Крест (Рассказ)

Яркое солнце оранжевой полосой виднелось на востоке и игривыми лучами освещало тюремную камеру. На полях еще кое-где лежал плешинами снег. Птички весело щебетали, и в воздухе пахло весной. За дверью тюремной камеры послышались голоса надзирателей. Щелкнул стальной засов двери и в камеру ввели старичка с густой белоснежной бородой.
      Старичок был одет в ветхий подрясник, кое-где залатанный светлыми нитями.
      -Священничка привели, - сказал грубым голосом надзиратель,
- встречайте!
Он пхнул в спину старика и захлопнул железную дверь. Старичок смиренно стоял посреди камеры, держа маленький узелочек личных вещей.
      -Ну, проходи! Чего застыл! Не тронем,- сказал здоровый мужичина, держа в руках колоду карт,- вот твоё место - добавил он, указывая на койку в углу камеры.
       Священник подошел, сел на кровать, поставив под нее свой дорожный узелок. Моя кровать находилась рядом, и я от скуки решил поговорить с новичком.
      -Батюшка - начал я, - За что Вы сюда попали? Здесь, знаете ли, за убийство сроки отбывают!
      -За антисоветскую пропаганду! - ответил священник. Жил для людей и служил им и Богу, за это и попал сюда.
      - Да разве можно посадить человека, который жил для других?
      - Можно! Сейчас всё можно!- смиренно ответил старик. – Год уже по этапам, да по тюрьмам, а везде одно требуют…
      - Чего батюшка?
     - Отречения от Христа… Отречения от того, кто сотворил нас, кто пришёл в мир, дабы пострадать за грехи людей. А мы? Мы распяли Господа тогда, мы распинаем его и сейчас! Распинаем своим неверием и ненавистью. Предательство всегда больнее, чем рана телесная.
       Я удивлённо смотрел на седовласого старичка, дивясь точности и мудрости сказанного им. Глаза его светились особенным дивным  светом. Они были живые, несмотря на его возраст и пережитые за этот год испытания.
     - А я батюшка попал сюда по ошибке.
     - Как так по ошибке?
     - Осудили невиновного! Я за дружбу здесь сижу. Был у меня один друг, – начал я свой рассказ – он убил человека, а меня подставил, вот  меня и засудили. Ходит он теперь где-то на воле, дышит свежим весенним воздухом, а я здесь гнию заживо. Вот мне бы только выйти из тюрьмы, так я ему отомщу!
      - Остановись, сынок, пока не натворил чего! Ты в Бога веришь?
      - Верю, наверное…
      - А в справедливость?
      - В справедливость уже не верю.
      - Никто не говорит тебе о справедливости земной! Я же о небесной  тебе толкую. Ты крест такой несёшь, Господь его тебе дал и заберёт, как время придет. За друга ты даже не думай, его Всевышний накажет, если тот не покается. Твоя задача верить в то, что Бог всегда рядом, в твоём сердце. Господь есть любовь. В твоём сердце и душе должна быть любовь, та любовь, с которой Спаситель прощал всех тех, кто предал и распял Его, кто глумился и смеялся над Ним.
      После таких слов я действительно задумался над своей верой, над всем тем, что сделали мы сейчас с Россией. В своей душе я начал убеждаться, что с убийством царя мы собственными руками запустили какой-то «адовый» механизм самоуничтожения. Это бесовское колесо уже не остановить! Зачем? Зачем, думалось мне, была нужна революция, когда людям и так плохо? Как можно всё разрушить до основания, вырвать с корнем могучее дерево, дерево культуры, быта, старины, и, конечно же, веры православной?
     Нас вскоре позвали на обед, всё те же стальные голоса надзирателей.
     После обеда я продолжил разговор со священником.
     - Цени своих близких, какими бы они не были! – внезапно сказал мне батюшка. – Береги и люби их. Прошлой весной на великий православный праздник Светлого Христова Воскресения я осиротел. В то время, когда из-под снега появляются первые нежные маленькие цветочки, когда птички, радуясь приходу весны, поют под светло-голубым небом, когда люди светят куличи и яйца, когда вся природа пронизана, словно золотыми нитями, благодатью и светом, расстреляли всю мою семью, сожгли храм, где я служил. Меня отправили по ссылкам.
        - Даже детей убили?
         - Да, младшему было всего два года от роду. Так что теперь меня ждут на небесах родные.
        Мне стало жаль этого старичка и слёзы покатились из глаз моих. К горлу подступил комок, и мне захотелось разрыдаться. Я насилу сдерживал себя.
        - Не плачь, сынок, я не одинок, у меня есть Господь и вера!
       Так не заметно прошел день, и солнце уже последними лучами скупо одаривала землю светом. Ещё много ценного я узнал от мудрого священника, сколько советов почерпнул из его рассказов, сколько решений и выходов из затруднительных ситуаций я отыскал. Благодаря батюшке сегодня я окреп в своей вере в Бога.
      Очень поздно мы легли спать. Я быстро начал дремать, а батюшка ещё молился перед маленькой иконой Божией Матери.
       Утро было холодное, ветреное, какое-то зловещее и тревожное. Я проснулся в шесть часов утра, когда батюшка, сидя на кровати, молился всё перед той же иконой Пресвятой.
         - Батюшка, вы всю ночь молились?
         - Да сынок. Предчувствие у меня такое, что мы сегодня расстанемся…
         - Неужели вас переведут опять?
       На мой вопрос он не ответил и всё продолжал молиться, перебирая чётки. Примерно в половину седьмого в камеру вошли надзиратели.
         - Ну, что поп - обратились те к священнику – приказ пришел расстрелять тебя сегодня. На выход!
         - Как же так – проговорил я, не в силах сдерживать слёзы. – Зачем? Кому это нужно? - Я задавал вопросы, на которые нет, и не будет  никогда ответа.
         Батюшка взял икону, сунул её в свой узелочек и отдал его мне,  говоря: « Помолись обо мне, там всё есть».
        Я смотрел на него сквозь поток слёз, но он даже не проронил ни единой слезы, так могут умирать только истинные подвижники веры, умирать за Христа. Подойдя к окну, я видел, как выводили старичка, как поставили его напротив белой стены, как прицелились и выстрелили, как он упал на белый, чистый клочок оставшегося зимнего снега. Теперь его душа, подобна белой птице, летела высоко над землёй, более не отягощенная земным крестом. Я сел на койку, немного опомнившись, развернул узелочек, который священник отдал мне. Там лежали чётки и икона, псалтирь о упокоении и молитвослов, кроме того письмо, адресованное мне. В нём батюшка писал, чтобы я молился за раба Божьего Николая и за его семью. Далее он сердечно просил меня простить своего падшего и утонувшего в грехе друга.
         Спустя три месяца меня освободили досрочно, и я отправился домой. К сожалению, мне так и не удалось найти место, где похоронили отца Николая, видимо, это должно остаться тайной. Я каждый день молюсь за протоиерея Николая и за его семью, убиенную за Христа. Своего друга давно простил, а та икона Казанской Божьей Матери теперь стоит у меня в красном углу. Молитвослов, псалтирь и чётки, так же лежат, как святыня, под образами.
         Крест каждому дан по силам и по вере его, а донести крест мужественно, как отец Николай невозможно без любви и без глубокой искренней веры.