Так думал я, просыпаясь в грязной комнатушке двухэтажного барака, отданной нам командованием части в качестве офицерского общежития, из которой, наверное, никогда не выветриться дым сигарет, смешанный с перегаром, и созерцая небритую, храпящую и не совсем протрезвевшую физиономию прапорщика Плотникова.
С Серегой мы хорошие друзья, несмотря на разницу в званиях. По субботам и праздникам, если некуда пойти, мы с Серегой берем бутылку водки, нехитрую закуску и заводим длинные беседы. Мы быстро выпиваем положенные - «за нас», «за родителей», «за тех, кто в море». Дальнейшее направление наших мыслей зависит от обстоятельств и нашего душевного состояния. После четвертой в нашем жилище становится уютней, мир кажется добрее, жизнь - светлее, наши мечты расправляют крылья и мы видим себя в центре мира и строим планы на будущее. Центр мироздания перемещается в нашу комнату. Мы обсуждаем все – от мелких личных проблем до эволюции вселенной. Глядя друг на друга сквозь сигаретный дым, мы говорим о службе, о дружбе, о событиях в мире, о научных проблемах, ну и, конечно, о женщинах.
Серега совершенно в курсе всех моих сердечных дел. Он видит мои муки и страдания, попытки и неудачи и в ходе очередной нашей дружеской посиделки за бутылкой водки, когда я плачусь ему об очередном моем увлечении, участливо спрашивает: «Так ты ее любишь?» «Да!» - с пьяной уверенностью заявляю я. «Значит, завтра пойдем жениться!» «Как?» - удивляюсь я такому простому решению моей проблемы. «А так!» - говорит Серега. «Куй железо, пока горячо! Завтра же с утра берем бутылку и идем свататься! Все!» Я туповато размышляю – «А почему бы и нет! Будь что будет! Хуже все равно не будет!»,- вздыхаю с облегчением, как будто сбрасываю с плеч непосильный груз и иду спать.
Вместе с рассветом в нашу комнату через разбитое окно сочится свежий ветерок. Утренние лучи солнца пробегают по грязному полу и поблескивают на неубранных стаканах. Сны мне, наверное, снились хорошие, так что я просыпаюсь в чудесном расположении духа, полный надежд на светлое и прекрасное будущее! Серега еще спит, укутавшись простыней и похрапывая. Разбудить его дело довольно сложное. Он отворачивается, лягается ногой, что-то неразборчиво мычит и никак не хочет подниматься. Времени уже часов 9 и с утра быть в доме будущей невесты нам уже не представляется возможным. После нескольких неудачных попыток я понемножку начал выхожу из себя. Улучив момент, я сбрасываю Серегу на пол и сразу же забираю простыню. Он поднимается и, ничего пока не соображая, медленно движется по направлению к кровати. Я прикидываю, что во вменяемом состоянии он будет еще секунд 10 – пока не доберется до места назначения. За это время я, если не хочу повторения безуспешных попыток, должен достучаться до его сознания и объяснить ситуацию. Я бросаю простынь, хватаю Серегу за плечи и трясу его, как грушу. В глазах у него наконец-то проскальзывает какая-то мысль, он перестает цепляться за кровать и спрашивает – «Сколько времени?» Я с негодованием отвечаю, что уже 9 часов, на что Серега небрежно роняет: «Только девять? Так магазин еще закрыт!» Я с возмущением ору, что за водкой можно сходить и позже, а сейчас надо привести себя в порядок. «Зачем?» - безразлично спрашивает Серега. «Так мы же сейчас идем свататься!» - говорю я. «Куда, куда?» - удивляется Серега и напрягает свои мутные мозги. «Сва-тать-ся!» - кричу я ему на ухо по слогам. «Да тише ты!» - Серега поднимается с пола, садится на кровать. В себя он уже пришел, но память к нему пока не вернулась. «Да к Любе же пойдем! Ты же сам вчера предложил!» - говорю я, чувствуя, что счастье мое под угрозой. «А…» - говорит Серега, зевая. «Ну, если предложил, то - пойдем». И начинает шарить руками в поисках одежды.
«Для начала будущий жених должен привести в порядок форму одежды и внешний вид» - тоном учителя изрекает Серега. «Тебе бы тоже не мешало бы» - в тон ответил я ему. Это дело мы знали туго и через час, вымытые, свежевыбритые, в новых рубашках, наглаженных брюках и начищенных до блеска туфлях мы являем собой образец защитника Родины. День сегодня чудесный! На душе легко и радостно! Наконец-то мне должно улыбнуться долгожданное счастье! Мы заходим в магазин. Серега немного любезничает с молоденькими продавщицами, и с бутылкой водки и коробкой конфет мы направляемся в деревню.
Мы идем по весенней улице. В синем небе ярко сияет весеннее солнце. В лужах стайками прыгают солнечные зайчики и воробьи. Ветерок разносит запахи оттаявшей земли и особой свежести, которая бывает только весной. Счастье от предстоящей встречи захлестывает меня. Моя душа где-то в небесах и только грешное тело бодро вышагивает по деревенскому потрескавшемуся асфальту. Мы приходим не совсем ко времени, так как ее отец чем-то занят по хозяйству, а мать копошится в сенях. Мы зовем хозяина. К калитке подходит маленький, пожилой, сгорбленный работой, но довольно живой мужичек. Я спрашиваю – «Люба дома?» Он отвечает, что она с сестрой уехала в город. Ветерок как-то сразу притихает. На солнце набегает тучка и солнечные зайчики утихают и растворяются в луже. Я нехотя опускаюсь на землю. «Какая досада!» - думаю я. Но мне очень уж не хочется терять то, что минуту назад казалось мне таким близким и возможным и я неожиданно для Сереги и даже для себя, набравшись мужества, или наглости, решительно заявляю: «Тогда мы - к Вам!» Мужичек, бросив взгляд на нашу экипировку, открывает калитку, зовет нас в дом. «Мать, накрой нам на стол!»- бросает он, проходя мимо суетящейся в сенях жены. «Может оно так и лучше», думаю я и мы следуем за ним.
Живут они бедно. Из мебели в комнате - самодельный грубо отесанный деревянный стол, закопанный двумя ножками в глиняный пол, с двумя лавками по обе стороны, да две деревянные, тоже самодельные, кровати. Во второй комнатке стоит железная кровать. Там, наверное, до замужества спали дочери. Сейчас там, вероятно, спит вторая дочь Вера с мужем. Пока мать накрывает на стол, Серега открывает бутылку, наполняет старомодные граненые рюмочки, и мы выпиваем за хозяина и хозяйку. Знакомимся. Хозяина зовут Василий Петрович, а хозяйку – Татьяна Афанасьевна.
После этого я осторожно начинаю объяснять причину нашего визита. Я говорю, что мы с Любой знакомы и что я недавно пришел из похода, и что у меня в отношении ее серьезные намерения. Хозяева внимательно смотрят на меня, кивают головами в такт моей речи. Поскольку никаких отрицательных эмоций в наш адрес не высказано, мы наливаем еще по одной. Я немного успокаиваюсь, и, почувствовав хорошее отношение, начинаю расспрашивать про Любу и рассказывать о себе. Следующую мы выпиваем как всегда «за тех, кто в море» и далее разговор идет как по маслу. Серега, добросовестно исполняет роль свата, рассказывает, в основном обо мне и нашей военной службе. Картину немного портит неожиданно появившийся зять, молодой парень, тоже военный, сержант-контрактник, который недолюбливает офицеров по опыту своей срочной службы. Обо мне прямо он ничего плохого не говорит, но из его речи понятно, что среди офицеров и прапорщиков хороших людей не особо много. Василий Петрович, с которым мы пьем вторую бутылку, уже в том положении духа, когда говорит не разум, а чувства. Чувства к нам, а точнее, ко мне у него уже теплые. Поэтому он резко извиняется за зятя и говорит, что качества людей не всегда зависят от должностей и званий. Чувства любви к ближнему его уже переполняют и он кричит, что есть хорошие люди, подразумевая нас с Серегой, а есть – говно! При этом он бьют кулаком по столу и грозит кому-то пальцем. Мы, расчувствовавшись, наливаем еще, выражаем Василию Петровичу свое полное согласие и выпиваем «за хороших людей». Посрамленный зять уходит, а мы втроем еще долго говорим «за жизнь». После второй бутылки о причинах нашего визита мы уже не вспоминаем. Не то чтобы мы о них забыли, а потому, что этот вопрос нам кажется уже решенным. Наконец мы перебираем все темы и Серега говорит, что ему пора. Я тоже порываюсь идти, но меня уже, как своего, оставляют дома. Мать Любы стелет мне постель. Мы с Василием Петровичем идем в сад. Там мы долго курим, рассказываем друг другу о себе и своих близких. Василий Петрович рассказывает о своей нелегкой жизни, хвалился своими дочерями и зятем. Мы очень довольны друг другом. Около полуночи, мы, вдоволь наговорившись, идем спать.
Я просыпаюсь в том умиротворенном и расслабленном состоянии, которое обычно бывает после хорошей дружеской попойки, которая не окончилась дракой, а, наоборот, завершилась всеобщим дружеским братанием и объяснениями в любви в отношении друг к другу. В такие моменты чувствуешь особое облегчение и покой. Но среди ночи вдруг возникает какая-то легкая непонятная тревога. Ну как будто бы где-то что-то не так… Пока непонятно где и непонятно что… Начинаешь прислушиваться к себе, переворачиваться с боку на бок. Руки целы, ноги целы, голова не болит, температуры нет… Да, вот оно что! В желудке какой-то незначительный дискомфорт… И тут, по богатому предыдущему опыту, ты начинаешь понимать, что этот легкий дискомфорт вероятнее всего очень быстро и неожиданно перерастет в непреодолимое желание как можно скорее расстаться с содержимым желудка! Дабы не обременять себя уборкой этого содержимого необходимо вовремя добраться до того места, где это можно сделать без особых последствий. Сообразив, что настал момент решительных действий, я быстро вскакиваю с кровати и тут же падаю! Рядом со мной с грохотом падает еще что-то, и я начинаю подозревать, мой визит закончилось не так хорошо, как мне казалось ранее и расслабляться пока нет причин. Я вдруг понимаю, что я не дома, и не просто не в своей квартире, а в чужом и незнакомом доме. На время мое желание ослабевает, и я начинаю соображать, где же я могу быть. Внутри у меня все холодеет. Мысли мои мечутся, как рыбы в неводе, мною овладевает паника и бьет нервная дрожь. На мою комнату это явно не похоже. Темнота хоть глаз выколи и запахи какие-то чужие. И постель не моя. И тапочек нет. Я нащупываю кровать, опускаюсь на нее и начинаю мучительно вспоминать события сегодняшнего, нет, наверное, уже вчерашнего дня. В голове уже шумит. Все мысли путаются. Я вспоминаю то Серегу, то наши сборы. Мы куда-то собирались. Кажется, свататься. Да, точно! Мы взяли водку, конфеты, пошли к Любе. Знакомились. Пили. Курили в саду. А что было дальше – хоть убей, не помню. «Кто там?» отвлек меня от рассуждений старушечий голос. Я перестаю шебуршиться. Наверное, я допился до нетранспортабельного состояния – думаю я. Мне становится горько и стыдно. Тут я вспомнил обрывки нашего разговора с Василием Петровичем в саду, и как Татьяна Афанасьевна заботливо укладывала меня спать, и прихожу к выводу, что мои дела не совсем плохи, могло быть и хуже. Тут мне опять становится нехорошо и я, стараясь больше ничего не ронять, на ощупь медленно выхожу из дома. Свежий ветерок сразу прочищает мне мозги. Ночь звездная, тихая. На реке квакают лягушки. В небе ярко сияют звезды. Красота то какая!!! Но мне не до ночных красот. Меня начинает выворачивать наизнанку, перед глазами плывут круги. Я куда-то пытаюсь бежать, на сколько мне позволяют мои ватные ноги и еле-еле успеваю найти кокой-то укромный уголок, где меня выворачивает куда-то в темноту…, потом еще и еще… Наконец-то становится легче. Темнота куда-то отступает, начинают проступать очертания деревьев и дома. Я стою в саду, глубоко вдыхая свежий ночной воздух. Нервная дрожь прошла. Голова просветлела. Не натворил ли я чего-нибудь непотребного – с тревогой думаю я. Снова перебрав в памяти все, что удается помнить, и, сложив все вместе, я прихожу к выводу, что страшного я не сделал ничего. Тяжесть с моих плеч не сваливается, но это меня немного успокаивает. Изменить уже ничего нельзя, надо идти спать - утро вечера мудренее. Ко мне опять возвращается дрожь, но теперь уже от холода. Я осторожно возвращаюсь в дом. На ощупь нахожу кровать. Ложусь и сразу же засыпаю.
Сплю я плохо, то и дело, просыпаюсь. Покидать дом ночью не хочется – это будет похоже на бегство, а оставаться тоже не хочется. Протрезвевший, я чувствую себя не в своей тарелке. Мое состояние все еще желало лучшего. Меня еще мутит. Хочется крепкого чаю или кофе и хорошую сигарету. Хочется домой, в свою грязную, несвежую, одну на двоих с Плотниковым, но такую родную квартирку, в свои стены. Просыпаюсь окончательно, как только за окном посерело. Долго жду, пока поднимется кто-нибудь из хозяев. Первой встает Татьяна Афанасьевна. Я поднимаюсь, быстро одеваюсь, расправляю на себе смятые брюки и тужурку. Фуражки нет. Я не помню, был я в фуражке, или нет, но спрашивать у хозяйки не решаюсь. Смущаясь, извиняюсь за свое поведение, на что она понятливо улыбается. Конечно, очень хотелось бы знать, какие чувства и мысли вызвал у нее мой непонятный визит. Не осрамил ли я своим поведением высокое звание офицера. И хотела ли бы она видеть в моем лице желанного мужа для своей дочери… Я суетливо прошу передать мой привет и самые наилучшие пожелания Любе и выхожу на улицу. На улице уже почти светло, начинается новый день. Рабочий день. Грустные и неприятные мысли вытесняет чувство служебного долга. Служба – есть служба и личные причины не должны на ней сказываться!
Иду домой. Голова болит. Сильно хочется спать. Вспоминаю вчерашние события. Как хорошо все начиналось! И счастье казалось так близко... Ну что же мне опять так не повезло! Мой стыд за вчерашнее поведение смешался с очередным разочарованием. Мне противно и тоскливо. Я успокаиваю себя тем, что хуже мне уже не будет. И что в ближайшее время я зайду, встречусь с Любой и доведу дело до конца. Хорошего или плохого – там видно будет.
Вот я и дома. Серега спит. Разбудить его сегодня труда не составляет, так как его состояние неизмеримо лучше моего. Мы сидим, курим. «Погуляли!» «Да! Погуляли…» Вспоминаем вчерашние приключения, смеемся над собой и собираемся на службу.
Доводить дело до конца мне не пришлось. Ни Любу ни Веру я больше не видел. Через несколько дней, я срочно был отправлен в отпуск, где встретил свою будущую жену, и, не раздумывая, женился. Но каждый раз, проезжая по деревне и глядя на знакомый дом, я с теплотой вспоминаю и Любу, и Веру, и ее родителей и наше с Серегой сватовство…
