и в местной церкви службу он служил.
А у попа жена-красавица была -
нежна, мила, румянна и бела.
А так же в церкви той монах был молодой
на вид красив и статен, и умен.
И темною порой с поповскою женой
любовью тайно занимался он.
Порочная любовь так волновала кровь,
что им ее хотелось вновь и вновь.
От страсти попадья визжала как свинья
и даже извивалась, как змея.
Про ту любовь я знал, но я о ней молчал.
Трепаться языком я не любил.
Лишь только раз один с монахом молодым
наедине об этом говорил:
"Бессовестный монах, забыв про стыд и страх,
зачем любовь ты крутишь с попадьей?
Застукает вас поп - обоих ведь убьет,
а после отпоет за упокой.
В колхозе этих шлюх, как на навозе мух.
Ты за любовью лучше к ним ходи
и ласки им дари, и сказки говори,
а с попадьею лучше не блуди".
Но о моих словах забыл видать монах
и с попадьей встречаться продолжал.
Не думал он тогда, что ждет его беда,
а может просто думать не желал.
Подозревать стал поп, что что-то тут не то,
и за женою начал он следить,
куда это она ночной порой одна
без разрешенья вздумала ходить.
И в темноте ночной он следом за женой
пошел туда, куда она пошла,
не ведая того, что мужа своего
случайно за собою привела.
На поле у реки в ракитовы кусты
бесшумной тенью юркнула она.
А там уж, в тех кустах, ждал попадью монах.
Огонь любви пылал в его штанах.
Он попадью схватил, на землю повалил,
потом они разделись догола.
И между ними вновь порочная любовь
как прежде закипела, ожила.
Поп подошел к кустам, чтоб посмотреть что там.
И, заглянув в кусты увидел он -
жена лежит в кустах, а на жене монах
сидит верхом, и оба - нагишом.
Тут разозлился поп, нахмурил толстый лоб,
как бык рассвирепевший заревел.
На голове попа вдруг выросли рога,
и ясный взор на время помутнел...
Когда очнулся он и посмотрел кругом, -
жены с монахом трупы увидал.
Дурак-монах, ты зря не слушался меня,
ведь я ж тебя тогда предупреждал.