Скорбные наблюдения недостойного «критикана».
Радостно бывает видеть, как храмы наши православные наполняются постепенно людьми, как всё больше и больше мам и пап ведут и несут детишек своих ко Святому Причастию, да и сами причащаться не забывают. И хотя посетители храмов наших соотносятся с народом нашим многострадальным как капля с морем, однако «капля» эта медленно, но верно, на глазах растёт и наливается силою народной, сокрытой, правда, пока ещё в причастниках-детишках. И это радует, как уже сказано. А также вселяет надежду на то, что, по мере возрастания количества прихожан, многострадальность вышеупомянутая несомненно и неуклонно (пропорционально, думается мне) будет убывать.
Не все, однако, приходят в Храм за тем, зачем он и воздвигнут: пообщаться с Богом в Его доме, помолиться то есть («дом Мой есть дом молитвы», – сказано было Спасителем [Лк 19:46] ). Немало захаживает сюда случайного люда: праздношатающихся, зевак, туристов (что, впрочем, почти одно и то же). В Троице-Сергиевой Лавре это хорошо заметно.
Туристы, особенно иностранные, – статья особая. Одна за другой вваливаются пёстрые компании в Храм Божий во время священнодейства Божественной Литургии, радуя честной народ голыми бёдрами, пупами, спинами, а также едва прикрытыми бюстами (обычная картинка для мужского-то монастыря, не правда ли?). Ведут себя по-разному: кто поскромнее, кто побойчее, но – отдадим им должное – не толкаются, в отличие от наших. На всех их лицах одно – печать любопытства. Правда, попадаются изредка и такие лица, на которых угадывается понимание того, куда они зашли.
Ну да Бог с ними. Не о них речь. Пожалеть их только надобно. Ибо у меня – тёмного русского православного – смотреть на них, цивилизованных, без слёз не получается.
Речь-то я хочу вести как раз о наших, православных (судя по регулярному посещению ими храмов) прихожанах. Сам я не являюсь прихожанином какого-либо строго одного храма. Случается, в зависимости от обстоятельств, бывать в разных церквах Лавры (одно неизменно: храмы я со своим семейством посещаю именно лаврские). И это меня не огорчает. Наоборот, даже радует: в каждом храме есть что-то своё, ему только присущее. И хотя Дух во всех них живёт единый – Святой, но атмосфера везде своя. Да и пищу для наблюдений и размышлений посещение разных храмов даёт обильную. Вот ими-то, некоторыми из своих наблюдений, мне и хотелось бы поделиться с читателем.
Прежде всего, напомню читателю, что православный Храм – это то единственное место на грешной нашей земле, где живёт Господь Бог Духом Своим Святым и где совершаются священнослужителями Его таинства Его Святые. Двери Храма открыты для всех. Каждый человек может прийти в Храм и приобщиться к этим таинствам.
Истинно же верующие люди точно знают, зачем они приходят в Храм Божий. Только здесь они могут уединиться душою своею (грешной и израненной скорбями нашими земными), несмотря даже на многолюдство, и, излившись невидимыми миру слезами о греховности своей, прикоснуться, прильнуть в молитве ранами души и сердца своего к Свету Истины, к Божественной Святости, дарящей исцеление любым ранам и отдохновение от любых скорбей.
Благоговение – вот единственное чувство, которое может и должен испытывать христианин, переступая порог православного Храма. Испытывая это чувство, истинно верующий человек понимает всю мизерность и ничтожность личного своего «Я», своего «Эго», столь любимого нами в мирской нашей жизни, по сравнению с непостижимым величием Того, Кто одною только волею Своей сотворил не только многие миллиарды таких же «Эго» и всё живое и неживое в этом мире, но и сам этот мир – «сотворшаго небо и землю».
И хотя понимающий всё это христианин знает, что для Отца нашего Небесного душа каждого Его чада одинаково дорога, но отнести такое Отеческое к себе отношение на счёт личных своих достоинств никак не может. И поэтому сыновнее чувство естественным образом побуждает его к почтительному, то есть благоговейному отношению к Отцу и дому Его на земле. Тем более, что детьми мы в подавляющем своём большинстве оказываемся на поверку блудными.
Оно же, благоговение, не оставляет христианину ничего иного, кроме единственного желания – стать как можно менее заметным, находясь в стенах Храма. Ибо, по убогому моему разумению, это именно она, и только она – незаметность для окружающих молящегося – приближает душу его ко Господу, позволяет ему и при множестве народа ощутить себя наедине с Отцом и помогает растворению его «Эго» в благодати Божией (при условии, конечно, что народ окружающий тоже пришёл в Храм для молитвы; иногда случается и такое).
В идеале храмы наши должны бы быть исполнены благоговения. Оно должно бы витать в воздухе вместе с воскуриваемым ладаном. И это не фантастика. По идее, это должно быть обычной нормой богослужебного нашего бытия. Ведь где ещё быть благоговению, если не там, где святость? То ли видим мы в наших храмах? Увы мне, увы…
Всякий, посещавший позднюю Литургию в Лавре, знает, что посещают её также и едва ли не соревнуются между собой в пении две «солистки». К слову сказать, одна из них одарена действительно красивым и сильным голосом, который, к сожалению, всенепременно стремится продемонстрировать всем окружающим. Что, по моим наблюдениям, мало у кого вызывает чувство глубокой признательности. Каждый раз, слушая этот богодарованный голос, я неизменно впадаю в некоторое лёгкое недоумение: да разве ж так следует использовать сей дар? И почему бы ни обогатить им палитру церковного хора во Славу Божию?
Вторая «солистка» являет собой случай скорее курьёзный. Её неизменный «бенефис» наступает в момент совершения таинства Причастия. «Тело Христово…» – дребезжит под сводами Храма её сиплый, неровный и сбивающийся то и дело голос, изо всех сил выдавливаемый его хозяйкой из своего вечно простуженного, судя по всему, горла. Реакция заезжего народа варьирует от недоумённых взглядов до едва ли не шараханья испуганного в сторону. «Бенефициантку», однако, никакая реакция не смущает. Несмотря ни на что, она упоённо исполняет свою «миссию».
Вспоминается, как однажды неразумный народ пел Символ Веры не так, как «надо», а «солистка» наша, стараясь всех перекричать, прошу прощения – перепеть, упорно, на такт или два, шла «впереди планеты всей». А затем, когда кто-то не выдержал-таки и одёрнул её, она стала громко всем объяснять, что они, глупые, не смотрели, как дирижировал дьякон, а она, в назидание разным там слепцам, правильно пела строго по дирижирующей дьяконовой руке. Что может возразить грешный христианин на правильные доводы подобных «миссионеров», кои в храмах наших никак не переводятся?
Есть ещё и третья «солистка», но это уж совсем клинический случай. Сильно пожилая женщина, в поддержку, видимо, второй из своих «коллег» «поёт» «Тело Христово…», издавая какие-то астматические хрипы, проглатывая слова и части слов, но по части громкости стараясь не отставать от запевалы.
Слышишь всё это «вдохновенное» пение и думаешь: «Зачем это? Кому нужно такое пение? Чей слух оно может приласкать? Неужто звучит оно во Славу Божию?» Ведь даже красивый, но стремящийся непременно выделиться, голос первой сразу же звучит диссонансом к общему, простому, но искреннему и смиренному, хору. Что уж тогда говорить о хриплом, но чрезвычайно громком скрипении последней? Какое уж тут может быть благоговение.
Один храм я со своей семьёй посещаю гораздо более часто, чем иные. Хотя церковь эта и не является древней, нам в ней нравится: прекрасно звучит хор (а то и два, и даже – три), споро, но благочинно, без суеты, проводятся службы. Хорошо, в общем. Тем более, что расположена церковь сия несколько в стороне от «магистральных» паломнических путей, что способствует большей предсказуемости благочестия посещающих её прихожан. Словом, посетители здесь в большинстве своём постоянные, соответственно, и лица вокруг по большей части знакомые. Можно предположить, что уж здесь-то с благоговением всё должно быть в полном порядке? Куда там!
Вот несколько картинок, так сказать, с натуры…
Пожилой человек, истовый верующий (вывод этот напрашивается из того, насколько часто – и в утренние, и в вечерние службы – посещает он Храм), заходя в церковь, неизменно обходит все храмовые иконы, прикладываясь к каждой из них. Порадоваться бы только можно было за него? Да, если бы не одно «но». Дело в том, что совершает он этот свой традиционный «хадж» (Господи, прости!), столь же неизменно, минут через 10-15 после начала службы. То есть именно тогда, когда присутствующие в Храме христиане застыли в тишине, ловя каждое слово священнослужителей. Причём перемещается сей верующий по всему Храму в момент священнодейства, громко шаркая по полу ногами и протискиваясь среди молящихся.
Что это? Полное непонимание того, где ты находишься, а также непонимание того, что находишься здесь ты далеко не один? Или это просто отсутствие элементарной культуры поведения? В любом случае, это очень печально. Ибо в чём же тогда смысл состоит многочисленных посещений Храма (мне бы, многогрешному, бывать в храме столько, сколько времени проводит в нём он) этим человеком? Ведь в «Законе Божием» сказано недвусмысленно, что христианину подобает приходить в Храм вовремя, т.е. до начала службы, если он хочет приложиться к иконам, возжечь свечку во Славу Божию; затем занять место и тихо, благоговейно внимать священнослужению. Неужели при столь богатом опыте посещений Храма такие простые вещи остаются человеку неизвестными?
Ещё один сильноверующий (опять же, исходя из регулярного посещения им Храма), да к тому же ещё и работающий в Лавре. Тоже является на Литургию, как правило, с изрядным опозданием. Ну ладно, пришёл с опозданием (всякие обстоятельства случиться могут), так стань тихонько и затаись, как мышка, чтобы людям не мешать. Какое там!
Стоял как-то на Литургии в молитвенном настроении ваш грешный и недостойный слуга. Вдруг рядом с ним шумно возник некто пыхтящий и сопящий, долго и громко «обустраивался» и, в довершение ко всему, притиснулся вплотную к плечу стоящего, хотя места в храме было более чем достаточно. А затем, до самого «Отче наш», при каждом крестном знамении и поклоне пихался своим плечом в плечо чужое.
Надо ли объяснять, что молитвенное настроение моментально улетучилось, как дым ладана, а на смену ему явились искушения, одно другого «краше»? И вот автор сих строк в борьбе с этими искушениями вынужден был молить Бога уже о том, чтобы Он простил его, жестокосердного, за то, что испытывает он к безмятежно пихающему его, нет, не Любовь христианскую, а другие – не столь высокие – чувства.
Уже на улице, случайно встретившись после Обедни, я поинтересовался, не доводилось ли ему когда-нибудь открывать книгу «Закон Божий», где поясняется, как надо вести себя в Храме. Ответом было: «А что? Что-то не так?» Святая простота! Нам бы, жестокосердным, дорасти до неё. Я устыдился. Но с тех пор держаться стараюсь подальше.
Бегло коснусь ещё некоторых, типичных, к сожалению, для «нашей» церкви (как, впрочем, и для других храмов) явлений. Очень «приятно» бывает слышать молящемуся, как за спиной у него кто-то вдруг начинает то ли «прочищать», то ли «продувать» свою носоглотку, издавая при этом звуки, поразительно похожие, извините, на хрюканье (это в Храме-то!). Однажды я скосил глаза в сторону ног такого «хрюкача» и увидел – что бы вы думали? – подрясник!
Время от времени церковь посещает колоритно-этно-специфическая компания взрослых и детей, одна из особ которой, и летом, и зимой, даже причащаться приходит в юбке много выше колен. Естественно, что и детки из этой компании прогуливаются по Храму во время службы туда-сюда не менее десяти раз в ещё более смелых юбках и в модных ныне шапочках с рогами (на которых, для «красоты», видимо, болтаются бубончики). Глядя на эту компанию, невольно усомнишься: а туда ли ты попал? Может, занесло тебя по ошибке неведомо каким ветром на дискотеку?
Сразу после «Отче наш» в Храме «нашем» начинается дефиле-променад. Сложив ручки на животике, поглядывая на людей и себя показывая, прогуливается челночным курсом знакомый уже нам сильноверующий. Не отстаёт от него, сильно шаркая ногами, другой наш знакомец. Про колоритную компанию вообще умолчу.
Есть ещё одна категория верующих, тех, которые едва ли не живут в Лавре и её храмах. Мне, во всяком случае, доводилось наблюдать в Лавре людей из этой категории практически ежедневно с утра до ночи. Встречаются в «нашей» церкви и такие. Эти снуют по Храму в любое время с деловитым или же озабоченным видом, встречаются друг с другом и шушукаются, решая, видимо, какие-то очень важные и никогда не иссякающие проблемы.
В общем, в промежутке времени между «Отче наш» и Причастием ты вдруг оказываешься участником, сам того никоим образом не желая, то ли великосветской тусовки, то ли клуба по интересам, то ли некоего (нет, не коммунистического, конечно же) воскресника.
И вот что интересно. Практически все участники нашего клуба-тусовки-воскресника, каждый в своё время, причащаются Святых Христовых Тайн. А перед причастием исповедуются священнику. А перед личной исповедью батюшка проводит для всех общую исповедь, на которой перечисляет множество грехов. И все участники исповеди, смиренно соглашаются и каются: грешен, грешна; прости нас, Господи! А среди грехов тех есть, кроме всего прочего, в частности, и такие: хождение по Храму во время службы; разговоры в Храме; желание привлечь к себе внимание; желание нравиться и т.п. «Грешен, грешна; прости нас, Господи!» А уже через час-полтора «клуб», как ни в чём не бывало, возобновляет свою «работу». Прости нас, Господи!..
Вот ещё одно, прямо-таки массовое, явление в наших церквах, которое, почему-то, воспринимается как должное, и почти никто не видит в этом ничего дурного. Молящегося человека вдруг тычут пальцами в спину или, там, хлопают по плечу и поручают передать свечу или свечи туда-то и туда-то, а то предлагают и самому прогуляться по Храму и поставить их там-то.
Но если и ходить по Храму, и разговаривать во время службы – грех, то не вдвойне ли грешно, во-первых, бесцеремонно отрывать постороннего человека от общения с Богом, а во-вторых, понуждать его под благовидным предлогом (как же: свечку же надо поставить – жертву Господу) к совершению греха, который сам он, по своей воле, может быть, никогда бы и не совершил?
Каюсь, лично я, многогрешный и жестокосердный, в таких случаях уклоняюсь от какого бы то ни было общения: накладываю на себя крестное знамение, «радуясь» очередному искушению, и, не оглядываясь, стараюсь посторониться, чтобы пропустить вперёд самого поручителя к его цели. Это, как правило, даёт результат: благодарить меня не благодарят, бить, правда, тоже не бьют, а просто оставляют в покое.
К концу скорбных наших наблюдений обратим взор свой в сторону некоей православной Дамы.
Дама. Тут случай особый. При оценке возраста дам, принято почему-то призывать на помощь Бальзака. В данном случае Бальзак нам не поможет, ибо, как мне кажется, здесь уже далеко за. Иначе говоря, Дама, похоже, вступила уже в пору вечной молодости. Но тут всё же решающее значение имеет не возраст Дамы, а её положение.
Церковь «нашу» в некотором роде можно назвать «ведомственной». Ну а Дама в «ведомстве» этом занимает некое положение. Какое? – не знаю, врать не буду. Но то, что занимает – несомненно, что, видимо, приравнивает её в её самоощущении к ангельским чинам. Соответственно, в Храм Дама не входит, а вносит себя. Естественно, не ранее, чем во второй трети, а то и половине службы. Не знаю, до самых ли пят обливает себя Дама одеколоном перед визитом своим в Храм, но то, что «Кёльнской воды» она не жалеет – факт. Неотразимость ароматической атаки Дама усиливает диковинного фасона шляпками.
В Храме у Дамы есть «своё» место. Поэтому ей не очень нравится, если место «её» бывает кем-нибудь неразумным к её приходу уже занято. Но никаких изгнаний, не подумайте, ни-ни (аристократической крови свойственна благородная снисходительность к чужому неразумию). Наоборот, Дама вплотную приближается к «своему» месту, то бишь к человеку, неосторожно его занявшему, и одаривает того, счастливого, своими ароматами. Мало кому удавалось вынести это счастье более десяти минут…
Когда «персональное» место свободно, Даме тут же по приходе услужливо приносят стул (как-то, правда, не доглядели: не принесли, – и Даме довелось претерпеть серьёзные неудобства; впрочем, она вполне мужественно перенесла выпавшие на её долю испытания). Однажды, невдалеке от Дамы всю службу стояла согбенная старушка, но ей, почему-то, стула никто не предложил.
Все знают, что по окончании службы народ церковный выстраивается в длинную очередь, чтобы приложиться ко Кресту. Но не все, видимо, знают, что очереди-то для народа только и существуют. А дамам в очередях толкаться не пристало. Вот и «наша» Дама неизменно подходит элегантно ко Кресту Святому с другой стороны, без очереди то есть. И непременно при этом заводит галантно, хотя бы и кратенькую, беседу. Особенно, если батюшка «осанистый», то бишь в сане.
«И всё так чинно, благородно», – всегда почти хочется воскликнуть мне словами одного из киногероев незабвенного Георгия Вицина, который произнёс эту фразу на свадьбе своей дочери, подняв лицо из тарелки с салатом.
Есть «своё» место и у одного из «светил» нынешнего богословия. Стула ему, правда, не предлагают, но дорожку ковровую под ноги стелят. «Светило», впрочем, не слишком часто жалует храм «наш» своим посещением. Вспоминается одна пикантная (или забавная – кому как больше нравится) картинка.
Забрёл как-то на службу странноватого вида мужичок, из тех, видимо, которые собственного жилья не имеют (если деликатно выразиться). Постоял, посмотрел, куда бы ему приткнуться. А тут как раз «светило» на ковровой дорожке в одиночестве стоит. Ну, мужичок-то дорожки, скорее всего, не заметил, да и пристроился рядом со «светилом».
Так и простоял до самого «Отче наш», сам того не подозревая, возвысив себя (совершенно незаслуженно, замечу) до богословского уровня. Ну да, надеюсь, Господь простит ему такое дерзновение (не со зла ведь он, а по недоразумению). Уместно будет заметить, что сам «светило» ведёт себя в Храме безупречно интеллигентно и скромно.
Завершая изложение сих наблюдений, необходимо, думается, пояснить читателю, почему собственно обозначил я их не иначе, как «скорбные».
По двум причинам.
Первая причина скорби, условно говоря, – общественная. Православные, православные, давайте-ка, положа руку на сердце, ответим себе на один вопрос: по-христиански ли ведём мы себя не то, что там в приватной жизни нашей личной, а даже и непосредственно пред очами Господа нашего, в Храмах Его Святых? Думаю, ни у кого, кто хотел бы честно ответить на этот вопрос, не повернётся язык отвечать утвердительно.
Затем необходимо ответить на другой вопрос, вытекающий из первого: в какое же такое Царствие желаем мы попасть, если, приходя в Храм Божий, вместо смиренного общения с Ним, по сути, бесчинствуем? С каким азартом грызёмся мы (Господи, прости!) друг с другом по любому поводу в древних стенах пред Святыми Образами. А затем лицемерно (с ненавистью) говорим: «Простите». Да ещё и дерзаем подходить после этого ко Святому Причастию.
И всё это наше поведение свидетельствует только об одном: какого качества живёт в нашем сердце Любовь христианская. Ибо сказано Спасителем: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга… По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою.» (Ин 13:34,35).
Надо бы задать третий вопрос: о том, какова же она, любовь наша между собою, – да боязно: ответ более чем очевиден.
Так чьи же мы тогда со всею нашей рисованной набожностью? – словно в прорубь головою кинусь, выдохнув четвёртый вопрос. Что могут подумать о нас и о Вере нашей, глядя на наше поведение и «любовь» нашу друг к другу, те люди, которым не открылся ещё Свет Истины? Ведь человек, Истины пока ещё не познавший, судит о ней только по людям, её исповедующим.
Не сыграть бы нам роль кривого зеркала, Истины не отражающего, но искривляющего Её. И не услышать бы потом роковые, но справедливые слова Господа на Страшном Его Суде: «Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие» (Мф 7:23).
Поэтому, прежде всего, устыдиться нам надобно, после того, как ответим мысленно сами себе на все четыре поставленных выше вопроса. А устыдившись, раскаяться в себялюбии своём беспредельном. Ну а если уж не пробилась пока ещё Любовь, которой одарил Спаситель мир, в огрубелые и закосневшие в грехах сердца наши, так давайте хотя бы просто соблюдать элементарные приличия, а также проявлять элементарное же уважение к окружающим нас братьям нашим и сёстрам во Христе.
А там, даст Бог (а Он, Милосердный, всегда даёт нам то, что полезно душе нашей и что мы действительно хотим получить), проклюнутся и первые плоды добрых наших усилий: маленькие и слабенькие росточки маленькой пока ещё любви. А уж возрастут ли они или иссохнут, зависит от того, насколько любим мы – нет, не себя – Господа, а в Нём – ближнего своего. Тяжко это, признаемся, любить ближнего своего, ну всегда он не такой, как нам того хотелось бы. Но это единственный путь к Всевышнему. Да, узкий, тесный, но другого-то – попросту нет. И нам ли, христианам, не знать, куда ведут широкие пути и открыты широкие врата?
Вторая причина скорби моей – сугубо личная. И корни её кроются там же – в отсутствии любви. Хотя наблюдал и описал я реальное поведение реальных людей (Боже упаси меня осудить кого-либо из них; своих грехов – не разгрести никаким бульдозером), но вывел-то всё-таки типажи. То есть, такие формы поведения и подобные им, к глубокому моему сожалению, типичны для наших храмов.
И когда сталкиваюсь я с такого рода проявлениями, то прекрасно знаю, чего Господь ждёт от меня. Пожалеть я должен этих людей, коли уж любить мне их не по силам, и помолиться ко Господу об их вразумлении. Но немощь моя человеческая и жестокосердие не позволяют мне даже и такой малости содеять. Раздражение вместо жалости и злобу вместо молитвы порождает сердце ехиднино.
Так и скорблю, пиша эти строки: об общей нашей грубой развращённости, а более того – о собственной греховной недостойности.
Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего…
Аминь.
Владимир Путник Март 2003 года от Р.Х.
Великий Пост.