне такая участь? Может, я жить хочу, любить хочу?! А с вами я другой, я пошлею, пауком становлюсь. Вроде сначала было легче, но теперь - "муки Ада ничто по сравнению с этим"! Вот она - безысходность.
Я пришел к вам, люди, с Идеей великой! А вы Христа распяли, пророков сожгли, хра-мы Божии поругали...Себя жалели, свои паучьи дома и темные паучьи храмы... Но храмики ваши - ваши могилы, скоро там все окажетесь! Все под паутиной сгинете, и не соглядаете ничто это, ибо пусты вы внутри!!! Знайте это и страшитесь.
Вы и меня убили - своей ненавистью, трусостью, презрением. Вы знали, кто Я, но сде-лали вид, что не узнали. Закрыли глаза стыдливо... И никогда не быть вам в Эдеме, ни вам, ни детям, ни внукам вашим! Живите в грязи, плодитесь, задыхайтесь в паутине, все меньше воздуху... Воздуху мне, воздуху! Что же это так душит меня все? Это пауки, вон их уже сколько... Люди! Так живите же в грязи и будьте этим довольны. Только меня с вами уж не будет. А проклясть вас я не хочу, зачем?
Боже, я мешаюсь. Мысли путаются, записи обрываются... Можно ли еще что-то доба-вить? Боже, зачем ты мне дал эту душу - слишком ранимую, слишком открытую, слишком легковерную... Душу живу! Зачем? Отвечай.
Я жить не хочу и не буду... Есть другое место для меня - за гранью вашей вшивой пау-тины. Есть это место, и оно уже близко. Огоньки мне видятся, синее на белом, город золотой красивый , река там течет не переставая, кто-то песни хорошие поет... Там иные люди, ангелы, и удел мой будет иным. Есть это место, есть. Слава Богу... Чего же медлить? Вперед же, быстрее! Нельзя ни минуты... Боже, куда мне ступить?
/На этом исповедь Студента обрывается./
П Р И М Е Ч А Н И Е ИЗДАТЕЛЯ. Читатель! Последний лист в рукописи был густо исчеркан чернилами, мы с большим трудом его восстановили. Заметим, что последние абзацы написаны человеком, как бы мягче-то, не вполне нормальным. Мы даже нашли нужным посоветоваться с главным психиатром городской больницы Семеном Аристарховичем Бзыкиным, и он, мерзкий человечишка, если начистоту, прочитав, сказал... Впрочем, внимательный читатель и сам все поймет. С точки зрения гуманности. Поймет и оценит! что оценит?
Кстати, дорогие наши читатели, вы заметили одну очень верную мысль, одно настроение в конце этих записок? Одну детальку? Очень интересную, очень. Мысль-то верна, насчет паутины-то верна, что скрывать! В с е ведь опутано, все... КГБ, ЦРУ, английская разведка - все опутали и запутали. Я вот про паутину лекцию готовлю, не вру, ей Боже. Еще Нострадамус про арахноидов говорил. Посмотрите!
А интернет этот - разве не часть мировой паутины? Л ю д и, если вы не пауки, читайте, читайте Кероля, он верную мысль высказал: пора рвать эту паутину к чортовой матери. Мы же задох-немся в ней… Впрочем, самое главное теперь - узнать, кто этот самый Кероль. Кто он, куда делся? Мы ведь только труп нашли, а где душа? Где? Люди! Пауки, отвечайте!
Читатель, ищи…
НЕОБХОДИМОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ
[ol] гриф "ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ"[/ol]
Неожиданное и загадочное самоубийство Издателя записок Ивана Петровича Стрелкина, кандидата исторических наук, известного в городе человека, произошедшее 22 декаб-ря 199... года, вынуждает нас отказаться от дальнейшего расследования этого странного и изначально запутанного дела. Опасаясь дальнейших последствий, мы выпустили предписа-ние о необходимости приостановить распространение тиража /начато распространение 25 ноября/ этой так называемой "Исповеди молодого человека". Уже реализованную часть экземпляров мы постараемся вернуть всеми возможными законными средствами. По нашим данным реализовано было примерно 665 экземпляров... Мы дали указание средствам массовой
информации обратиться к студентам Билибинска с просьбой добровольно вернуть куплен-ные экземпляры "исповеди" или хотя бы не распространять их среди своих родных и близ-ких.
По ряду фактов, содержащихся в записках Кероля NN, нами было проведено объективное расследование. Однако результаты розыскных действий изумили нас своей непред-сказуемостью: ни на историческом факультете в университете, ни на других факультетах пединститута и университета о студенте с таким именем никто ничего не слышал; в общежитиях этих учебных заведений тоже никаких следов Кероля не обнаружилось; Подруга и Знакомый не откликнулись на публикацию; редактор университетской газетки "Голос сту-денчества" Вениамин Люцеферович Тюлов сообщил, что со статьей о Достоевском никто к нему в последние месяцы не обращался. Имена преподавателей университета в рукописи приведены подлинные, но ни Бирюков, ни Крысикова, ни декан /кстати не истфака, а филфака!/ Яков Васильевич Титоренко ничего о странном студенте "Кероле" сообщить не смогли. Яков Васильевич даже откликнулся на нашу просьбу и съездил на опознание, но ничего внятного нам впоследствии не сообщил и выглядел весьма подавленным. Преподаватель Борис Наумович Епштейн также не вспомнил студента истфака с таким именем и с такой запоминающейся внешностью. Все выше изложенное заставляет нас сделать вывод, что студента исторического факультета университета Кероля NN никогда не существовало, а молодой человек, утонувший в ночь на 26 октября в реке Маас, никогда не жил в Городе, а прибыл к нам накануне самоубийства. Соответственно, мы смело можем снять всякую вину за его смерть с наших горожан, известных своим радушием и уральским гостеприимством.
Рационального объяснения ситуации с Керолем не существует. Хотя обстановка в го-роде со времени публикации "Исповеди" серьезно ухудшилась, так как уже зафиксированы две попытки самоубийства по тому же сценарию /к счастью, не удавшиеся/. Поэтому мы и настаиваем на изъяитии тиража записок. По официальному заявлению декана историческо-го факультета БГУ Моисея Заралева, сделанному два дня назад по городскому телевидению, студента Кероля никогда не существовало, а его так называемая "Исповедь" - шалость студентов других наших вузов, имевших дерзость бросить тень на истфак университета.
Принимая во внимание научные заслуги и докторскую степень профессора Заралева, мы должны учесть его аргументированное мнение. Предлагаю прекратить данное дело и направить его в архив со служебной пометкой: "НЕРАСКРЫТО в связи с невозможностью раскрытия".
Из официального письма по делу о самоубийстве Кероля NN
заместителя начальника Сыскного отдела Префектуры
Центрального округа г. Билибинска Разыскалов А.Г.
от 24 декабря 199... года.
[li]с Гарри Беар[/li] Челябинск-Чебаркуль;
1991-1997; 2003 г.