Ехать надо было срочно – на мази были два фиктивных брака, у брата Борьки и кто-то из троюродных что-то там «химичил», вот это следовало проворачивать в первую очередь, а то вся «пирамидка» разлетится к чертовой матери, а главное – Светочка, Светочка, бедная девочка, все-таки «ухватившая» свою порцию Чернобыля, ее надо было спасать – иначе впереди слепота, так врачи говорят, но помочь ничем не могут. Не отправил бы Борька ее тогда, в 86-м, в Киев к бывшим родственничкам – а просто так погулять на майские, «ну шо ребенку торчать в вашей Москве, а у нас-таки уже и клубника вовсю…», может, и не дурили бы сейчас, квартиру жалко, и не так она чтобы очень, но ведь свое все, опять же «Речной вокзал», все-таки не выселки…
В последние дни по утрам Инка просыпалась – как будто и не спала: голова тяжелая, настроение – хоть вешайся, все противно. Она давно уже привыкла в самой себе докапываться, когда припекало, – что не так, почему все из рук валится? А здесь и копаться не надо – все как на ладони: не хочет она ехать, может, потому и квартира никак не продается, как будто подыгрывает ей. Потом она вспоминала – а вот не получись тогда ничего с квартирой, так что – может, и не уехали бы?.. Да нет – сама же и отвечала себе – судьба, будь она неладна, а уж против нее не попрешь.
Все решилось чуть ли не в одночасье: Борька, в сотый раз перезваниваясь с кем-то из родственников, не иначе как с перепугу, нарвался на старого маразматика дядю Сеню, который сразу же, что называется не отходя от кассы, заорал в трубку: предатель, чем тебе плохо живется в нашей стране?... Он картавил, и получалось – сране, сране, сране… Старый засранец, отведя трубку от уха, засмеялся Борька. А дядя Сеня, отдав должное славным блюстителям госбезопасности, которые – в чем он был непреклонно уверен – старательно прослушивают все телефоны, под самый конец спросил – а с Лялей ты разговаривал насчет квартиры? Как это не разговаривал, а чем же вы там занимаетесь, небось чемоданы пакуете, твоя несчастная мать не дожила до такого позора - и слава богу, иначе у нее бы случился еще один инфаркт… Позвони Ляле!
Никто бы про эту Лялю и не вспомнил – какая-то сестра какому-то брату – ну, кажется, встречались однажды у того же дяди Сени лет пять назад, Инка тогда еще подумала – господи, а родни-то у нас сколько, но тут же и забыла и про Лялю, и про дочку ее – девица была явно на выданье и все постреливала глазками, наверное, как мама научила, – в угол, на нос, на предмет…
- Ну позвони Ляле, - устало сказала Инка, - и так и так – один хрен…
Ляля оказалась совсем и не Лялей, а Еленой – так ее позвали к телефону, Инка ее сразу и не узнала, когда встретились у метро на Соколе – вся какая-то деловито-стервозная, одетая в дорогие шмотки, которые, однако, не скрывали ее торчащего, как на пятом месяце, живота, да и росточком она не вышла, но все равно – какая-то шла от нее непрогибаемая уверенность в свои уникальные возможности, а возможности у нее были большие, по словам дяди Сени.
-Я здесь вот что подумала, - с лету сказала Ляля, - езжайте вы спокойно, квартиру я, не торопясь, продам, деньги перешлю – у меня есть свои каналы, да, может, и подороже будет чуть попозже… Но только за все это дело вы мне должны будете отстегнуть – ну там договоримся чего и как… Да, и квартиру надо будет на меня переписать, а то – как же я ее продам…
Ну и слава богу – думала Инка, пока ехала к себе на «Речной», какая разница – кому платить, эти маклерши обязательно в чем-нибудь смухлевали бы, а здесь вроде как свой человек… И вообще – молодец она, вот я так не умею…
Все бумажки с Лялиной помощью быстро оформили у нотариусов. Приватизация еще только набирала обороты, в конторах сидели мало что смыслящие в этом деле тетки, к тому же закон – тот, что с утра вступал в силу, к вечеру вдруг отменялся теми же, кто его утверждал, а ждать какого-то «устаканивания» было опасно: что если снова кислород перекроют, как бывало уже не раз… конечно, времена другие, но, как говорится, «еврейское счастье» - оно не дремлет, да и Светочка, Светочка, бедная девочка… Короче, поехали…
Они улетали из снежной зимы, закидавшей своими сугробами, кажется, все московские закоулки, а прилетели – в лето. Зима в Израиле наступает почти незаметно – вот вчера только стояла жара, сменявшаяся под вечер благословенной прохладой, но вдруг в какое-то утро – «заморозки на почве», а по-простому – небольшое, но все же заметное похолодание, знаменующее собой смену сезонов, да и на календаре – куда ни кинь пора уже и дождям начаться, они и начнутся – потихоньку на севере, там, что рядом с Ливаном, а где-нибудь к январю поближе дойдут и до Негева, который на юге, покапав на него – как бы для разбега – сначала по чуть-чуть, а уж потом, в феврале, разойдясь не на шутку, к радости всех негевцев, а особенно – бородатых ортодоксов, каждый год уверяющих, что если бы не их молитвы, то дожди бы прекратились вовсе…
И все пошло своей чередой, сменяя редкие радости уже привычными печалями, и тонкости различий между ними Инке, например, были совсем не видны, потому что по вечерам, порой устававшая до одурения от бесконечного мытья полов по дорогим виллам, в которых за эту же поденщину платили больше, чем в обычных квартирах, она, улыбаясь от безысходности, перечитывала, как бестселлеры, еще и еще раз оба Лялиных письма. Суть их сводилась к одному: вы чего с меня "хочите-то"?.. А во-вторых, вас никто не гнал в ваш Израиль, и если вам там так тяжело, то все равно - нечего у честных людей канючить деньги, заработанные непосильным трудом. Кстати, напоминаю вам, что вашу квартиру вы мне продали незадолго до отъезда, а деньги в сумме семи тысяч долларов (прописью) я передала вам в присутствии двух свидетельниц, которые при необходимости всегда смогут подтвердить этот факт.
Дата.
Подписи.
Вопросы еще есть?
…Как последнюю надежду Инка все откладывала поездку к Стене Плача. Записочка, давно уже написанная и припрятанная так, чтобы Борька не нашел, хранилась в надежном месте – сразу положить и уйти, пускай теперь Он с Лялькой разбирается, Ему сподручнее, а то взяли моду – как что, так сразу Инка, а у нее на завтра еще две виллы, да и шашлык надо к пятнице приготовить – чтобы настоялся в маринаде, вечером поедем на Мертвое море, там закаты сумасшедшие, со стороны Иордании луна поднимается и зависает над тобой на какое-то мгновение, кажущееся вечностью.