Характер у Сергея был шебутной и веселый. Ну не нравилось ему, как сосед-агроном Кузякин кротов выводит петардами. От этих взрывов бабы в крик: “Побойся Бога!” А тот смеется: «Нет его!» И опять за свое... Сергею, атеисту со школьной скамьи, стало обидно за Бога: “Нет - говоришь? Ну ладно!”
На выходные к Кузякиным гости из города приехали. В саду шашлыки жарят, вино пьют, и мудреные разговоры ведут. Супруга хозяина слушает с умным видом и курит. В разгар веселья салют устроили, и пьяный сосед по привычке сунул петарду в норку. Долбануло так, что даже коты в селе завыли! Компания - в кетчупе и глине! У агрономши сигаретка на губе висит, орет как – заслушаться можно! Интересно, что кротов там давно уже не было - как жара началась, они к Магеллану на участок перебрались.
Тракторист выбросил сигарету и недобро посмотрел на крайний дом. В нем со старухой-матерью жил дурачок Федька. Нрав у того был тихий: обычно сидел на лавочке и смотрел на гусей в пруду. Но, все же, была одна странность, за которую его боялись: иногда юродивый тыкал в прохожего пальцем, и невнятно бормотал: “На Майами!” Люди верили: человек, на которого указал полоумный, - не жилец!
И, правда, несчастья случались… Кто в пьяной драке погиб, а кто в речке утонул нетрезвым. Всякое бывало! Про них так и говорили: дурачок, мол, направил по известному адресу! Священник, отец Василий, боролся с суеверием: “Жить нужно по совести и водку не пить…” Но все зря! Обыватели были убеждены: Фёдор что-то знает, и лишний раз мимо не ходили.
Сергей, как и другие, испытывал перед юродивым мистический страх. Бывало, часами наблюдал за ним от околицы, но пройти или проехать не решался. Только накручивал себя: «Да, что же это – один недоумок все село в страхе держит?!» Вот и сейчас курил и нервно постукивал рукой по кабине трактора.
На “железном коне” Магеллана был девиз: “ВДВ. Если не мы, то кто?” В армии Сергей не служил, а геройскую биографию придумал. В праздники надевал десантный берет и тельняшку, купленные в городе. Селяне потешались: “Где воевал?!” Он темнел лицом: “За речкой… Друг Сашка в цинке вернулся – дУхи отрезали нос, уши! А меня лишь контузило…” Улыбка сползала с лица шутника. Сам же “герой” был уверен – подвиги еще впереди!
“Да ну его к лешему!” – решил Магеллан и повел машину в объезд, включив приемник. Голос диктора заставил вздрогнуть и расправить плечи: ”За образцовое выполнение… и проявленное при этом мужество и героизм…” У Сереги побежали мурашки по спине, и он не понял, как свернул на “нехорошую дорогу”.
Мысли в голове закрутились цитатами из старых фильмов: «Позор, суворовец Трофимов!», «Есть такая профессия – Родину защищать!», «Врешь - не возьмешь!» и непонятно зачем взявшееся: «Людям хлеб нужен!»
- А-а-а-а! – закричал тракторист и понесся навстречу судьбе.
Внимание было приковано к дурачку на лавочке, поэтому Магеллан не заметил стадо гусей. Птицы вышли из воды и… угодили под колеса трактора. За машиной взлетела пелена из перьев и пуха. Пёрышкин обернулся и обомлел: Фёдор сидел на белом облаке. Вид у него был величественный и страшный. Он грозно посмотрел на обидчика и ткнул в него пальцем.
«Все!» - Серёге будто зачитали расстрельный приговор. Странно, но в глубине души он с ним согласился. Пёрышкин не помнил, как заехал на свой двор и врезался в поленницу.
“… посмертно!”- умолк голос диктора.
Магеллан забежал в дом и прислонился к двери.
- Послал!
- Куда, “Пёрышко”? – ласково отозвалась жена Ольга.
- На Май-ами! – треснул голос у мужа.
- Ты что?! – испугалась женщина.
Сереге стало дурно... Он представил супругу, сидящей у гроба в черной с вырезом кофточке, подаренной им на день рождения: ”Человек помер, а она грудь выставила, дура!” Накатила паника: «Куда бежать?» Он вспомнил детские страхи – как мечтал наестся от пуза шоколада, если придется умирать. А сейчас-то, что делать? Перышкин соскочил в подвал, наклонил бутыль с самогоном и плеснул в стакан.
Сидя в подвале третьи сутки, Магеллан прощался с жизнью: крутил на магнитофоне любимые песни, перебирал фотографии и старые вещи… На глаза попалась тетрадь с его школьным сочинением о пионерах-героях, где корявым почерком было написано: “Дети не должны стрелять в людей, иначе они дураки и фашисты…” Завуч орала: ”Из таких учеников вырастают враги народа!” Перед строем товарищей с “изменника” сняли красный галстук. Он брел домой и плакал – жить предателем родины не хотелось.
На столе что-то зашуршало – из коробки с елочными игрушками выглядывала маленькая мышь. “И не боится вовсе! Будто и нет меня уже… “ – пьяно шмыгнул Серёга. Порылся в карманах, нашел замусоленную конфету и протянул гостье.
- Этот Новый год уже без меня… Смотри, не озоруй! – погрозил ей пальцем.
Пёрышкин опустил голову на ладонь и по русской хмельной привычке затянул песню, да так, что у самого защемило в груди:
- Ай, голосочки тонки-звонки, а у моей гармоники.
А мы сегодня, ой, призывные, а завтра будем конники…
Серёга рассказывал о дальнем походе, о “револьверте” на боку и о любимой подруге. А, увлекшись, «прибавил громкости» и с азартом подпрыгивал на табуретке:
- А мы давно к войне готовы, но мы войны, ой, не хотим.
А нам чужой земли не надо, но и своей не отдадим…
- Давай, казакИ! – орал вошедший в раж тракторист. - Хоп! Хоп! Он мог поклясться, что мышь притоптывает ему в такт.
Ольга посмотрела сверху на казакующего мужа и пошла за фельдшером Митричем.
«Дохтура» в селе знал каждый! Прославился он тем, что одной бабке, замучившей просьбами о бесполезных уколах, зеленкой нарисовал на заднице страшную рожу и отправил в город. Говорят у врача, осматривающего старуху в поликлинике, случилась истерика.
Эскулап спустился в подвал и сходу поставил диагноз:
- Паническая атака!
- Кака атака?! – склонилась над люком Ольга!
- Навязчивое состояние! – авторитетно поднял палец старик.
- Ой!! – закусила губы супруга. – И чё… с этим нев.. стоянием?!
Пёрышкин тоскливо смотрел снизу на грудь жены.
- Чё-чё?! – рассердился фельдшер. – Беречь нужно нервы супруга! Если завтра война, что жена должна делать?
- И чё? - полюбопытствовала женщина.
- Патроны мужу подносить! – засмеялся старик и плеснул мутной жидкости в два стакана.
- Перед атакой, значит – для храбрости?!– ехидно поинтересовалась Ольга. – Тогда не чокаясь, опОйки! - и хлопнула в сердцах крышкой люка.
Митрич ушел, еле передвигая ноги и бормоча:
- Тонкая… у твоего Сереги… натура! Завтра навещу… больного.
- Я те навещу! – провожала его женщина. А у самой сердечко ёкало: «Мой-то - не такой как все – душевный!»
Магеллан не понял, откуда в подвале взялся карлик. Такого они с женой видели рядом с цирком. У входа маленький человек держал за повод лошадь. Пёрышкин попросил разрешения погладить красавицу. “Попробуй!” - ухмыльнулся лилипут. Тракторист протянул руку к гриве, но кобыла больно, а главное - неожиданно укусила его за плечо. Артист мерзко захихикал, а Ольга врезала ему по лицу цветами, подаренными мужем!
Существо в углу равнодушно смотрело на Магеллана. Так смотрят птицы, не видя перед собой корма. Серёга пьяно улыбнулся: карлик стоял под прибитым на стену чучелом кабаньей морды. Трофей добыли с Митричем на охоте - подранили огромного секача, от которого пришлось спасаться на дереве. Пёрышкин обнимал березу и лихорадочно шептал: “Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя…”
”Артиста” всего перекосило, он злобно зыркнул и исчез. За секунду Магеллан разглядел в его глазах нечеловеческий ум и такую лютую ненависть, что закричал и стал креститься! Ольга заглянула в подвал, охнула и побежала за священником.
Отец Василий спустился в подвал: “Ты что здесь, Сереженька?” Ласковое обращение прозвучало так трогательно, что взрослый мужик уткнулся носом в плечо священника и зарыдал!
Он плакал и рассказывал почему-то не о дурачке, а о том, как мальчишкой украл в магазине ситную булку и съел ее за сараем. О том, как залез на высокую ветлу за птичьими яйцами, сорвался и разбился бы, но кто-то удержал его за шиворот, а перед самой землей отпустил. О том, как со своим котом Паразитом увели у соседки сметану, вместе ели, но пороли Серегу одного – предатель-кот сбежал.
О том, как в школе схватило живот, а он терпел, прибежал домой и с разбега плюхнулся на деревянное очко, а крышку не поднял. И в гневе избивал ногой толчок и кричал: “Ты – полное говно!” О том, как уже взрослому невыносимо горько было хоронить мать! И вдруг почувствовал, что все плохое для нее закончилось и началось другое: непостижимое и… несоизмеримо светлое. От этого стало легче на душе!
О том, что чувствует страшное одиночество, несмотря на то, что есть Ольга. И о том, что… Да, много еще чего рассказал батюшке Магеллан, почувствовавший себя маленьким ребёнком.
- Ты дурачка не бойся, Серёжа! – увещевал отец Василий. - Почему он таким родился нам неведомо, потом откроется. Страх нужно иметь другой – Божий! Это не ужас перед Ним, а боязнь потерять Его родительскую любовь. А Он тебя любит! И хочет одного: чтобы ты был с Ним и в этой, и в другой жизни.
Смерти же не существует! Есть разделение души и тела. А душа и есть весь ты – твоя неповторимая личность. Зуб вырвут, разве о нём думаешь? И обратно его не приложишь, он уже неприятен, а ведь был частью тебя. Или волосы подстригут, сметут и… в ведро. Смерть - это “стрижка наголо”. Под ноль! А пока трёт нас жизнь, как яблоко на тёрке. Сок же – и есть душа фрукта.
Правильные слова на твоей машине – это и есть девиз верующего человека. Брань идет невидимая, и ты на этой войне солдат. Все мы здесь – “за речкой”. Быть христианином - это и есть самый крутой спецназ. И в этой жизни всегда есть место подвигу! Ну, а за свое Небесное Отечество и помереть не грех! А “там” уж, – улыбнулся священник, – все свои!
Отец Василий вывел на свет осунувшегося затворника и освятил дом. Жизнь возвращалась к мужику. Он затопил баню и выглянул за калитку. На углу дома висела фанерка с надписью: “Бомбоубежище”. Серёга ухмыльнулся: “Агрономова работа!” Хотел оторвать ее, но махнул рукой и пошел париться. Магеллан с наслаждением хлестал себя веником и думал об Ольге: “Только приди - за все ответишь, вдова!”
С дурачком Магеллан подружился: заезжает по пути, угощаются на лавочке конфетами и смеются. У Пёрышкина веселое настроение оттого, что Кузякины своего поросёнка назвали “Серёжкой”. Умиляются над ним: “Радости то будет к Новому году!” Не знают еще своего счастья и какую жирную “свинью” подложил им тёзка их любимца! А Фёдор улыбается потому, что хорошо смотреть на солнышко, на извилистую дорогу и не знать, что ждет за поворотом судьбы. Ведь все пути ведут в одну сторону – к Богу.
Летом компания пьяных подростков врезалась на машине в старый дуб за околицей: двое из них погибли! Хоронили ребят всем миром – в березовой роще на сельском кладбище. На матерей смотреть было страшно. Отец Василий отпел мальчишек. Затем поминали всем селом два дня. Уже и до песен дошло, и кто-то зло шептался: “Не Федькины ли дела?”
Мать дурачка уехала в город дочь проведать, а ночью загорелся их дом. Пёрышкин и еще несколько селян тушили пожар водой из пруда. Куда там? Уже и крыша рухнула, а жар такой страшный - не подойти! Утром напротив пепелища стояла толпа: мужики смотрели исподлобья, бабы сложив руки на груди.
Следствие определило замыкание проводки. Похоронили Фёдора в берёзовой роще, чуть в стороне от других. Людей было немного. Батюшка прочитал молитвы, и тело предали земле. Дочь утешала старуху, приговаривая: “Ты моя мама… Ты моя…” Серёга вдруг обомлел: “На Майами” – это же просто “не моя мама…”
Как мудра жизнь: близко лишь родное, а все остальное – это просто “не твоя мама “! Пёрышкин достал свой десантный берет и бережно положил на могильный холмик.
Магеллан часто сидит у пруда, смотрит на гусей, да на облака в небе. Люди смеются: новый дурачок! Мимо “нехорошего места” так никто и не ходит. Еще от той истории осталась поговорка, если спрашивают о человеке, которого уже нет, то обычно отвечают: “Эко, хватился – он уже на Майами!”
И где эта сторона? Хорошо ли там?
Бог знает…